Рассеянный утренний свет проникал сквозь неплотно задернутые шторы, заставляя воздух в комнате серебриться. Спальня Императрицы утопала в цветах. Региса прежде удивляло, откуда в конце осени или посреди зимы брались живые голубые назаирские розы или белоснежные туссентские тюльпаны, которые цвели только ранней весной. Но разгадка оказалась очень простой — цветы выращивали в специальных теплицах, построенных много лет назад по приказу Императора, и доставляли ко двору несколько раз в неделю — всякий раз новые. И в этом простом ритуале было что-то удивительно интимное, Рия однажды поведала алхимику, что сама никогда не знала, какие именно цветы принесут на этот раз — их всегда выбирал сам Император. Сегодня это были крупные золотисто-белые далии, с идеальными круглыми головками и точеными острыми лепестками, на которых еще дрожали свежие капли росы. Императрица коснулась одного цветка кончиками пальцев, и тяжелая прозрачная капля скатилось по нему, как слеза по щеке. Сегодня, как и всегда в последнее время, Рия была печальна.
Регис прошел в спальню молча, без приветствия — он всегда давал возможность Императрице заговорить первой или вовсе молчать все время, пока шла процедура забора крови. Это был их негласный договор. Она могла не замечать его, воспринимать, как алхимический инструмент, поддерживавший жизнь ее супруга, Регис же избегал проникать в ее мысли и нарушать заведенный ритуал. Но теперь, когда Цирилла, единственная подруга Рии, отбыла в Вызиму на неведомый срок, Императрица все чаще заводила с ним легкий, ничего не значащий разговор. Регис догадывался, что она пытается выведать у него правду о состоянии Эмгыра, выцепить из потока пустых любезностей и забавных историй зерно истины. Но он лишь отвечал на ее вопросы или развлекал Рию рассказами о незнакомых ей людях, и никогда не говорил о главном. Ждал, когда же наконец ее самообладание даст трещину, и она отважится спросить напрямик.
Порадовать ее, впрочем, Регису было нечем. За последние недели он провел несколько экспериментов с необычной кровью. За первый образец был взят материал одной из придворных чародеек.
Маги на службе Императора относились к Регису с подозрением. Никто из них не знал, откуда он взялся, и почему снискал такое безграничное доверие Императорской семьи. Чародеи боролись за влияние при дворе, старались приблизиться к Эмгыру и Цирилле, доказать свою надежность, и среди них встречались по-настоящему искусные целители. Но Император приблизил к себе никому не ведомого человека сомнительного вида и репутации, и только ему позволял лечить и себя, и свою супругу. Вопреки всем традициям, один Регис был допущен к Рии, чтобы принять роды, и так он заслужил еще и ненависть всех придворных повитух.
Подобное отношение чародеев самого Региса не особенно волновало — скорее забавляло, как и слухи, окутавшие его скромную фигуру. Кое-кто из придворных магов еще помнил, как много лет назад Регис явился в Туссент в компании Геральта и еще нескольких спутников, и тогда выглядел в точности также, как сейчас — это породило мнение, что он — колдун, но всем было известно, что Эмгыр не слишком доверял магии, использовал ее как инструмент влияния, но никогда — для личных целей. Другие болтали, что Регис относился к одной из исчезнувших ведьмачьих школ, но это была уж вовсе вопиющая чушь. Для ведьмака он был слишком субтильным и чересчур вежливым. Ну, а о том, чтобы отнести его к эльфской расе, не могло быть и речи. Представители Старшего народа были прекрасны и юны лицами и телами, Регис же ни красотой, ни возмутительной молодостью не отличался. Потому догадки забуксовали в трясине неизвестности, и этим легко можно было воспользоваться.
Он подкинул Фрингилье Вигго, той, что в самом деле неплохо его запомнила, простую идею о том, что не только маги, ведьмаки и эльфы могли жить много лет, не меняясь, и что смотреть на проблему нужно шире. Сложно было сказать, сделала ли колдунья какие-то выводы, но кровь свою дать согласилась. Разумеется, Регис не стал посвящать ее в то, зачем именно ему понадобился такой материал. Правду о здоровье Императора и собственных экспериментах Регис хранил, как зеницу ока.
