Картошка немного переварилась, и, когда Роше переложил ее в большую деревянную миску и залил молоком, под толкушкой золотистые клубни рассыпались, как слепленные из песка. Оба сына, продолжая держать между собой почтительную дистанцию, молча наблюдали за этим священнодействием. Роше разложил дымящееся пюре по тарелкам, уселся за стол и первым принялся за еду. Иан, как тревожный зверек на водопое, покосился на сводного брата, взялся за ложку и начал есть, едва не огородившись от него ладонью, словно боялся, что Виктор полезет к нему в тарелку. Юноша же ковырял свою порцию, отправляя в рот только маленькие клочки пюре, не глядя ни на отца, ни на эльфа. Вернон уже готов был строго выговорить ему, что, если он не поужинает нормально, придется накормить его с ложки, как маленького, но сдержался.

К чаю на кухонных полках нашлось немного чуть подсохшего печенья, и, пока Виктор отмачивал его в чашке горячего чая, Иан вдруг с любопытством посмотрел на него в упор.

— А что за лекарство ты принес? — спросил он, — кто-то заболел? — он пытливо взглянул на отца, видимо, припомнив, что тот был всего лишь слабым хрупким человеком. Роше мягко покачал головой.

— Это для Иорвета, — ответил он за Виктора, — твой отец давно болеет, но, кажется, это излечимо.

— Болеет? — переспросил Иан тревожно, — почему он мне ничего не сказал?

Вернону захотелось напомнить сыну, что он вообще-то не спрашивал, но Виктор опередил его:

— Профессор Иорвет и сам не знал, чем болен, — сказал он, — но, если мои наблюдения верны, снадобье, которое я принес, ему поможет.

Иан критически посмотрел на юношу, скрестив руки на груди.

— А если они не верны? — спросил он требовательно и резко, — я бы не стал доверять такому недоучке, как ты. Ани говорила, ты даже Клюкву толком вылечить не смог.

Кусочек печенья, размокнув, отломился и утонул в чашке, но Виктор не обратил на это внимания. Он уставился на Иана таким несчастным взглядом, точно тот вынес ему смертный приговор.

— Ани так сказала? — переспросил он тихо, моргнув. Иан дерзко вскинул голову.

— Ну не совсем, — признал он, — но я сам видел ее шрамы. И шрамы Гусика — тоже.

Роше, ничего не знавший о том, как Виктор лечил собаку и Императора, с любопытством наблюдал за новой баталией. Иан все еще говорил с вызовом, стараясь поддеть собеседника, но теперь его слова действительно походили на настоящий разговор. До братской любви ему было так же далеко, как пешком до Офира, но путь от угрюмой враждебности до заносчивого подтрунивания сын проделал на удивление быстро.

— Этот эликсир готовил не я, — Виктор смущенно посмотрел на Роше, — ты прав — я сомнительный целитель. Но за качество этого лекарства я могу поручиться.

Иан издевательски хмыкнул, а Роше подумал, сколько отваги потребовалось его старшему сыну, чтобы сейчас признаться.

— Неважно, кто его готовил, — заявил Вернон решительно, — лишь бы помогло. Ради Иорвета я согласен на любую помощь из чьих угодно рук.

Иан сконфуженно промолчал, только хмыкнул себе под нос. Виктор же вдруг понимающе улыбнулся, словно мнил себя настоящим экспертом в любви.

— Я рад помочь, — ответил он, — пусть сейчас я — всего лишь посланник.

Остаток вечера, пусть и не образцово приятный, прошел без новых ссор. Иан, плотно поевший, пригревшийся у огня, сонно моргал, глядя куда-то в пространство, а Виктор, всеми силами пытавшийся поддерживать беседу, наконец засобирался восвояси.

— До встречи, — сказал он, уже стоя на пороге, заглянув Роше в глаза, — и спасибо.

Тот улыбнулся сыну в ответ, протянул руку и похлопал юношу по плечу.

— Всегда пожалуйста, — ответил Вернон.

Роше уступил Иану свою кровать. Ложиться рядом с ним человек отчего-то не отважился, но, когда сын крепко заснул, едва коснувшись головой подушки, еще некоторое время сидел рядом с постелью и наблюдал за тем, как Иан, чуть хмурясь, ровно дышал во сне. С тех пор, как Вернон проводил почти каждую ночь, сидя у колыбели и охраняя хрупкий младенческий сон, прошло невыразимо много лет, но теперь ставшие чужими стены скромного жилища вновь казались Роше настоящим домом.

