Роше сжимал его обеими руками за талию, помогая удерживать легкий немного поспешный темп, и старался смотреть только в лицо своему эльфу, чтобы не скользнуть взглядом через его плечо и не встретиться с мрачным взором магического зеркала. Но ритм быстро захватил его, и все тревоги потеряли значение. Иорвет выгибался в его руках, подавался к нему, потом устремлялся обратно, не давая Вернону выскользнуть из себя, не отстраняясь слишком далеко, и прочный деревянный стул под ними слегка поскрипывал в такт его движениям. Уже через пару минут этого головокружительного танца Вернон заметил, как член Иорвета, едва обмякший после первого раунда, снова налился кровью и поднялся, и, отпустив талию эльфа, одной рукой человек накрыл его и сжал пальцы. Иорвет благодарно выдохнул, запрокинул голову и еще ускорился. Теперь победа в сражении была делом нескольких минут — Вернон подался вперед, выпустил Иорвета, но прижался к нему вплотную, позволяя прильнуть к себе в ответ. Еще мгновение, еще один решительный сильный толчок, и человек, утопив глухой стон в основании шеи эльфа, крупно задрожал, кончая — и почувствовал, как горячее семя Иорвета оросило его живот и грудь.

Брить его на этот раз Иорвет отказался. Разомкнув объятия, после того, как они посидели немного, слушая, как успокаиваются их сердца, он поднялся, чуть морщась, прихватил со стола полотенце и, не взглянув ни на Вернона, ни на зеркало, вернулся в спальню. Роше же, придвинувшись ближе, отчего-то вдруг дрогнувшими руками взялся за простую рамку, поднял артефакт и поднес его ближе к глазам, заглянул в отражение. Он боялся, что сейчас, как и накануне, увидит в темной глубине собственное постаревшее лицо — незнакомое и пугающее. Но на человека смотрел его обычный единственный глаз — и отражение ничуть не отличалось от того, что бы он увидел в любом нормальном зеркале. Вернон смутно улыбнулся — на сердце снова стало легко, почти радостно, настолько, что на мгновение он отстраненно усомнился — не было ли то эффектом вчерашнего разговора с демоном в темноте мастерской. Что если, включив человека в свою жестокую игру, Стеклянный Человек позаботился, чтобы непрошенный голос совести в Верноне тоже утих, позволив ему принимать тяжелые решения легче и охотней? Но, повинуясь этой метаморфозе или просто радуясь скорому освобождению от долга, висевшего над ними столько лет, Роше не стал придавать этим мыслям значения. Он привык служить великой цели — и раньше не считался с огромными средствами для ее достижения. Не хотел считаться и сейчас.

Всю компанию детей они с Иорветом обнаружили в каминном зале. Айра, бодрый и пышущий энергией, как обычно, водил Иана и Гусика мимо портретов на стенах и рассказывал о них так, словно лично написал и повесил каждый из них. Должно быть, экскурсия по замку привела их в этот зал далеко не сразу. Когда Вернон и Иорвет появились на пороге, Айра, до того рассказывавший о том, как приглашенному художнику пришлось описывать облик Иана, чтобы его изображение оказалось хоть мало-мальски похоже на оригинал, повернулся к родителям и чуть нахмурился.

— А где портрет моей мамы? — спросил он, кивнув в сторону пустующего участка над камином.

— Я велел отнести его в мастерскую, — не моргнув глазом, ответил Иорвет, — из всех картин эта — самая старая, а окна здесь почти всегда стоят нараспашку. Я подновлю краски — и верну ее на место.

Айру такое простое объяснение, похоже, полностью удовлетворило, он кивнул и снова обратился к своим экскурсантам.

— Мамин портрет писали, когда она уже сильно болела, — ударился мальчишка в объяснения, — пришлось постараться, чтобы получилось и похоже, и красиво. Я этого почти не помню — маленький был. Но она тогда быстро уставала и не могла подолгу сидеть в одной позе. Приходилось часто прерываться, и папа боялся, что картину не успеют закончить до того, как мамы не станет, — Айра рассуждал об этом так легко, словно речь шла не о его матери, а о героине какой-то страшной сказки, которую он недавно прочел, а Иан и Гусик слушали его с напряженным вниманием, точно искали в его словах несостыковки. Вернон даже не миг испугался, что кто-то из слушателей вот-вот готов был спросить имя давно погибшей девушки, и тогда уж уловка Иорвета немедленно потеряла бы смысл. И человек решил вмешаться, пока этого не произошло.

