С каждым днем, прошедшим с первого раунда переговоров, на которых за ее спиной едва не было принято судьбоносное — и катастрофическое для Темерии — решение, Анаис все больше убеждалась — ряды ее искренних сторонников таяли. Королева понимала, что сама позволила ситуации дойти до этого, послав Роше вместо себя на саммит — враги поспешили воспользоваться этой ее глупостью, хотя Ани подозревала, что план по ее отстранению от власти созрел уже давно. Должно быть, Эмгыр начал готовить почву для своего последнего триумфа даже задолго до того, как Анаис приняла глупое и несвоевременное предложение Виктора.
Старый Еж мечтал об окончательной капитуляции Темерии еще с тех времен, когда был заключен первый договор о ее статусе в составе Империи. Бывшему тирану (хотя существовало ли вообще такое понятие, как «бывший тиран»?) невыносимо было осознавать, что, поработив почти весь Континент, он не смог прижать к ногтю свободолюбивое королевство, и с годами эта его мания только крепла. Эмгыр понимал, что военными методами действовать было бесполезно, и избрал иной — медленный и незаметный, но куда более эффективный путь.
Анаис не единожды оказывалась обманута им. Начать хотя бы с Фергуса, за которого она вынуждена была выйти замуж, чтобы обнаружить себя в итоге не женой бесполезного и бесправного младшего сына, а Императора Нильфгаарда, который, женившись на Анаис, вроде как заручался ее безусловной преданностью, а значит — и преданностью Темерии. Но Фергус оказался слишком слаб, чтобы соответствовать отцовским ожиданиям и слишком не заинтересован в Анаис, как в жене, чтобы исполнить вторую часть плана Эмгыра — посадить свободолюбивую провинцию на короткий поводок, привязав ее к Нильфгаарду общим наследником. Ани помнила, с каким давлением и ей, и Гусику приходилось бороться в те времена. И даже рождение Леи стало результатом чародейской интриги, предательства верной подруги и советницы, хоть и прикрытого благими намерениями.
И даже после ухода Фергуса ситуация не сильно поменялась. Эмгыр отказал Анаис в праве забрать свою дочь с собой, вынудил ее выбирать между Темерией и Леей, ожидая, должно быть, что несчастная мать выберет свое дитя и подчинится неизбежному. В Вызиму был бы в таком случае отправлен преданный Империи наместник, а самой Анаис осталось бы довольствоваться положением Императрицы-матери, не претендуя на власть большую, чем та, что даровал этот сомнительный титул. Но королева приняла тяжелое, но верное решение — переступила через свои чувства ради тех крупиц свободы, что еще оставались у Темерии. И, разумеется, Эмгыра ее выбор приводил в бешенство.
Анаис не сомневалась — добрый дедушка, в котором маленькая Лея не чаяла души, сделал все возможное, чтобы неопытная малышка, податливая, как влажная глина, пропиталась если не ненавистью к непокорной матери, то хотя бы убежденностью, что та предала и бросила ее. И Ани ничего не могла с этим поделать.
Годы шли, но поменялось только одно — Эмгыр всерьез испугался, что свое веское слово в давнишнем споре выскажет участник с голосом не менее громким, чем глас Империи. Виктора, пожалуй, Старый Еж ненавидел даже сильнее, чем Анаис. У реданского короля было достаточно средств и военной мощи, чтобы воевать с непобедимой громадой Нильфгаарда, и только нежелание короля развязывать войну удерживало мир в хрупком равновесии. Но Эмгыр выжидал, знал, что рано или поздно Северная Империя заявит о своих правах на Темерию — а потом, возможно, и на другие порабощенные королевства. И, когда игнорировать недовольные голоса стало невозможно, Эмгыр решился сделать последнюю ставку.
Едва ли кто-то в Темерии хоть на мгновение мог бы усомниться в преданности и патриотизме Вернона Роше. Да, он был тем, кто подписал позорный договор о присоединении королевства к Империи, да, он был ставленником и любимцем Эмгыра, принимал нильфгаардские подачки и не гнушался работать на имперскую корону. Но его мотивы всегда были четки и однозначны — он приносил в жертву свои убеждения и гордость ради благополучия своей страны. Только вот в изменившемся мире само понятие этого благополучия не имело больше ничего общего с тем, как все представлялось Роше. Он отошел от дел слишком охотно, погрузился в простую семейную жизнь слишком безоглядно, чтобы поспевать за течением времени. Он заблуждался и не хотел слушать доводы Анаис. И Эмгыр, готовый отдать корону Темерии в руки своего давнего протеже, прекрасно знал, что все будет так, как он задумывал изначально. И теперь задачей королевы было исправить едва не совершенную ошибку.
