За ним не следовало ни одного солдата — стража по краям ковровой раны, когда Виктор проходил мимо, приветственно отдавала честь, вскидывая алебарды на плечо, но будущий король не смотрел на них, продолжая свой неспешный путь.

У самых ступеней высокого трона юноша остановился и повернулся к безмолвной толпе. Он не встал на колени, как было принято в Нильфгаарде, и не обратился к собравшимся с речью, как в свое время сделала на своей настоящей коронации Анаис. Виктор стоял безмолвный, глядя куда-то выше голов разномастной толпы — Роше показалось даже, что он выискивает глазами Ани, наблюдавшую за церемонией сверху, из ложи.

От первого ряда собравшихся отделился высокий плечистый человек в полном доспехе реданского рыцаря и с генеральскими знаками различия. Он торжественно нес длинный двуручный меч в изразцовых ножнах, держа его на вытянутых руках. Остановившись в шаге от Виктора, генерал поднял свою ношу выше и заговорил глубоким густым голосом, чуть шепелявя — должно быть, во рту славного вояки не хватало нескольких зубов.

— Я отдаю тебе этот меч, как символ отваги и всей военной силы Редании, чтобы ты оберегал мир, защищал свой народ и вел нас в бой против тех, кто посягнёт на нашу свободу.

Виктор чуть приподнял руки, и генерал опоясал его тяжелым мечом, а потом отошел обратно на свое место.

Вперед маленькими осторожными шажками вышла Шани, несшая на увесистой бархатной подушке большой золотой ключ, украшенный багровыми камнями, словно каплями крови. Роше знал, честь подносить его выпала профессору из-за того, что она была первой женщиной-деканом в Оксенфуртской Академии, а Филиппа, дирижер этого представления, очень любила такой символизм. Сама Шани до последнего сомневалась, достойна ли она выйти перед королем, но в конце концов, видимо, все же решилась.

Женщина встала перед Виктором, взглянула ему в глаза и, улыбнувшись, заговорила поставленным профессорским голосом:

— Я отдаю тебе ключ от ворот Оксенфуртского Университета и Хранилища, где собрана вся мудрость поколений реданского народа, как символ знания и науки, чтобы ты был нашим светочем, тем, кто будет нести просвещение и вести нас в будущее, не забывая о прошлом.

Когда Виктор чуть склонил голову, Шани подцепила увесистый ключ за широкую алую ленту и надела ему на шею, отступила на полшага, словно вдруг залюбовавшись, и Роше заметил, как до того предельно серьезный и собранный, Виктор мельком тепло улыбнулся женщине.

Ее место занял невысокий человек с темной обветренной кожей, и по его грубым ладоням и сутулым плечам можно было догадаться, что вся его жизнь прошла в полях за тяжелой работой. Крестьянин был облачен в традиционную реданскую рубаху с вышивкой у ворота, подпоясанную широким кушаком, и просторные темные шаровары. В руках он нес золотую державу с выточенным на навершии орлом.

— Я отдаю тебе Королевское яблоко, — заговорил человек чуть хрипловато — он явно не привык выступать перед такой толпой, и сейчас старательно подбирал накрепко выученные слова речи, не глядя прямо на короля, словно боялся ослепнуть, взглянув на солнце, — как символ реданской земли, чтобы ты помнил, что истинное богатство растет из нее, оберегал, сохранял, преумножал и держался за нее корнями.

Передавая державу в левую руку Виктора, крестьянин замешкался и едва не уронил ее, но юноша с неожиданной ловкостью подхватил тяжелый шар и крепко сжал вокруг него пальцы. Человек, первый из тех, кто выходил к королю, глубоко поклонился, хотя этого, должно быть, церемония не предполагала. Виктор, ничуть не смутившись, склонил перед ним голову в ответ, и крестьянин, удивленно моргнув, отходил от него, не сводя с будущего короля взгляда.

Следующим на ковер выступил худощавый молодой вельможа в богато украшенном камзоле — должно быть, догадался Роше, кто-то из министров. Так же, как до него бравый генерал, аристократ нес на вытянутых руках длинный резной скипетр с неизменным орлом на верхушке. Встав перед Виктором, человек помолчал секунду, словно собирался с мыслями или оценивал застывшего перед ним правителя придирчивым взглядом — сложно было поверить, что и это не было четко отрепетировано заранее, но Виктор под этим изучающим взором и глазом не моргнул.

