С экскурсией разобрались быстро. Становилось понятно, что внешняя роскошь и впрямь не слишком точно описывала внутреннее состояние дел. Барон, конечно, не промотал все свое состояние на пышные балы и горластых родственников, но состояние финансов оставляло желать лучшего. Виктор, знавший, как работают денежные потоки и как заставить двигаться то, что привыкло быть недвижимым, был даже рад, что здесь, в его новых владениях, навыки, полученные в Университете ему все еще пригодятся. И на вопрос управляющего, желает ли «его милость» осмотреть что-нибудь еще, Виктор уверенно ответил, что неплохо было бы проехаться по владениям и оценить внешние границы баронства. Ему была предложена лошадь из баронских конюшен и небольшой полк сопровождающих. От последнего новоиспеченный барон поспешил отказаться. Он привык к одиночеству, и сейчас, когда все увиденное еще не успело уложиться в голове, одиночество было лучшим союзником.
Судя по карте местности, земельные владения простирались на много миль вокруг, включали в себя и плодородные поля, и пригодные для охоты леса, и даже часть торгового тракта, соединявшего Марибор и Новиград. Перед таким масштабом Виктор сперва оробел — он ничего не смыслил ни в земледелии, ни в охоте, ни в торговле, и мог лишь полюбоваться видами, а не на глаз определить масштаб будущих доходов. Но дело, как он всегда считал, боялось мастера, и сегодня юноша посчитал себя мастером хотя бы поглазеть по сторонам.
Широкая дорога, ведущая от ворот замка, сворачивала в лес. Снег уже почти сошел, и покладистая гнедая кобыла под Виктором ступала резво и ровно. Тропу, стремительно сужавшуюся, обступали пока совсем голые деревья, и любоваться на них было совершенно бессмысленно. Выросший в городе, и никогда толком не видевший мира за границами его стен, Виктор не мог заставить себя почувствовать ничего, кроме промозглого, забиравшегося под плащ холода. Должно быть, в иное время года эти места были прекрасны и величественны, а лесная тень дарила отдых заплутавшим путникам, но Виктору вся эта романтика больших дорог была совершенно чужда.
Еще через некоторое время юноше пришлось спешиться — лошади сложно стало пробираться между сходившихся все ближе стволов, и Виктор начал уже подумывать, не вернуться ли ему назад, в замок. Для одного дня впечатлений ему было более, чем достаточно, не хватало еще заблудиться в собственном лесу. Он, конечно, сумел бы открыть для себя портал даже прямиком в Оксенфурт, но бросать на произвол судьбы гнедую спутницу совершенно не хотелось.
Лошадь вдруг тревожно заржала, дернула головой и попятилась. Виктор покрепче ухватился за повод, протянул руку к ее морде, стараясь мягкими заверениями успокоить животное, но та продолжала упрямиться, словно наткнулась на какую-то невидимую стену, не пускавшую ее дальше.
— Ну и что мне с тобой делать? — шепотом спросил Виктор и огляделся по сторонам.
Только сейчас он заметил, что, погруженный в свои мысли, успел выбраться из частого подлеска, и теперь стоял на границе небольшой поляны, прогалинами проглядывавшей из-под снежного покрова. С противоположного конца раздался негромкий настойчивый треск, и на пустое пространство перед Виктором вылетел высокий темно-карий олень. Никаких других животных, кроме лошадей, собак и мелкой городской живности, юноша никогда прежде не видел так близко, и сейчас, растерявшись, застыл, крепче вцепившись в поводья. Кобыла сильно дернула, готовая встать на дыбы и рвануть Виктора назад, и тот удержал ее с большим трудом.
Олень, впрочем, не обратил на них никакого внимания. Он сделал еще несколько неуверенных, нетвердых шагов по поляне, споткнулся, застонал почти по-человечески и тяжело повалился на бок. От неожиданности Виктор не смог удержать в руках повода, и лошадь, вырвавшись, ринулась прочь между деревьями. Юноша проводил ее глазами, разом осознав, что бежать за ней следом и голосить на весь лес — совершенно точно не выход.
Все происходящее так мало было похоже на то, к чему Виктор привык, что в первый момент он даже не успел ни удивиться, ни испугаться. Он постоял немного, провожая глазами струсившую лошадь, потом повернулся обратно к поляне.
