Папа теперь появлялся дома редко. Иногда бывало, что он пропадал на целые недели, но потом возвращался, чтобы провести с ними несколько дней. Отец тогда отменял все свои дела, и каждую минуту таких встреч родители проводили вместе. По ночам, чтобы не прислушиваться к происходящему в соседней комнате, Иан забирался с книгой и маленьким масляным фонарем под одеяло или старался поскорее уснуть. Он прекрасно понимал, как родителям хотелось побыть наедине, и как сами они старались не шуметь, чтобы не смущать мальчика, особенно зная, что через пару дней папе снова предстоит уехать.
Из разговоров родителей, хоть они и пытались не поднимать сложные темы, чтобы не тратить на них драгоценное время, Иан знал, что отряд под командованием папы ведет очень успешную деятельность по сдерживанию реданского наступления на Темерию. К концу весны война, которая, казалось, уже вовсю стучалась в дверь, захлебнулась в бесконечных диверсиях, коротких, но разрушительных стычках и непредвиденных потерях в реданских рядах. Вопреки планам королевы Адды, население Северной Темерии никак не желало переходить на ее сторону, и вскоре от плана масштабного вторжения пришлось отказаться. Реданская королева вынуждена была провести еще одну встречу с младшей сестрой, и на этот раз договор между ними все же был заключен. Иан знал, что Анаис подписала этот пакт о взаимном ненападении, вопреки воле Империи, но папа утверждал, что это был лучший исход. А вскоре после подписания этого соглашения, человек вернулся в их Оксенфуртский дом, чтобы остаться не на пару дней и даже не на неделю. Папа сказал, что теперь, когда опасность новой войны миновала, он сможет задержаться по крайней мере до осени, если не поступит иных распоряжений от Анаис или Императора.
Отец к тому времени уже победил своего ужасного монстра — экзамены после первого семестра, и тоже был свободен от учебы.
До Туссента они добрались той же дорогой, какой несколько месяцев назад уезжали, и Иан с удивлением узнавал встречавшиеся по дороге таверны, где их принимали, как дорогих гостей. Корчмари знали Иана по имени, подкармливали его совершенно бесплатными сладостями и расспрашивали папу о его здоровье и настроении. И, удивительное дело, отец, на пути в Оксенфурт хранивший неизменное холодное молчание, теперь тоже с радостью включался в разговор, даже шутил и интересовался делами совершенно незнакомых ему людей. А уж когда однажды, почти у самой границы, семейство остановилось на ночлег в ухоженной маленькой корчме, хозяином которой оказался молодой смешливый эльф, Иорвет и вовсе провел всю ночь за долгим неторопливым разговором с ним.
В Боклер отец наотрез отказался заезжать, и папа не возражал. Их путь лежал в Нильфгаард — Император прислал папе письмо, в котором просил — не приказывал! — приехать и отчитаться о проделанной работе лично. Иан же, с самой зимы обменивавшийся письмами и рисунками с Фергусом, ехал в Город Золотых Башен с собственным личным приглашением от принца. По пути все же решено было заехать в Корво-Бьянко. У папы к Геральту было важное дело, но говорить о нем в пути родители избегали.
Снова засыпая под бескрайним звездным небом сказочного края на очередном привале, Иан думал о ведьмаке. Расстались они вовсе не как друзья, и, хоть мальчик, и был уверен, что поступил совершенно правильно, чувствовал, как в нем, непрошенное, просыпается смутное волнение. От Геральта все те месяцы, что они прожили в Оксенфурте, не было никаких вестей. Пару раз Иан хотел написать ему, может быть, даже извиниться за то, что сбежал, не попрощавшись, но потом эта идея начинала казаться ему глупой и бессмысленной. Геральт был его другом, Иан жил под его крышей и научился у него очень многому из того, что теперь знал, но ведьмак сам ни разу, должно быть, о нем не вспомнил — иначе прислал бы весточку. Могло статься, что Геральт обиделся на мальчика за побег, но разве мог тогда Иан поступить иначе? И сейчас, подъезжая все ближе к поместью, бывшему для него, хоть и недолго, но настоящим домом, мальчик пытался придумать, как начать разговор с Геральтом, представить, как ведьмак его встретит, будет ли злиться? Поверит ли, что, вопреки его опасениям, все сложилось очень хорошо? Сможет ли снова стать Иану другом?