— Мы любили твою маму, — заявил он, поймав благодарный взгляд Иорвета, — и очень рады, что от нее остался хотя бы портрет.

Айра, потупившись, кивнул, но потом снова вскинул глаза на Иана.

— А ты свою маму помнишь? — спросил он быстро, словно боялся, что вопрос окажется слишком неуместным, чтобы на него отвечать. Но Иан медленно кивнул.

— Помню, — подтвердил он тихо, — она тоже умерла.

Светлые брови Айры чуть дернулись вверх, хотя весть о смерти матери старшего брата была не больно-то неожиданной. Просто мальчишка, не привыкший грустить понапрасну, не знал, как реагировать на чужую скорбь, и что в таких случаях следовало отвечать. Иан пришел ему на выручку.

— Это было очень давно, — сказал он, явно не желая вдаваться в подробности, хотя, как и Роше, наверняка помнил все о смерти Виенны, точно это случилось накануне, — и до этого мы с ней почти не виделись — раз, может, два за всю мою жизнь. Она оставила меня в трактире под Новиградом, когда я был совсем маленьким. И родители нашли меня там, — он бросил быстрый взгляд на Иорвета, а тот улыбнулся в ответ.

— Папа рассказывал, — подтвердил Айра, тоже посмотрев на отца, — тогда только закончилась война, и она не могла о тебе заботиться.

— Верно, — со вздохом подтвердил Иан, — я никогда не винил ее в том, что она меня бросила. — а потом добавил чуть виновато: — и не то, чтобы сильно скучал по ней.

— Ну довольно этих мрачных бесед, — вдруг вмешался Иорвет, выступив вперед, — мы еще даже не завтракали.

— Точно, — снова заулыбался Айра — он и сам, похоже, начинал чувствовать себя неловко, и неожиданное избавление от необходимости поддерживать скорбную мину пришлось как нельзя кстати.

Вернон перевел взгляд с Иана на его спутника. Синяк на лице Фергуса за ночь принял пугающе-синий оттенок, а ожог остался таким же ярким, как накануне. Светлая рыжая борода вкупе со всеми этими штрихами делала его похожим на настоящего сурового островитянина, и напряженно мрачное выражение лишь усиливало это впечатление. В разговор Фергус не вмешивался и, как показалось Вернону, вообще старался держаться немного в стороне, точно за ночь успел обдумать сложившуюся ситуацию и теперь боялся заразить кого-то своим неведомым проклятьем. Роше подошел к Гусику и осторожно похлопал его по плечу.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил он, и Фергус покачал головой.

— Странно, — ответил он, и большего от него ждать явно не приходилось.

За накрытый стол садились все вместе. Иан, устроившийся по правую руку от Иорвета, неловко одернул высокий ворот своей рубахи — привычным жестом того, кому много лет приходилось скрывать острый кадык, но, взглянув на него, Вернон вдруг заметил, что шею сына, подобно причудливому колье, охватывала прерывистая цепочка темных синяков. На мгновение человеку стало неловко — задать вопрос значило, возможно, поставить Иана в неудобное положение — мало ли, как супруги предпочитали проводить время наедине. Роше слыхал, что кто-то получал удовольствие не только от обычных ласк и поцелуев, но и от чего-то пожестче. Но глазастый Иорвет, тоже уловивший жест сына, нахмурился.

— Что это? — требовательно спросил он, указывая на синяки. Плечи Иана напряглись, а из-под светло-рыжей бороды Гусика вдруг выползла стыдливая краска — Вернон решил даже, что оказался прав в своих умозаключениях.

— Это — ничего, — заявил Иан с вызовом, — пройдет.

— Нет, Иан, мы должны сказать, — тихо-тихо возразил Фергус, не поднимая глаз, — молчать в нашей ситуации опасно, — он вскинул взгляд на Иорвета, — ночью мне приснился кошмар. Такой яркий, такой… реалистичный. Я проснулся от него и понял, что душу Иана. Так крепко, словно намеревался в самом деле его прикончить…