Они бросили факел точно в центр аккуратно уложенных поленьев, взялись за руки и отступили на несколько шагов, пока оранжевое пламя охватывало сдобренное маслом дерево — Роше знал, что в этот раз масло было вовсе не то, что применялось обычно.

Костер взметнулся к светлеющему небу, и толпа готова была вновь огласиться радостными криками, но в тот момент, когда пламя, гудя и ширясь, охватило весь конус дров, в дрожащей рамке огня проступила высокая тонкая фигура, и в следующий миг Яссэ — улыбающийся, словно представлял выступление одного из своих артистов — ступил на площадь. Толпа изумленно ахнула, зазвенело оружие гвардейцев, готовых ринуться защищать своих правителей, но порождение пламени было стремительней их всех. Яссэ театрально взмахнул рукой. Гусик, выкрикнув пронзительное «Нет!» бросился вперед, заслоняя собой застывшую растерянную Ани, и в следующий миг отшатнулся, падая ей на руки.

Над площадью воцарилась жуткая гнетущая тишина. Яссэ, не успев разве что показушно поклониться толпе, отступил обратно в огонь и бесследно исчез, а Ани, упав на колени и сжимая в объятиях неподвижное тело Фергуса, пронзительно закричала.

Сквозь вновь заволновавшуюся толпу к императорской чете, обгоняя гвардейцев, мчался Ламберт. Быстро спешившийся Роше спешил за ним, расталкивая горожан.

Из самого центра груди Фергуса, окруженный небольшим ореолом алой крови, торчал длинный черный шип, еще слегка тлевший на наконечнике. Ламберт рухнул на колени рядом с Ани, отвел в сторону ее руки, хотя королева продолжала кричать и сопротивляться. Ведьмачьи жесты были точны и стремительны — он выдернул шип, ощупал Фергуса, попытался обнаружить пульс — сперва на запястье, потом на шее, но наконец, когда Роше все же смог вырваться из толпы и схватить в крепкие объятия рыдающую Ани, Ламберт уронил руки, опустил плечи и коротко покачал головой.

— Нет! — Ани дернулась из рук Роше, стараясь дотянуться до бездыханного Фергуса, — Гусик! Нет! Нет!

— Тише, моя милая, — прошептал Вернон, понимая, что, кроме Ани, его никто больше не слышал, — Тише. Все кончено.

========== Делу венец ==========

Сердце лета

В распахнутое высокое окно вползали серебристые туссентские сумерки. Бархатная ночная тень изгоняла мучительную летнюю жару, и прохладный ветер, пропитанный ароматами меда и речного ила, касался легких белоснежных занавесей. Час был уже довольно поздний, но из сада все еще доносились звонкие детские голоса и смех — Лита гордо демонстрировала братьям свои новообретенные магические умения, и пусть фокусы ее были простыми и незамысловатыми, красивыми, но бесполезными, они вызывали в мальчишках целую бурю восторга. Они, не совещаясь, признали, что сестра достойна составлять им компанию в будущих подвигах, и уже принялись решать, с какого великого свершения начать теперь, когда с ними была настоящая чародейка.

Филиппа, чуть пригубив вино в высоком хрустальном бокале, выдвинула белого офицера и, проведя его через все поле, остановила прямо напротив черного ферзя. Эмгыр устало посмотрел на доску — он понимал, что безнадежно проигрывает, но не спешил сдаваться. Он сидел очень прямо в высоком деревянном кресле, поместив одну руку на резной подлокотник, и к вене у его локтя тянулась длинная гибкая трубка, присоединенная к замысловатому алхимическому устройству, подающему целебный эликсир прямо в его жилу. Чудесный аппарат был изобретением Эмиеля Региса — вампир, хоть и не занимался больше лечением бывшего Императора, не торопился покидать своего подопечного, и теперь всячески помогал Филиппе, должно быть, надеясь изучить ее методы и понаблюдать за их результатами. Страсть настоящего ученого была чародейке близка и понятна, и она, конечно, не возражала. Тем более, что помощь Региса оказывалась ей чрезвычайно полезной. Лекарство, которое она много лет пыталась создать для Адды, наконец было закончено, и, судя по жизненным показателям пациента, работало именно так, как предполагалось. Новые переливания крови, к которым прежде прибегал изобретательный коллега, были бывшему Императору больше не нужны, и таинственная болезнь, природу которой Филиппа все еще надеялась изучить подробней, чтобы пресекать такие случаи в будущем, отступала.