Королева Анаис в сопровождении почетного караула прибыла в Третогор через два дня, и все это время Вернон украдкой опасался услышать вести о том, что коронация отменяется. Но ничего такого не произошло.

В королевском дворце Ани встретили с должными почестями, и через некоторое время к ней присоединился Император Фергус в сопровождении рыцарей бригады Импера, которыми он командовал лично. Гусик выглядел усталым и каким-то дерганым. Официальный протокол мешал ему приветствовать и Роше, и прибывшего вместе с ним Иана, но по взгляду юного Императора Вернон понял, что тот не больно-то и стремился это сделать. Он, пряча глаза, взял за руку супругу, облаченную по случаю торжества в церемониальный доспех, и отвел ее в ложу для почетных гостей. Иан, сперва пытавшийся привлечь внимание друга пристальными взглядами в его сторону, наконец сдавшись, отвернулся и поспешил смешаться с толпой. Роше не стал его останавливать — сын так и не признался, что произошло между ним и Фергусом, и Вернон полагал, что они и сами были в состоянии решить свои разногласия.

Сам он выискивал взглядом в толпе Иорвета — тот должен был приехать в числе прочих профессоров Оксенфуртской Академии, и Роше вскоре заметил его, оживленно болтавшего с нарядной улыбчивой Шани. Пару дней назад, как Вернон узнал из письма супруга, та поделилась замечательной новостью — Эренваль получил новое назначение, и теперь должен был нести службу в Третогоре, а, значит, мог воссоединиться со своей семьей. Прочитав это, Роше не смог по тону письма определить, расстроило Иорвета это известие или нет — он просто сухо поделился с ним фактом. Но Вернон знал, что отъезд Шани из Оксенфурта означал, что маленький Юлиан покидал университетский кампус вместе с ней, и Иорвету предстояло распрощаться с мальчиком надолго — может быть, даже навсегда.

Сейчас Юлиан, разодетый в новенький алый сюртук и щегольские черные бриджи, цеплялся за руку матери и изумленно таращился по сторонам. На его долю выпало побывать при дворе королевы Анаис, даже познакомиться с самим Императором Нильфгаарда, разрешившим называть себя Гусиком, но торжественность обстановки и роскошь убранства зала сейчас, похоже, оглушили мальчика. Вернон подошел поздороваться, и Шани, приветливо улыбнувшись, сказала, что ей нужно было присоединиться к тем, кому выпала честь участвовать в церемонии. Она позволила ладошке Юлиана перекочевать из ее руки в руку Роше — Иорвет не сделал попытки вмешаться и перехватить инициативу, но любезно улыбаться не перестал.

Когда Шани удалилась, Вернон приблизился к супругу вплотную, привычно прижался плечом к его плечу и шепнул так, чтобы, кроме Иорвета, больше его никто не услышал.

— В последний раз столько красного цвета я видал на поле боя, когда одного бойца разорвало бомбой.

Иорвет поглядел на него с наигранным осуждением во взоре.

— Сегодня коронуют твоего сына, — заметил он, — мог бы подобрать метафору поприятней.

— Ты у нас мастер по части метафор, — не остался в долгу Роше, — ты и придумывай.

Иорвет снова коротко улыбнулся, но отвечать не стал. Вернон хотел было предпринять еще одну попытку неловко пошутить, но в этот момент от дверей зала раздались звуки торжественных труб, и все собравшиеся замолчали. Зяблик крепче вцепился в руку Роше, встал на цыпочки, стараясь получше разглядеть происходящее, и Вернон пожалел, что нельзя было посадить малыша к себе на плечи — едва ли придворный протокол позволял нечто подобное.

В плавно распахнувшиеся двери зала по бархатному алому ковру, разрезавшему помещение, как рана — плоть, вошел Виктор. На нем была лишь простая белоснежная рубаха, выпущенная из свободных брюк, и высокие охотничьи сапоги из мягкой бежевой замши. Он был похож на деревенского паренька, по ошибке забредшего на торжественный прием, но лицо сына оставалось сосредоточенным и серьезным. Он шагал неспешно, но не как неуклюжий босяк, который боялся споткнуться и упасть, а как человек, дававший возможность всем вокруг разглядеть себя получше.