========== Об ожидании и реальности ==========

Никто никогда всерьез не называл Иана «вашей милостью». Случались моменты, когда отец обращался к нему «милсдарь», но это могло означать только одно — какой-то из его коварных планов был раскрыт, и мальчика ждало неминуемое наказание.

Но высокий лысый человек в смешных блестящих на солнце темных очках неизменно обращался к Иану именно так — «ваша милость», и разговаривал с ним, как полагается разговаривать с «их милостью». Человека звали Варнава-Базиль, и Иану, когда приходилось обращаться к этому человеку, каждый раз казалось, что он произносит какое-то обидное и не очень смешное прозвище. Ну кого вообще могут звать Варнава-Базиль? И имен-то таких не бывает — по отдельности, не то что вместе! Но человек реагировал на это обращение со всей серьезностью и участливой любезностью — будто ему и впрямь было чрезвычайно интересно, о чем его собирается попросить «их милость» Иан.

Варнава-Базиль первым нашел его тайное убежище. С утра до вечера Иан старался вести себя так, как полагается тому, кто попал в сказочный край отважных рыцарей, прекрасных дам и великих подвигов — в мир, сошедший прямиком со страниц одной из больших ярких книг, которые Анаис читала Иану перед сном, когда он был совсем маленьким. В этом мире полагалось веселиться. Исследовать раскинувшиеся вокруг винодельни поля, похожие на палитры не жалеющих краски художников. С разбега нырять в теплую воду ленивой широкой реки, несущей вперед, к горизонту, золотистые солнечные блики. Разувшись, помогать румяным смешливым работницам винодельни давить голыми ногами виноград в больших деревянных кадках — и чтобы он потешно чавкал между пальцами, забрызгивая все вокруг ароматным красным соком. Собирать цветы на широкой поляне за домом, чтобы сплести из них венок и преподнести его госпоже Йеннифер (которая настойчиво просила перестать называть ее «госпожой», но Иан никак не отваживался послушаться), и чтобы ее сиреневые глаза улыбнулись раньше ее губ, а пахнущая чем-то весенним ладонь растрепала сильно отросшие волосы мальчика. Дышать этим медовым воздухом, смаковать каждый день, как спелые, едва не лопающиеся в руках виноградины с большой грозди, радоваться, одним словом. И пока солнце стояло высоко, Иан исправно радовался, играл и исследовал, но стоило дню поклониться к закату, ему неизменно становилось грустно. Видя, как небо за кромкой реки окрашивается торжественным багрянцем, мальчик будто вновь вспоминал — прошел еще один день, а его родители снова не приехали за ним.

Каждый вечер, едва начинало темнеть, Иан покорно отправлялся в кровать. Спутником его в страну сновидений неизменно становился Геральт. Как бы мальчик ни любил сказки, которые читала Анаис, или колыбельные, которые пел ему отец, с ведьмаком по части рассказывания историй никто не мог сравниться. Геральт, увлекаясь, не скупился на подробности, от которых кровь стыла в жилах, а иногда так умело играл голосами, изображая участников событий, что Иан едва с кровати не валился от смеха. Сложно было поверить, что в том, кто на вид казался всегда собранным и отстраненным, на деле обнаружится такая бездна добродушного остроумия.

Геральт всегда завершал свои истории объявлениями о том, что их ждало завтра, будто всеми силами пытался напомнить Иану, что здесь, в Туссенте, в его доме — всегда весело и интересно. Кому же не понравится ловить рыбу с мостков? Или собирать персики, сидя на плечах у ведьмака, сразу отправляя их с ветки прямо в рот? Или выслеживать павлинов, чтобы попытаться заставить их раскрыть свои яркие шикарные хвосты, прекрасные, как веера придворных дам? И Иану все это нравилось, очень нравилось. Но когда Геральт выходил из его комнаты, прикрыв за собой дверь, мальчик каждый раз выскальзывал из кровати, пролезал в открытое окно, ловко и осторожно, как смутная тень, спускался по прочным хрустким лозам, увивавшим стену, в сад, и оттуда спешил к своему тайному месту.

С небольшого холма, скрытого от окон хозяйского дома ветвями большого дерева с кривым изломанным стволом — будто это был заколдованный рыцарь, павший в схватке с колдуном — открывался прекрасный вид на дорогу из Боклера. И Иан просиживал каждый вечер на этом холме, боясь пропустить момент, когда на это дороге появятся две знакомые фигуры.

