Жизнь шла своим чередом, но каждую ночь Иан видел, как отец, отвернувшись от него, укрывается одеялом с головой, а утром просыпается на мокрой подушке. И от этого у маленького эльфа разрывалось сердце. Он пытался пару раз поговорить с Иорветом о том, что произошло между ним и папой, но все эти попытки оставались бесплодными — отец отворачивался или менял тему, но за две недели, пока папы не было, ни разу не произнес его имени.
В день, когда вернулся папа, Иан проснулся утром от того, что отец скрипнул оконной рамой. Он распахнул створки, впуская в комнату свежий влажный ветер и подставил ему лицо.
— Пахнет весной, — негромко проговорил эльф.
Человек вернулся, когда завтрак еще не был окончен. Иорвет за две недели поднаторел в приготовлении овсянки настолько, что Иан теперь мог есть ее почти с удовольствием, и, когда папа вошел в кухню, он доканчивал вторую тарелку. День предстоял долгий.
На появление человека эльф даже не обернулся, а тот молча вытащил из-за пазухи толстый конверт и опустил его на стол. Иорвет подозрительно покосился на него.
— Еще одна депеша от Саскии? — спросил он холодно.
— Официальные документы, — ответил папа, — как ты любишь.
Иорвет развернулся и скрестил руки на груди, не спеша прикасаться к конверту и выжидающе глядя на папу.
— Это купчая на этот дом, — пояснил человек.
— Ты купил его? — эльф растерянно моргнул, — опять применил свое право на неограниченные расходы?
— Нет, — папа покачал головой, — Я продал участок земли в Вызиме, на котором раньше стоял дом моей матери. Королева Анаис занялась сносом трущоб, и теперь все их обитатели получили право выручить неплохие деньги за свои лачуги и переехать в районы получше. Я решил воспользоваться предложением, взял небольшую ссуду у Вивальди… Ну и вот. Этот дом твой. Официально.
— Мой? — эльф сдернул со стола маленькое полотенце и раздраженно вытер руки, хотя они были совершенно сухими.
— Наш, — поправил себя папа, — мы владеем им совместно, без разделения на доли. — он сделал короткую паузу и добавил словно бы виновато, — это самое близкое к официальному браку, что я смог придумать.
Иорвет снова моргнул, не двигаясь с места. Он не сводил глаз с папы, и тот под его взглядом явно стушевался.
— Я…- он кашлянул, — я еще купил кольцо. Это, конечно, нильфгаардская традиция, и на Севере так не делают, но я подумал, что твои однокашники должны понимать…
Эльф пересек кухню в один длинный шаг. Стоя перед папой, он молча поднял и протянул руку. Папа замешкался, не сразу сообразив, чего от него ждут, но потом, собравшись, извлек из кармана бархатный мешочек. Кольцо было простым, гладким, из мерцающего белого металла, и Иан заметил, что, когда отец надевал его на тонкий эльфский палец, его руки дрожали.
— Я много думал, — заговорил папа, пока Иорвет критически осматривал тонкий ободок, словно выискивал изъяны на гладкой поверхности, — и я понял, что не хочу бросать ни тебя, ни Иана. Ни сейчас, ни через тридцать лет — или сколько там мне было изначально отпущено. Но мне придется поговорить с Геральтом, без этого — никак…
— Я поговорю с ним, — Иорвет вскинул на папу взгляд, и Иан действительно почувствовал, как в воздухе пахнуло весной, — мы вместе поговорим.
Он обнял его, и папа, до того державшийся очень прямо, обмяк и выдохнул, закрыв глаза.
— Есть еще одна вещь, — сказал отец, не размыкая объятий, и человек ответил вопросительным «Мхм?», — в нашем доме не хватает самого главного… Большого книжного шкафа.
========== Об эндшпилях и дебютах ==========
Иан лежал, вытянувшись на покрывале, подперев голову ладонями, и рассматривал большую яркую бабочку. В высоком чистом небе жарко светило солнце, но в кружевной тени невысоких деревьев было прохладно. В густой траве, словно стараясь перекричать друг друга, стрекотали кузнечики. И, если закрыть глаза, можно было представить, что попал в самую сердцевину огромного цветка, так одурманивающе пахло клевером и горечавкой. Бабочка взмахнула крыльями раз, другой, и замерла, подрагивая длинными черными усиками. На широких солнечно-желтых крыльях струился тонкий узор, оплетая синие разводы, и Иан никогда раньше не видел таких красивых бабочек. Мальчик осторожно протянул к ней руку, и бабочка, встрепенувшись, взлетела, но тут же опустилась на корону белого короля. Папа раздраженно смахнул ее.