Эмгыр, еще немного подумав, сделал свой ход — попытался заслонить ферзя одной из двух оставшихся пешек, поставив ее на пути офицера, но Филиппа только этого и ждала. Выведенным из-под удара конем она атаковала оставшегося без присмотра короля.

— Шах, — мягко сообщила она.

Эмгыр усмехнулся.

— Кроме вас, так же агрессивно со мной осмеливались играть только два человека, — сообщил он негромко, прикрыв веки и чуть передернув плечами — Филиппе показалось, со скрытым раздражением, — Вернон Роше, который вообще никого никогда не боялся, и мой сын.

Чародейка бросила на собеседника быстрый пристальный взгляд. С похорон Императора Фергуса прошло больше месяца, и до сих пор Эмгыр упорно избегал разговоров о нем — причем не только с Филиппой, с которой судьба свела их случайно, но даже с Литой. Узнав о смерти старшего брата, маленькая принцесса проплакала целую неделю. Она забросила учебу, отказывалась разговаривать с наставницей и с верным Детлаффом, почти ничего не ела, и чародейка даже начала сомневаться, не ошиблась ли она, скрыв от своей подопечной правду. Лита не была болтушкой и бережно хранила собственную тайну, она едва ли стала рассказывать кому-то о том, что на самом деле приключилось с Фергусом в День Солнцестояния, но глава Нильфгаардской разведки, главный ответственный за проведение операции, настаивал на молчании. Филиппа, которая старалась свести собственное участие в этой авантюре к минимуму, принимала те условия игры, которые ей предлагали, но смотреть в грустные заплаканные глаза Литы ей было тяжелее с каждым днем. Сложно было представить, каково было родителям принцессы, которые тоже вынуждены были хранить молчание.

Но дни шли, складывались в недели, и безутешное горе маленькой девочки постепенно превращалось сперва в глубокую тихую тоску, а потом — в светлую печаль, плодородную почву для добрых воспоминаний. Детское сердце заживало быстро, и Филиппа, знавшая о боли потерь не понаслышке, даже слегка завидовала той легкости, с которой Лита справилась со своим горем. Она даже согласилась — и с радостью — на свой день рождения навестить родителей в их поместье, и праздник, отгремевший накануне залпами фейерверков над бескрайними туссентскими полями, прошел довольно весело и беззаботно. Чародейка была убеждена — первая настоящая потеря в жизни юной ученицы, не сломавшая ее, должна была помочь Лите отточить мастерство, стать топливом для будущих познаний, восполнить лакуны там, где Лите не хватало природного таланта. И на деле выходило, что вся эта неприятная история оборачивалась для принцессы как нельзя лучше.

— Я рада составить вам компанию, — сдержанно улыбнулась Филиппа, — признаюсь, если бы пару десятков лет назад мне сказали, что я стану играть в шахматы с Императором Эмгыром вар Эмрейсом, мой смех был бы слышен по эту сторону Яруги.

Эмгыр усмехнулся.

— Я не Император, — сухо возразил он, и чародейка скептически изогнула бровь.

— О, безусловно, — подтвердила она, — формально, Император Нильфгаарда еще находится во чреве матери, и явит себя подданным не слишком скоро, и даже главой Регентского совета была избрана Ее Величество Анаис, но мы с вами оба знаем, кто на самом деле будет управлять Империей, пока юный властодержец не научится хотя бы произносить слово «Нильфгаард» без запинки.

Эмгыр медленно покачал головой.

— Четырнадцать лет — это очень долгий срок, — заметил он, — а я — всего лишь человек, чья жизнь, к тому же, зависит от вашего мастерства.

— Это правда, — спокойно подтвердила Филиппа, — я смогла излечить вас от хвори, но не могу победить старость — и никто не может. Но малютка Император успеет набраться мудрости у своего знаменитого деда, пока тот не покинет его навсегда. В этом можно не сомневаться.