Но помимо всех этих разумных и логичных доводов Ани преследовало еще кое-что, почти необъяснимое, смутное и иррациональное. То, чем она не могла поделиться ни с Виктором, ни с отцом, ни даже с Ламбертом без риска быть высмеянной. Эта мысль пришла королеве внезапно еще пару месяцев назад, и с тех пор не оставляла ее. Проклятье, которое вроде как предназначалось Фергусу, после некоторых размышлений обрело для Анаис совершенно новый смысл. И ее подозрения лишь подтвердились, когда Эмгыр устами Леи выдвинул свое предложение.
С ее стороны, наверно, было неосмотрительной глупостью много лет игнорировать то, что произошло во время казни Яссэ. Но, справедливости ради, до возвращения Гусика Ани и не подозревала ни о каком проклятье, а слова приговоренного преступника казались пустой и непонятной угрозой, желанием оставить за собой последнее слово. Но теперь, когда заклятье было нелепейшим образом активировано, Анаис поняла, что предназначалось оно вовсе не тому, кто об него случайно обжегся. Яссэ разговаривал с ней — и проклял именно ее.
«Отцы убьют дочерей» — сказал маг-убийца, глядя прямо королеве в глаза, и теперь слова эти обретали совершенно новый смысл. Роше, конечно, не собирался убивать любимую названную дочь, и его намерения, пусть и ошибочные, были чисты. Но проклятье уже вступило в силу, и отец готов был если не отнять у Ани жизнь, то лишить ее того, что составляло смысл этой жизни — Темерию.
Едва ли Яссэ предполагал, что его чары сработают именно так. На занюханное королевство где-то на Севере великому чародею, державшему в страхе всю Империю, самому опасному и разыскиваемому преступнику, было наплевать. Но вот Анаис он ненавидел — именно она была повинна в том, что Яссэ поймали и уничтожили, именно она выносила ему приговор и даже приводила его в исполнение. Он хотел отомстить ей — и месть, наконец, должна была свершиться. Ани отослала Вернона прочь из дворца — это решение далось ей нелегко, и со стороны, возможно, и впрямь казалось, что она перегнула палку. Но она сделала это ради собственного спасения — и для того, чтобы уберечь отца от проклятья. Оставалось только надеяться, что через какое-то время он сможет ее понять. Пусть не сейчас, но когда-нибудь.
До выхода из кабинета королева и ведьмак добраться не успели — с вежливым стуком на пороге появился учтивый лакей.
— Письмо, Ваше Величество, — поклонился он, — с печатью Императрицы.
Ани удивленно смерила слугу взглядом. После того, как Ламберт покинул Город Золотых Башен, от Леи совсем не приходило вестей. Все вовлеченные в процесс переговоров готовились к новому их раунду, и юной Императрице, должно быть, посоветовали ограничить общение с матерью, чтобы та не могла воздействовать на нее — с точки зрения некоторых советников дочери та и так стала слишком мягкой с той, кто готовила мятеж. И сейчас, забирая из рук слуги запечатанный конверт с символом Великого Солнца на сургуче, Анаис невольно ощутила радость. Как ни крути, но терять дочь окончательно и навсегда ее материнское сердце отказывалось.
Поблагодарив слугу, королева хотела было открыть письмо немедленно, стоя посреди кабинета — но спина слишком разнылась, а во всем теле ощущалась такая неприятная тянущая тяжесть, что Анаис решила сперва добраться до постели.
Ламберт, прежде деливший с королевой долгие лесные прогулки и иногда пропадавший с ней на охоте по несколько дней, превратился для Ани в настоящую няньку. Но ведьмак, похоже, был совсем не против, справедливо решив, должно быть, что подобное положение вещей продлится не долго. Анаис никогда не пользовалась услугами камергеров и служанок, которые помогали бы ей одеваться или принимать ванну. Но в последние пару недель задачи эти для нее одной стали почти невыполнимыми.
