— Люди, — Иорвет с усмешкой покачал головой, поднял арбалет и покрутил его в руках, — узнав, что война закончена, они были так рады избавиться от того, к чему вынуждены были привыкнуть их руки, которым прежде суждено было пахать и строить. Глупые, они считали, что это им больше не пригодится. Но в тот день, когда Вернон принес весть, что войне конец, я тоже так решил. И до сих пор считаю, что был прав.

Отец поставил арбалет на место, поднял лицо к потолку, прикрыл глаз и снова глубоко вдохнул, словно хотел пропитаться немного затхлым воздухом пещеры, вернуться в тот день, когда принял решение отложить оружие навсегда. Иан почти не дышал, боясь нарушить его волнительный транс. Отец впустил его в запретный лес собственных воспоминаний, и это была великая честь.

— Я полюбил его гораздо раньше, — голос Иорвета звучал негромко и ровно, он разговаривал, казалось, сам с собой, но Иан слушал его с жадностью, впитывая каждое слово, как сухая почва — первый летний дождь. — я так много сил потратил на борьбу с собственным сердцем, чтобы в конечном итоге сдаться на волю Предназначения, зная, что эта дорога ведет в никуда. Я не знал тогда, что она выведет меня сюда, в эту пещеру, что Вернон полюбит меня. И я, поняв это, поклялся, что моей последней битвой будет битва с безнадежностью нашей любви.

— И ты победил, — это был не вопрос. Иан знал исход того сражения, и сам был частью того мирного договора.

— Я побеждаю каждый день, — Иорвет наконец посмотрел на него, и его глаз, ставший в полутьме пещеры почти черным, сиял от подступившей влаги, — когда он возвращается к нам домой, усталый, и ворчит, что я опять забыл тебя покормить. Когда я провожаю его за порог, и он целует меня на прощание. Когда засыпаю с ним рядом, и когда просыпаюсь на мгновение раньше него, чтобы увидеть, как он открывает глаза и улыбается мне. Ради него я рискнул всем, что у меня было, но для этих побед мне ничего не жаль.

Этот разговор был слишком взрослым, слишком серьезным, и Иан почувствовал себя слишком маленьким, чтобы понять его до конца, чтобы вобрать и пропустить через себя всю нежность, весь глубокий смысл, который отец вкладывал в эти слова. Но он не променял бы эти странные минуты абсолютного доверия ни на один самый уютный и интересный вечер в Корво-Бьянко, ни на одно приключение, ни на один будущий подвиг. Отец говорил с ним, как с равным, как с тем, кому пришло время все узнать.

— Идем, — отец протянул мальчику руку, — я покажу тебе пещеру, где Вернон выходил меня, а потом впустил в свое сердце.

Ничего не говоря, Иан сжал его руку, и вместе они двинулись через просторный зал к небольшому закутку. Обогнув каменный выступ, эльфы очутились в узком помещении, и мальчик замер от удивления — одновременно с Иорветом.

На полуистлевшей ветхой лежанке рядом с остывшим кострищем кто-то лежал. Изможденная тощая фигура была накрыта куском какой-то грязной ветоши, и на короткий миг Иану показалось, что он снова погрузился в один из своих мучительных снов, только на этот раз ему открылось не будущее, а прошлое, когда на этом жалком ложе лежал умирающий отец, а человек пытался кормить его с ложки и менял повязки на нехороших ранах.

Незнакомец едва заметно пошевелился, и ветошь сползла с худого острого плеча. Из-под нее раздался невнятный стон, а потом тяжелый мокрый кашель.

Отец крепче сжал руку мальчика и не двигался. Фигура на постели заворочалась сильнее, потом наконец повернулась, и маленький эльф увидел худое, пожелтевшее и смутно-знакомое лицо. Конечно, это был вовсе не Иорвет из прошлого. У лежавшего под рваным покрывалом эльфа были болезненно-запавшие темные глаза, окруженные синюшными тенями. Покрытые коркой губы были приоткрыты, словно незнакомец не мог дышать носом и боролся за каждый вдох. Редкие тонкие волосы облепили высокий влажный от испарины лоб. Незнакомец заметил их, но не мог даже пошевелиться.

— Кто… здесь? — голос звучал скрипуче, словно гвоздем водили по стеклу.

Отец помедлил еще полмгновения, потом, отпустив руку Иана, сделал решительный шаг к лежанке. Опустился на нее и отогнул край ветхого одеяла.