— Ты уверен, что никогда раньше не играл? — спросил он, устремив на отца прямой пытливый взгляд. Тот усмехнулся.
— Твой ход, мой глупый человек, — ответил эльф, лениво поведя плечами.
Из Оксенфурта они выезжали, когда весна едва-едва начинала нехотя переламываться в лето. Ночи стояли холодные, очень часто шел дождь, но Иан радовался каждому дню пути. Почти полгода они с отцом прожили в городе, подчиняясь ровному привычному ритму — утром отправлялись в Университет, где мальчику приходилось придумывать себе развлечения.
К счастью, через несколько недель своих посещений, маленький эльф успел стать настоящей знаменитостью. Детей в стенах Университета никто никогда не видел, особенно — эльфских детей, и очень скоро Иан очутился в центре внимания скучающих коллег Шани, веселых молодых студентов и, конечно, приглашенных со всех концов света эльфов. Роль провожатого для Иана, когда ему надоедало сидеть в комнате целительницы над книгами, как ни странно, взял на себя Эренваль. Он успел очень хорошо изучить все длинные галереи, мрачные лестницы и мощеные тропы Университета, завести знакомства со школярами и преподавателями разных факультетов, хоть и не нравился по-настоящему никому из них, и, конечно, не вызывал доверия. Для агента Империи это был бы полный провал, если бы не Иан. Мальчик подозревал, что Эренваль так охотно терпел его компанию лишь потому, что с такой диковинкой, как маленький эльф, поговорить был рад каждый встречный. В столовой их всегда угощали свежими булочками, даже если время трапезы уже прошло. Хранитель Оранжереи охотно водил спутников по своим владениям, рассказывая о редких растениях со всех концов Континента. Даже хмурые профессора эльфской словесности расцветали, видя перед собой не просто мальчишку, по ошибке забредшего в храм наук, а занятного, пусть и очень юного собеседника.
Иан не возражал против общества Эренваля. С его вечно недовольным тоном и надменным лицом легко можно было смириться, стоило познакомиться с их обладателем поближе. Эренваль не слишком охотно рассказывал о себе, но Иан был таким благодарным слушателем, что эльф сам не заметил, как вывалил на него все — начиная с желания его семьи вырастить из самого молодого представителя рода Знающего или, на худой конец, известного алхимика, и заканчивая поступлением на службу к принцессе Цирилле, которой было все равно, что ее агент так и не освоил ни одного заклинания и испытывал физическое отвращение к процессу смешивания неприятно пахнущих, липких, грязных алхимических субстанций. Эренваль вообще много говорил о Цири, и Иан подумал было начать ревновать, но потом решил, что оно того не стоит. Эльф рассуждал о принцессе, как о недостижимом идеале, словно в своей голове представлял ее самой Ларой Доррен и никем иным. Иану, который видел, как Цири ловко управляется с мечом, кидает снежки, носится на коньках и заботливо оправляет шапку на голове младшего брата, сложно было представить ее в образе эльфской легенды, но своими мыслями с Эренвалем он делиться не спешил. Ему ужасно не хотелось его расстраивать.
Пока Иан занимался постижением университетского мирка, отец был увлечен собственными битвами за постижения наук. Иорвет очень быстро понял, что учиться в Университете, а не просто ходить на те лекции, которые ему нравились, не так-то просто. Он со своим привычным упорством, не давая отчаянию поглотить себя, вгрызался в основы математики, грамматики и риторики, а потом вступал в неравный бой с логикой и геометрией. Хуже всего отцу давались астрономия и гармоника. Он провел почти всю жизнь под открытым звездным небом, и прекрасно умел играть на флейте, как и все эльфы, но вникать в структуру этих искусств, препарировать, раскладывать по полочкам и подчинять простым законам, казалось Иорвету чем-то кощунственным, почти возмутительно недостойным. Иан иногда вечерами видел, как отец отшвыривает от себя очередной фолиант, комкает и рвет листы пергамента, но на утро неизменно оказывалось, что все задания выполнены, и Иорвет отправлялся на утреннюю лекцию с видом бойца, идущего в последний бой. Иану иногда начинало казаться, что отец готов все бросить, отказаться от своих книг, и вернуться к прежней жизни, но очень скоро стало ясно — отступать с намеченного пути Иорвет был не намерен.
