Еще мгновение висела напряженная тишина, потом мальчик услышал, как с разомкнутых губ Таэля слетел шумный долгий выдох, и в следующий миг его страдальческое лицо разгладилось, замерло, как маска, и вся фигура эльфа словно просела, расслабилась и оледенела.
Иан и раньше видел, как приходит смерть, и только в этот раз ему вдруг захотелось заплакать.
Отец осторожно освободил свою руку из пальцев мертвеца и встал.
— Идем, — кивнул он Иану, и мальчик, недоумевая — неужели они бросят умершего здесь просто так — поспешил за ним.
Иорвет, однако, уходить не собирался. Выйдя из пещеры, он принялся обрывать тонкие ветви с росшего рядом со входом дерева, а потом ловко и быстро наскоро сплел из них маленький венок. Вернувшись в закуток, отец надел венок на голову мертвого эльфа, огляделся по сторонам. В самом углу, брошенный и забытый, лежал небольшой лук. Иорвет поднял его, заботливо отряхнул от ледяной пыли и вложил оружие в начинавшие костенеть пальцы Таэля. И только после этого встал рядом с лежанкой и расправил плечи. Иан пристроился рядом с ним, чувствуя, как торжественность момента давит на него, словно они были вовсе не в забытой ледяной пещере, а в храме пред ликом незнакомого божества. Отец тихо прошептал какую-то фразу — Иан не смог разобрать слов.
— Спи спокойно, брат, — Иорвет склонил голову, и мальчик повторил его жест. — надеюсь там, куда ты идешь, весна уже наступила.
В город эльфы возвращались уже в сумерках. Стража сменяла посты на Новиградских воротах, и Иорвет вытащил из-за пазухи и показал им какой-то документ, на совершенно новой белоснежной бумаге и с печатью — Иан никогда его раньше не видел. До сих пор отец обходился временным попуском. Стражники пожелали им доброго вечера и пропустили.
Никогда прежде Иан не испытывал такой радости при виде золотистого света в окнах их маленького дома, как в тот вечер. Окончательно стемнело, и тишина, в которой отец и сын провели весь путь из леса, уже начинала душить мальчика. Он понимал, что говорить с отцом о произошедшем было бессмысленно, да все и так было ясно, без объяснений. Иорвет выплатил старый долг святилищу, в котором обрел мир и будущее, и уехал оттуда, чтобы больше никогда не возвращаться. Иан же чувствовал, как образ незнакомого эльфа, его последний вздох скребут его сердце, но в нем не было ни тоски, ни непонимания. Он стал свидетелем ужасной истины — все приходят в этот мир, чтобы однажды уйти, и иногда не хватает всего трех дней, чтобы увидеть последнюю весну. Сидя в седле, маленький эльф плотнее прижимался к отцу, чтобы почувствовать тепло его тела, услышать ровный ритм его сердца и убедиться, что Иорвет живой, настоящий и никуда не уходит. И отец, будто поймав его мысли налету, обнял его одной рукой и не отпускал до самого дома.
Папа был уже дома и ждал их. Он встретил эльфов на пороге, хмурясь, даже почти злясь.
— Где вы были? — спросил он, когда Иорвет скидывал дорожный плащ, а Иан боролся со своими сапогами. В доме было тепло натоплено и пахло жаренным мясом и картошкой с луком. Папа, может, и злился на них, но ужин приготовить не забыл. Когда отец прильнул к нему и поцеловал, Иан привычно смущенно отвернулся, но в этот раз спрятал счастливую улыбку. Они были дома.
— Мне нужно было кое с кем попрощаться, — ответил отец, не размыкая объятий, и папа, хоть явно ничего не понял, допытываться больше не стал.
Грея замерзшие руки о кружку с теплым травяным отваром, Иан наблюдал, как папа раскладывает еду по тарелкам. Человек хмурился и хотел о чем-то заговорить, но медлил. Только усевшись на место, он наконец прямо посмотрел на отца.
— Мне нужно уехать, — сказал папа очень серьезно.
— В Новиград? — отец подцепил вилкой кусок рассыпчатой картошки, подул на нее и отправил в рот.
— В Вызиму, — ответил папа, — на пару недель или немного дольше.
Отец удивленно поднял бровь.