Олень был еще жив. И только сейчас Виктор заметил, что из бока его торчали три тяжелых древка с темным оперением. Раненное животное почти не билось, видимо, потратив все силы на свой стремительный побег, лишь слабо сучило ногами и пыталось поднять голову. Зрелище было одновременно жалким и каким-то неправильным — Виктор никогда прежде не бывал на охоте, и, хоть и насмотрелся на смерть на войне, сейчас перед ее ликом почувствовал себя лишним свидетелем, забредшим туда, где его находиться не должно было.
Он поспешил напомнить себе, однако, что драматичная сцена развернулась в его владениях, а, значит, павший олень был, в некотором роде, его подданным, и нужно было хотя бы взглянуть, что с ним приключилось.
Виктор приблизился осторожно, стараясь, чтобы снег под его стопами не скрипел. Олень уже почти не двигался, и земля под ним медленно пропитывалась мутной темной кровью. Стрелы были пущены искусной рукой — одна вошла в тело животного под углом и, видимо, пробила легкое — морду животного при каждом судорожном вздохе покрывала густая багровая пена. Виктор не любил вида крови, не мог долго смотреть на чужие страдания, и сейчас, при взгляде на умирающего оленя, сердце его болезненно сжалось. Пожалуй, стоило запретить охоту на территории его владений — промелькнула в голове непрошенная и неуместная мысль.
Олень захрипел и забился. Виктор протянул к его морде дрожащую руку и опустил ладонь на влажную горячую шерсть. Филиппа была не слишком довольна его успехами в магии, но несколько заклинаний все же дались Виктору совсем неплохо. Из-за собственных экспериментов с восстановлением потерянных глаз, чародейка часто мучилась мигренями, и молодой помощник научился облегчать ее боль. Сейчас стараний требовалось гораздо больше — но Виктор, сосредоточившись на подтаявшем вокруг тела оленя снеге, произнес знакомое заклинание, стараясь увеличить обычно применяемую для него силу.
Животное еще пару раз болезненно дернулось, а потом наконец припухшее темное веко опустились, и олень замер, испустив дух.
Стараясь справиться с подступившей тошнотой, Виктор лихорадочно вытирал ладони о снег, чувствуя, как немеют пальцы, и стараясь не оборачиваться больше на бездыханное тело. До него медленно начинало доходить, что произошло, и первым порывом юноши было немедленно открыть портал и сбежать со сцены кровавого лесного спектакля. Он не был трусом, видел, как умирают люди, но это встреча со смертью один на один посреди незнакомой чащи оказалась выше его сил.
Но вслед за первой волной паники пришла новая, куда более взвешенная мысль — кто-то охотился на его территории. Чья-то рука выпустила эти стрелы, а, значит, охотники шли сейчас по следу своей добычи в надежде обнаружить бездыханное тело. Каким бы законам по этой части ни подчинялась Темерия, Виктор вдруг почувствовал, что разозлился. Он еще не ощущал себя до конца ни бароном, ни землевладельцем, но вид умирающего животного что-то повернул внутри него, разбудил какое-то незнакомое прежде, тревожное чувство, которое с собственничеством не имело ничего общего.
Юноша встал и огляделся. Он не был вооружен — в детстве его немного учили пользоваться короткими кинжалами, пригодными для уличной драки, но в обычной жизни этот навык ему не требовался, а потому почти полностью стерся из памяти. Но сейчас Виктор вдруг ощутил себя хозяином дома, в который проникли грабители. Пусть он был совершенно один, а их — много, и они были при оружии. Но это был его дом, и он не собирался позволять в нем хозяйничать.
Цепочка кровавых следов оленя вела глубже в лес, и Виктор двинулся по ней, все так же осторожно, хотя ходить бесшумно по лесу у него не слишком-то получалось. Только сейчас, прислушавшись не к своим мыслям, а к окружающему, юноша понял, что чаща полна звуков. Скрипели, качаясь, деревья. Земля трещала от сходившего с нее льда, где-то в отдалении закричала и замолкла какая-то птица. Юноша велел себе не бояться. Он был в своих владениях, и худо-бедно владел магией — в крайнем случае, мог себя защитить от браконьеров, если уж тем вздумалось бы на него напасть. Только вот, пожалуй, следовало придумать для них какую-нибудь серьезную речь, принять баронский вид, чтобы не предстать перед невидимыми врагами жалким заплутавшим мальчишкой — и неважно, что именно им он, пожалуй, и выглядел.