В своем ожидании он всякий раз пытался придумать, как он поступит, когда отцы приедут. Сразу побежит им навстречу? Если так сделать, папа непременно, заметив его, спрыгнет с лошади, подхватит мальчика на руки и будет кружить, пока едва не свалится с ног. А отец останется в седле и будет, пряча улыбку, недовольно высказываться о том, что еще немного, и Иан бы угодил под копыта коня. Очень глупо так поступать.

Но, может быть, будет лучше, заметив их, притаиться, дождаться, пока они доедут до дома, и спросят у хозяев, а где же Иан. И после этого наблюдать, как Геральт, Йеннифер и все, кто есть в доме, сбиваются с ног, разыскивая его. Иан был уверен, что даже знаменитым ведьмачьим чутьем невозможно было выследить его. И когда надежда будет почти утрачена, и отец заявит ведьмаку, что пользы от него, как от дохлого павлина, Иан появится с независимым видом, заявит небрежно «А, это вы? А я вас и не ждал уже…», чтобы немедленно оказаться в крепких папиных объятиях.

Каждый раз сценарий их встречи в воображении Иана менялся, он придумывал и разучивал свои слова, тренировал выражение лица, даже проверял, легко ли сбежать с холма и не упасть носом в траву по пути. Но все это оказывалось бессмысленно — родители не возвращались. И как бы Геральт и Йеннифер ни пытались отвлечь мальчика от горькой правды, он все равно видел, как, получая письма, ведьмак мрачнеет, а потом прячет глаза, если Иан попадался ему на пути.

Задавать вопросы ведьмаку мальчик не решался — он знал, что получит правдивый ответ, и догадывался, что непременно расплачется. А при Геральте он не плакал, даже когда упал с крутой каменной лестницы во дворе и расквасил себе нос, хотя было ужасно больно.

Однажды Иан набрался смелости и, подсев к Йеннифер, которая полулежала на кушетке в резной воздушной беседке над берегом реки и читала книжку в яркой обложке, спросил, глядя на искрящиеся речные волны внизу:

— Госпожа Йеннифер, а вы не знаете, где можно найти джинна?

Чародейка вздрогнула, отвлеклась от книги и подняла на мальчика удивленный взгляд.

— Я много раз просила тебя не называть меня «госпожой», — сказала она, и было понятно, что начать она хотела вовсе не с этого, — джинны — опасные существа, и от контакта сними никогда не выходит ничего хорошего. Уверена, почти все, что ты мог бы загадать у него, я могу сделать безо всей этой канители с точными желаниями и непременными последствиями.

— Нет, — вздохнул Иан, опуская глаза, — вы мне не поможете…

Йеннифер закрыла книгу, отложила ее в сторону и села, спустив ноги с кушетки, рядом с мальчиком. Не нужно было обладать особенной проницательностью, чтобы понять, что он имеет в виду, и чародейка, помолчав, вздохнула.

— Геральт рассказывал тебе, как мы с ним ловили джинна? — спросила она после мучительной паузы, — нам пришлось взобраться на самую высокую гору на Скеллиге, чтобы отыскать корабль чародея, который был его господином.

Иан недоверчиво покосился на чародейку.

— Корабль на горе? — переспросил он, — что он там делал?

Йеннифер многообещающе хмыкнула.

— Значит, не рассказывал, — заключила она, — ну тогда слушай…

И все эти фокусы, конечно, помогали отвлечь Иана, развеселить его ненадолго, но ничто не могло укрыть от него того, что никто не отваживался говорить с ним о его родителях, даже упоминать их имена. И мальчик, повинуясь этому тревожному обету молчания, тоже не задавал лишних вопросов — только каждый вечер выбирался из окна спальни, приходил на свой наблюдательный пункт и ждал.

Варнава-Базиль пришел на его холм однажды вечером, когда на Корво-Бьянко окончательно опустилась темнота, и Иан уже начинал подумывать, что пора возвращаться. Дворецкий ходил почти бесшумно, но мальчик все равно расслышал его приближающиеся шаги, скользнул к стволу дерева и быстро вскарабкался по ветвям, скрылся в густых желтоватых листьях. Варнава-Базиль остановился на том месте, где только что сидел Иан, огляделся по сторонам. Маленький эльф пристально наблюдал за ним, прижавшись к ветке и не двигаясь.