— Я думал, тебе запрещено появляться в Вызиме, — сказал он, и в тоне его зазвучала холодная, как пальцы мертвеца, тревога.
— В Вызиме запрещено появляться Вернону Роше, — напомнил папа, — а это давно уже не мое имя. Те, кому не положено меня видеть, давно забыли мое лицо, и я еду туда, чтобы присутствовать на суде над Луизой ЛаВалетт. Император рассудил, что ее, как гражданку Темерии, должна судить королева Темерии. Готовившийся переворот касался и ее тоже, и, я подозреваю, в этом решении не обошлось без участия Цириллы. Они с Анаис неплохо спелись.
— Как жестоко, — довольно меланхолично ответил отец, не отвлекаясь от своей порции, — заставить девчонку приговорить собственную мать к казни.
— Я думаю, обойдется без этого, — отмахнулся папа, — в Вызиме никого не казнили с тех пор, как закончилась война, а всех военных преступников отправили в Нильфгаард. Цирилла понимает, что казнь матери королевы может привести к охлаждению отношений с Империей, и предполагает, что Луизу сошлют в одну из провинций или вовсе помилуют — под громкие аплодисменты аристократии. В любом случае, Анаис достаточно умна, чтобы принять политически верное решение и обратить сорвавшийся заговор себе на пользу.
— В таком случае, я рад за нее, — Иорвет снисходительно улыбнулся, — я уже настроился погулять на их с Фергусом свадьбе, и не хотелось бы менять планы.
Папа его юмора не оценил и остался сосредоточенно-мрачным.
— Я не смогу взять вас с собой, — сказал он с таким видом, словно шагал с крыши, зажмурившись, — мое лицо в Вызиме забыли, потому что в нем нет ничего запоминающегося, а вот твое…
— Я понимаю, — кивнул Иорвет спокойно, — но ведь через две недели ты вернешься. Мы расстаемся не навсегда.
— Конечно, — папа неуверенно кивнул, — но я думал…
— Что я захирею тут со скуки, дожидаясь тебя? — в тоне эльфа зазвучало озорство, — о, не волнуйся, мой глупый человек, мне будет, чем себя занять. Мое сердце всегда там же, где и ты, но мое бренное тело вполне может существовать отдельно от твоего. Самая приятная часть того, чтобы ждать тебя, в том, чтобы тебя дождаться.
Папа молчал, но Иан видел, как разглаживается морщинка между его бровей, а жестко поджатые губы расслабляются и даже складываются в привычную улыбку.
— И чем же ты планируешь заниматься? — спросил он почти с вызовом. Отец отложил вилку и пару секунд торжественно молчал. Иан почувствовал, что упустил что-то, и сейчас сказанное станет для него такой же большой новостью, как и для папы.
— Я был зачислен в Университет, — проговорил отец, скромно опустив ресницы, но потом вновь решительно глянув на человека, — новый семестр начинается через три дня, и теперь я смогу являться на лекции, как полноправный член академического сообщества. Юлиан и Шани помогли мне с оформлением документов, а профессор Шинце ходатайствовал обо мне перед Ректором. Сегодня я получил официальную бумагу, а через три дня мне выдадут мою собственную мантию и одну из тех дурацких шапочек.
Папа хранил молчание некоторое время, переваривая новость.
— Поздравляю, — кивнул он наконец, — это то, чего ты хотел? — в его голосе слышалось сомнение.
— Я никогда не знал, чего я хотел, пока не получал это, — отец улыбался. Умиротворенно, как тот, кто достиг заветной цели и наконец смог отдышаться, — но теперь я знаю. Читать книги и спорить с этими заносчивыми юнцами я мог бы и без официальных бумаг. Но я хочу учить, Вернон. Среди студентов Оксенфуртской академии эльфов с каждым годом становится все больше — раньше, из-за войны и всех этих трудностей с появлением нового поколения, мой народ не имел ни желания, ни возможности учиться, но теперь все изменилось. Люди снова затевают войну, но мои братья все отчетливей понимают, что участвовать в ней им вовсе не обязательно. И я хочу быть серди тех, кто проложит им дорогу в будущее, кто научит их не убивать под чужими знаменами, бороться за призрак свободы и вестись на людскую ложь, но понимать мир, жить в нем и избирать тот путь, который им подходит, а не тот, который им указали.
После еще одной паузы папа медленно кивнул.
