После того, как Гусик бросил его, эльф искал его повсюду. Из отцовского замка он отправился в Бан Ард, оттуда — ничего не добившись — в Нильфгаард. В столице Империи необходимо было соблюдать полную скрытность — бывший учитель Иана Риннельдор прочно захватил власть, и его глаза и уши, казалось, были повсюду. Попадаться в его поле зрения Иан не собирался, но и никаких полезных сведений о местонахождении Фергуса все равно не нашел.
Из Города Золотых Башен, однако, эльф впервые послал письмо родителям — второе после того, что оставил у Иорвета под подушкой. Иан написал, что с ним все в порядке, просил не искать себя и не рвать сердце. Он сделал свой выбор — как поступал множество раз до того. Не указав обратного адреса, Иан, тем не менее, пообещал родителям, что будет писать им по мере возможности, и с тех пор держал свое обещание.
Вернон и Иорвет получали от него послания из Оксенфурта и Новиграда, где Иан расспрашивал о господине Гуусе Хиггсе моряков в порту и усталых пропитанных спиртом корчмарей. Он писал родителям из Венгерберга и Марибора, куда явился почти в отчаянии, и в последнем послании известил родных, что собирался вернуться на Скеллиге.
К тому моменту, когда Иан взошел на торговый корабль, плывущий на острова — первый после долгой зимы — он почти потерял надежду. Гусик исчез, словно его никогда не существовало, и даже имя его — и настоящее, и фальшивое — было стерто из людской памяти. Ни расспросы, ни магия не могли помочь, и эльф решил, что, если и на Скеллиге ничего не обнаружит, то останется на Фаро — в доме, где они с Фергусом провели четырнадцать спокойных лет — самых счастливых в жизни Иана.
Взмахом руки эльф набросил на себя Уловку Сендриллы, став той, что была хорошо знакома жителям Харвикена. Если уж его ждала одинокая жизнь на островах, то, по крайней мере, Иоанне не пришлось бы вновь знакомиться с местными и доказывать им, что она была им не чужой.
Первыми у самых ворот деревни его заметили мальчишки — Иан помнил их, потому что почти всех первым брал на руки, когда они появлялись на свет. И, похоже, дети тоже не забыли добрую Иоанну. С радостными криками они обступили целительницу, хватали ее за руки и увлекали за собой. На шум вышли и взрослые — очень скоро Иан оказался буквально окружен веселыми приветливыми людьми, которые наперебой принялись расспрашивать Иоанну, где ее так долго носило, и увенчался ли успехом их с мужем поход в рощу Фрейи. Эльф, борясь с подступившими слезами, отвечал, что господин Хиггс пропал, и бедная Иоанна осталась совсем одна — и даже Фрейя не смогла ей помочь.
Заботливые взволнованные женщины повели его в хату старосты, накормили и буквально искупали эльфа в своем искреннем сочувствии. Иан робко надеялся, что хоть кто-то из них мог что-то слышать о Гусике, но, конечно, надежды его оказались тщетны. Женщины причитали, кое-кто даже укорял безмолвных богов за жестокость — но господин Хиггс на Фаро не появлялся, как, должно быть, и на прочих островах архипелага.
Желая отвлечь печальную целительницу от ее горя, жена старосты предложила Иоанне остаться в их доме. Места хватит — говорила она, а покинутой супруге будет, по крайней мере, не так одиноко. Но Иан твердо отказался. Он хотел вернуться домой — в далеком детстве папа учил его — заблудившись в лесу, самым разумным было оставаться на одном месте и ждать спасения. И эльф, чувствуя, что впервые в жизни по-настоящему заблудился, собирался последовать его мудрому совету.
Иоанна отказалась от сопровождения, сказав, что сама могла добраться до побережья к своей хижине, и женщины взяли с нее слово, что завтра она вновь вернется в деревню. Иан дал это обещание легко — среди этих бесхитростных знакомых людей он впервые за долгие недели пустых поисков почувствовал себя лучше.
Эльф боялся, что оставленное много месяцев назад жилище окажется разоренным, но, подойдя к хижине, с удивлением заметил, что дом их не просто остался нетронутым — похоже, жители деревни, дожидаясь возвращения супругов, проявили соседскую инициативу. На двери он увидел новые сверкающие петли — явно работу местного кузнеца. Стены были заново выкрашены, а внутри обнаружился безупречные порядок — кто-то из женщин постарался, чтобы жилище не пришло в запустение. В кухонном шкафу Иан нашел залежи вяленной рыбы, в бочке у выхода — запас свежей воды, а на кровати — чистое белье, вытканное заботливыми руками деревенских девушек.