И оставалась еще, конечно, госпожа Йеннифер… Если в прощение Геральта легко можно было поверить, то с ней дела обстояли куда сложнее. Если Иан хоть как-то смог разобраться во всех тех приключенческих книгах, которые читал, то ясно было одно — своим побегом он разбил госпоже Йеннифер сердце. А говорить ей, что она оказалась не права, и маленький эльф вовсе не стал опасной обузой для своих родителей, значило растоптать и без того мелкие осколки. И как бы ни старался, Иан никак не мог придумать, как загладить свою вину.
Наблюдать за партией родителей в шахматы Иану давно надоело. Сам он быстро проиграл свою — папа провел несколько стремительных агрессивных атак ферзем и офицером, не оставив мальчику, прохлопавшему обоих коней еще в самом начале, ни единого шанса. Но с тех пор, как за доску сел отец, прошел уже битый час. Сперва маленький эльф с любопытством и даже азартом смотрел за тем, как Иорвет одну за другой отбивает привычные атаки папы. Потом их игра превратилась во взаимный обмен ударами, и наконец на доске осталось только три фигуры — папина поредевшая армия превосходила иоверветову всего на одну белую пешку. В иных обстоятельствах, Иан точно это знал, партия была бы уже проиграна черными, но отец не желал сдаваться, и, двигая своей единственной фигурой, никак не давал папиной пешке добраться до поля превращения. Наконец, подловив человека на глупой ошибке, Иорвет торжествующе улыбнулся.
— Полагаю, у нас ничья, — сообщил он тоном, каким славные генералы принимали капитуляцию поверженных противников, и папа, еще раз уныло взглянув на доску, вынужден был кивнуть.
— Удивительно, — сказал он, покачав головой, — ты играешь гораздо лучше Эмгыра, хотя я лично учил его.
— Какой сомнительный комплимент, — беззлобно фыркнул Иорвет, — не волнуйся, Вернон, еще пара недель, и ты сможешь воссоединиться со своим возлюбленным Императором и сойтись с ним за шахматной доской.
Папа ничего не ответил, лишь покачал головой.
— К тому же, — продолжал отец. Он откинулся на спину, растянулся на одеяле и закинул руки за голову, — может быть, Иан — просто куда лучший учитель, чем ты, любовь моя.
— Сказал тот, кто в свое время даже говорить не мог собственного сына научить, — уязвленно откликнулся папа, и Иан испугался, что отец обидится. Но тот лишь легкомысленно рассмеялся. С тех пор, как папа вернулся, эльф ни разу на него не разозлился, и мальчику иногда начинало казаться, что родители предпочли бы вовсе не размыкать рук и не отодвигаться друг от друга дальше, чем на несколько дюймов. По крайней мере, насмотреться друг на друга они явно не могли.
— Тебя давно никто не обыгрывал, мой глупый человек? — поинтересовался отец игриво, и папа, отодвинув в сторону доску, отчего несколько фигур рассыпались по траве, надвинулся и навис над ним. Отец лениво поднял руку и опустил ее папе на шею сзади, и Иан очень отчетливо понял, что ему пора прогуляться.
— Можно я соберу цветов? — спросил он, поднимаясь на ноги, — хочу сделать букет и подарить его госпоже Йеннифер.
Папа посмотрел на него, как тот, кого грубо выдернули из приятного сна, но потом немного растерянно улыбнулся.
— Конечно, — кивнул он, и Иан видел, как пальцы отца, поглаживающие его шею, мешают папе говорить, — только далеко не уходи.
Иан прекрасно знал, что Туссент лишь кажется волшебным краем со страниц ярких иллюстрированных книг, а на самом деле полон опасностей ничуть не меньше, чем реданские леса или болота под стенами Вызимы. Он помнил, как Геральт рассказывал ему о способах распознать близость гнезд смертоносных тварей — сколопендроморфов или накеров. Нужно было внимательно прислушиваться и стараться почувствовать, не дрожит ли под ногами земля. Но сейчас, когда мальчик шел, по колено в сочной зеленой траве и один к одному собирал цветы в красочный ароматный букет, все было тихо. Лишь ветер колыхал невысокие деревья и волнами проходил по стеблям. На тонкую стрелу иван-чая присела знакомая уже Иану солнечно-желтая бабочка. Мальчик замер, стараясь на этот раз не спугнуть ее, но налетел порыв ветра, и поклонил цветок к земле. В воздухе пахло медом, близкой рекой, распаренной черной землей и совсем немного — чем-то еще, неуловимо-тяжелым, муторным, как застывшая в тарелке овсяная каша. Бабочка на мгновение запуталась в тяжелых травяных стеблях, но потом взлетела выше. Иан пошел за ней, не замечая, как истончается под ногами тропа.