Однако очень быстро стало понятно, что жертва Фрингильи пропала втуне. От ее крови, смешанной с обычной формулой, которую разработал Регис, у Императора открылось ужасное кровотечение, и пришлось потратить много усилий, чтобы привести его в чувства и хоть немного исправить ситуацию. Регис провел у постели Эмгыра три дня, переливая ему кровь Рии по обычной дозе в несколько часов, как в самый первый раз, когда его настигло проклятье. Императрица тогда, несмотря на слабость от кровопотери, рвалась в покои супруга, почти кричала на Региса, умоляла ее пустить, но тот был тверд.
Ситуацию удалось взять под контроль, но Регис понимал, что зашел в тупик. Возможно, дело было в том, что состав крови чародейки не подходил Императору, или в пропорциях его формулы, необходимо было провести более подробные расчеты. И пока это не было сделано, пришлось вернуться к старой схеме.
Рия приняла эту новость с неожиданной неподдельной радостью. Судя по всему, быть полезной Эмгыру стало для нее едва ли не смыслом жизни. Она отдавала свою кровь с радостью, послушно принимала все укрепляющие эликсиры, которые готовил для нее алхимик, хотя большинство из них были просто омерзительны на вкус. И, следовало отметить, что теория Региса в случае Рии оказывалась совершенно верна. Постоянные заборы крове вкупе с приемом полезных снадобий, отлично сказывались на здоровье Императрицы. Можно было даже подумать, что, чем сильнее хворал ее супруг, тем свежее выглядела она сама.
Годы были к Рии милостивы. Она, конечно, изменилась. Больше никто не путал ее с Цириллой. Та осталась поджарой и тонкой, как клинок, сохранила точную резкость движений и ведьмачьи манеры. Рия же с годами становилась все более женственной и мягкой. Ее тело, дав жизнь двоим детям, округлилось, черты сгладились, а во взгляде посветлевших зеленых глаз теперь поселилось глубокое самоуверенное спокойствие, какое бывает только у матерей. В последнее время, однако, от этого спокойствия почти ничего не осталось.
Рии приходилось бороться не только с неизвестностью, окутавшей фигуру ее супруга. Она тосковала по уехавшему сыну, с которым прежде у нее была прочная нежная связь. Императрица пыталась найти отдушину в младшей принцессе, но та была настоящей папиной дочкой, воспринимала мать, как должное, и стремилась к Эмгыру так, как цветок стремится к солнцу. В таком отношении не было ни капли справедливости, но Регис не мог помочь Рии с этим. Чужие связи его совершенно не касались.
— Как он? — вместо приветствия спросила Императрица, отдернула руку от цветка, и тот закачался, роняя росистые слезы.
Регис помедлил с ответом, расставляя на изящном резном столике свои инструменты — в привычных жестах была какая-то успокаивающая гармония, и он знал, что наблюдение за этим ритуалом вселяло в Императрицу уверенность. Она была важной частью таинства спасения возлюбленного, словно самый верный из его солдат, готовый умереть за Императора в сражении. Пусть в этот раз это было сражение с самой смертью.
— Лучше, — ответил Регис, прилаживая иглу к резервуару для сбора крови. Консервационные кристаллы на дне стеклянной емкости мягко поблескивали в утреннем свете. — думаю, сегодня он согласится вас принять, Ваше величество.
Светлые ресницы взметнулись вверх и опустились. Рия печально улыбнулась.
— Он не заходил ко мне уже целый месяц, — поделилась она. Региса Императрица ни капли не смущалась. Она развязала тонкий шнур у горла своей сорочки и спустила ее с плеч, легкая ткань скользнула вниз, обнажая округлые тяжелые груди. Волосы Рия подняла в высокий небрежный пучок, и сейчас, в рассеянных лучах, выглядела, как натурщица для художника, писавшего образ Мелитэле-матери.
— Боюсь, в нынешнем состоянии, Его величество не смог бы удовлетворить ваши желания, — нейтрально откликнулся Регис, — и, хоть вы этого от него и не ждете, его самого это очень смущает.