К горлу подкатил тугой соленый комок. Иан поспешно сглотнул и обмахнул глаза руками. Он был дома — и здесь не хватало лишь одного — Фергуса.
Его картины — те, что возлюбленный оставил, уезжая — стояли аккуратной стопкой в углу, укрытые плотной тканью. Деревенские понятия не имели, как правильно их хранить, и от морской сырости и мороза краски на холстах потускнели и потрескались. Иан медленно перебирал одну картину за другой, и мысленно припоминал каждый момент, когда Фергус наносил на них последний мазок.
Вот закатное небо опалило огромное северное солнце — Гусик долго подгадывал момент, чтобы запечатлеть вечернюю зарю во всей красе, ругался на тяжелые штормовые облака и просиживал часами на утесе под порывами жестокого ветра, чтобы закончить работу. Вот в голубых сумерках к песчаному берегу причаливала маленькая лодка — Ульф, деревенский рыбак, однажды приплыл к ним, чтобы поделиться уловом, и Гусик заставил его проторчать на борту битый час, пока не запечатлел его во всех подробностях. Вот крупными хлопьями опускался на лесную тропу первый настоящий снег, и по ней, сгибаясь под ветром, шагала одинокая закутанная в плащ фигура — Иоанна спешила домой.
— Ох, Гусик, — почти не осознавая, что говорил это вслух, прошептал Иан, — где же ты?
Неожиданно эльфа охватил гнев — возлюбленный предал его, оставил одного, ничего не сказав, принял решение после того, как они поклялись друг другу ничего не скрывать. Иан оттолкнул от себя картину, рывком поднялся и закрыл лицо руками — слезы жгли глаза.
— Ты поклялся! — крикнул он в пустоту комнаты, — ты поклялся принадлежать мне!
Темнота в углу едва заметно дрогнула — пелена застилала взгляд Иана, но он уставился туда, стараясь разглядеть, что это было. Неужто в их отсутствие в доме завелись крысы? Хотя, как им было выжить в такой мороз в пустом доме?..
— Фергус, — почти не слыша собственного голоса, позвал Иан.
Он появился из мглы — точно шагнул из соседней комнаты. Бледное родное лицо обрамляли белесые кудри, а черные глаза смотрели с невыносимой жестокой нежностью — обманчивый морок не должен был смотреть так знакомо. Разум Иана играл с ним злую шутку, и от понимания этого захотелось закрыть глаза и никогда их больше не открывать.
— Иан, — произнесло видение, — что ты натворил?
Ладони Фергуса были живыми и теплыми — из плоти и крови — и эльф сжал их трясущимися ледяными пальцами. Возлюбленный смотрел печально и прямо, но уже через мгновение улыбнулся.
— Он знал, что так и будет, — прошептал он, и Иану не нужно было объяснять, кого именно Гусик имел в виду, — что бы со мной ни происходило, одно оставалось неизменным — моя любовь к тебе и брачные клятвы. И тебе хватило ума воззвать к ним, хотя я так долго сопротивлялся и старался держаться от тебя подальше. Все было зря.
— Гусик, — губы Иана дрожали. Он подался вперед, и у поцелуя — казалось, самого первого за всю жизнь — оказался привкус морской соли. Или его собственных слез — эльф не понял.
— Я взял другое имя, — ответил Гусик мягко, когда они отстранились друг от друга, — Фергуса вар Эмрейса больше нет. А называться Гуусом Хиггсом не хуже и не лучше, чем как-то еще.
— Гусик, — упрямо повторил Иан, снова перехватив его взгляд, — я нашел тебя.
— Я выкупил долг твоего отца, — со вздохом проговорил Фергус, — ради тебя, любовь моя. Но Иорвету все же суждено заплатить свою цену.
— Ты останешься со мной? — с жаром спросил Иан, которому совсем не хотелось разбираться в словах, которые произносил Фергус. Его возлюбленный был перед ним — живой и настоящий, такой же, каким был, когда они впервые поцеловались, сидя на смятой постели в Вызимском дворце бесконечно много лет назад. А как именно это произошло — было совершенно неважно.