— Не бойся, брат, — проговорил он негромко, успокаивающе, почти ласково, будто обстановка пещеры помогла ему достичь какого-то всепрощающего просветления, и присутствие странного больного незнакомца его ничуть не удивляло, — меня зовут Иорвет, мальчика — Иан. Ты здесь один?

Изможденный эльф снова закашлялся, сделал попытку сесть, и отец заботливо помог ему придерживая за трясущиеся острые плечи. Незнакомец был одет в протертую кожаную куртку, и именно по ней Иан наконец узнал его. Они встретили этого эльфа в лесу по пути в Оксенфурт пару месяцев назад, и папа тогда отдал ему почти все их деньги. Уже тогда бандит выглядел больным, сейчас же было видно, что он умирает.

— Один, — слова давались ему с большим трудом, словно царапали горло, — воды… пожалуйста.

Иорвет повернулся к сыну, и тот понял его без слов. Мальчик быстро выбежал из закутка, пересек большой зал и вышел наружу, где Серебряный покорно дожидался своих всадников. Иан вытащил из седельной сумки мех с вином, который отец прихватил в дорогу, и бутылку воды — та наполовину замерзла и обжигала пальцы. Немного поразмыслив, Иан вытащил и сверток с хлебом, сыром и солеными огурцами, которые эльфы взяли, чтобы перекусить по дороге.

Когда мальчик вернулся в пещеру, отец разжигал огонь. Он стащил к кострищу обломки скамеек и лестниц, и теперь огнивом высекал непослушную искру. Иан приблизился к лежанке совершенно без страха. Тощий эльф явно не представлял никакой угрозы, сам боялся их, и сбежал бы, если бы мог. Ломкие, похожие на трещины в старой стене, пальцы вцепились в мех с вином, эльф поднес его к губам и, расплескивая алую жидкость, сделал жадный глоток. Потом лицо его страдальчески вздрогнуло, он успел чуть качнуться вперед, и вернул только что проглоченное вино обратно — прямо себе на грудь и свое ветхое одеяло. Тяжело закашлялся, уронив голову.

Второй раз свою ошибку Иан совершать не стал. Взобравшись на кровать, он придержал трясущегося эльфа за затылок, поднес к его губам бутылку с водой, и следил, чтобы незнакомец делал медленные аккуратные глотки. Теперь мальчик мог разглядеть язвы на тонком изможденном лице, запекшуюся кровь вокруг чуть провалившегося точеного носа, поредевшие ресницы и то, что у эльфа, кажется, не хватало нескольких зубов. Пахло от незнакомца так, как пахла испортившаяся в погребе курица, но мальчик не стал отодвигаться, лишь быстро поморщился.

Воду, однако, незнакомец смог удержать в себе. Он поднял на мальчика покрасневшие запавшие глаза, подернутые белесой пленкой, и Иан сумел не отвести взгляд.

— Меня зовут Иан, — напомнил он то, что уже сказал отец, — а тебя?

— Таэль, — имя просочилось сквозь редкие зубы, как вода в прохудившуюся лодку.

— Ты был в отряде Верноссиэль, — неожиданно подал голос отец. Огонь от его стараний наконец занялся, но промерзшие доски горели плохо и сильно дымили, — мы встречались в «Семи котах».

Эльф перевел взгляд на Иорвета, и на исковерканном лице появилась слабая улыбка.

— Иорвет, — Таэль словно только сейчас смог осознать, что ему говорили, — я тоже помню тебя, предатель.

Иан тревожно глянул на отца, но лицо того не дрогнуло. Он поднялся и подошел к лежанке, сел и взял эльфа за руку. Несколько долгих секунд все трое молчали.

— Теперь я один, — голос Таэля шелестел, как последний в году снегопад, — здесь страшно. И холодно.

— Мы никуда не уйдем, — ответил отец, и они вновь надолго замолкли.

— Какой сейчас месяц? — спросил Таэль наконец. Он больше не смотрел ни на Иорвета, ни на Иана. Его взгляд блуждал вокруг, и едва ли он вообще что-нибудь видел.

— Через три дня — Имбаэлк, — ответил Иорвет, не выпуская его руки.- лес пробуждается.

— Три дня, — эльф крупно вздрогнул, тяжелые веки опустились, и Иан увидел, как пальцы его на миг сильнее вцепились в ладонь отца, — всего три дня… Как глупо.