— Я отдаю тебе этот скипетр, — заговорил наконец вельможа, — как символ государственной власти, чтобы ты был мудрым правителем и слова твои никогда не расходились с делами, чтобы ты правил Реданией, но помнил, что служишь народу так же, как народ — тебе.

Виктор принял скипетр в правую руку и снова скользнул глазами куда-то вверх. Роше, ради любопытства, на этот раз проследил за его взглядом и действительно заметил, как Ани, сидевшая очень прямо в резном кресле рядом с Фергусом, искренне широко улыбалась и даже чуть шевелила губами, будто проговаривая вслед за участниками церемонии их реплики. Вернон едва заметно покачал головой — принимая символы королевской власти, Виктор отказывался не только от своей свободы, но и от своей любви — которая, впрочем, и раньше была обречена оставаться тайной. От этого человеку вдруг стало очень горько, и он отвернулся от названой дочери.

Место вельможи, меж тем, заняла сама Филиппа Эйльхарт. Когда она подошла к Виктору, неся на бархатной подушке золотую корону, тот наконец преклонил колено и опустил голову, как требовал протокол. Чародейка осторожно подняла корону обеими руками, передав подушку кому-то из стражи, и удержала ее над макушкой коленопреклоненного юноши. Роше заметил, что корона была совсем не та, что носили до Виктора Радовид и даже Адда — должно быть, Филиппа распорядилась выковать новую, чтобы окончательно доказать всем, что для Редании наступали совершенно другие времена.

— Этой короной, — заговорила чародейка, и в тоне ее Вернону послышалась какая-то необъяснимая нежность, — я венчаю тебя на царство и нарекаю Виктором, Первым своего имени, правителем Редании и Каэдвена, князем Гелибола, Приречья и Лукоморья, лордом-протектором Оксенфуртского Университета и Бан Арда. Встань, Виктор, и да будет славным твое правление. Да здравствует Король!

Толпа подхватила ее последнюю фразу, и приветственные крики покатились по залу, переходя из уст в уста. Иорвет, все еще прижимавшийся плечом к плечу Вернона, остался безмолвным, но зато Зяблик старался за них троих. Роше и сам повторил за толпой «Да здравствует Король», пусть и не повышая голоса.

Виктор поднялся с колен, и Филиппа опустила ему на плечи тяжелую, подбитую горностаевым мехом алую мантию, и новый король медленно поднялся по ступеням и опустился на трон. Люди в зале снова притихли. Роше видел, как побелели пальцы юноши, сжимавшие скипетр и державу, и будь в нем побольше силы, они непременно промяли бы золото королевских регалий. На секунду Вернона охватило волнение, и он сам едва не принялся проговаривать какие-то торжественные слова, чтобы подсказать, помочь юноше. Но лицо Виктора оставалось светлым и серьезным.

— Я, Виктор Первый, — заговорил он негромко, но голос его разносился по залу так, что слышали его все собравшиеся, — клянусь быть справедливым и честным правителем, стремиться к мудрости и хранить мужество, чтобы ответить на верность — благодарностью, а на предательство — возмездием. Слава Редании!

И этот его возглас толпа подхватила даже с большей охотой, чем тот, что предложила зрителям Филиппа. Чародейка, встав за спинкой трона, едва заметно улыбалась, чопорно сложив руки перед собой.

Иана Вернон и Иорвет отыскали после того, как официальная часть коронации закончилась, и гости были приглашены в Пиршественный зал. Они передали Зяблика из рук в руки Шани и Эренвалю, но сами присоединиться к праздничному обеду не спешили.

Юный эльф, похоже, еще питал надежду перехватить по пути Фергуса, хотя, конечно, эта затея была обречена на провал. Окруженный рыцарями и в компании Ани, юный Император проследовал к столу сразу следом за новым королем.

Иан стоял, прислонившись к толстой мраморной колонне и лениво провожал глазами гостей. Когда родители приблизились к нему, он поднял на них взор и устало улыбнулся.