— Хорошо, — кивнула Ани. Она все же прихватила одно пирожное, критически оглядела его со всех сторон и вернула на место. — Когда все закончится, доложите мне о результатах, и мы разработаем стратегию следующего раунда, чтобы начать подводить Нильфгаард к моему будущему заявлению. По подсчетам моих целителей, ребенок родится еще до конца зимы. И к этому моменту все должно быть подготовлено.

— Мы поговорим об этом после первого раунда, — ответил Виктор, и в его голосе Анаис послышалась неуверенность, — без его результатов сложно выстраивать дальнейшие планы.

Королева повернулась к нему так резко, что мужчина едва не отпрянул.

— Я не собираюсь брать назад ни одно из своих слов, — отчеканила она твердо, расправив плечи, — и менять свои планы — тоже. Поддержишь ты меня или нет — дело твое.

— Я поддерживаю освобождение Темерии — безусловно, — заверил королеву Виктор, — даже Филиппа, которой твой план понравился меньше всех, теперь не имеет никаких возражений. Но есть одна вещь…- он осекся, когда Анаис резко взмахнула рукой, приказывая ему замолчать.

— Я уже сказала тебе, что больше не позволю никому диктовать мне условия, — сказала она, — да — от результатов нынешних переговоров многое зависит, но никаких наставлений ни от тебя, ни от кого бы то ни было еще, я слушать больше не хочу.

Виктор нахмурился, но, помолчав, покорно кивнул. Между ними повисла пауза — еще более неловкая, чем тогда, когда возлюбленный отказался от экскурсии в спальню. Чувствуя, что вот-вот готов был подкатить новый непредсказуемый приступ эмоций, Анаис хотела уже распрощаться с королем, отправить его восвояси, чтобы остаться одной и справляться со своими слабостями самостоятельно, но в этот момент раздался негромкий стук в дверь.

Виктор мгновенно насторожился — он словно забыл, что дом королевы во Флотзаме охранялся едва ли не лучше, чем резиденции прочих делегатов, и никого чужого к ее дверям пропустить просто не могли. Лицо у короля сделалось такое, будто он намеревался вытащить из-под пол плаща верный меч и идти защищать возлюбленную от полчищ неведомых врагов, и Ани, не успев даже удивиться этой перемене в себе, тихо рассмеялась.

— Какой ты дурак, Виктор, — заметила она, — это, наверно, отец. Патрик не мог не рассказать ему, что я здесь. — она медленно опустилась на высокий деревянный стул у стола и снова взяла пирожное — теперь куда более соблазнительное, чем секунду назад, — иди, открывай. — велела королева Виктору.

Тот, еще секунду посомневавшись, повиновался, но в кухню вернулся вовсе не в компании Вернона Роше.

Сперва в маленькое помещение протиснулся Ламберт — на первый взгляд совсем не вооруженный, хоть Ани и знала, что верный охранник дочери всегда носил при себе искусно спрятанные метательные ножи или сдобренные паралитическим зельем шипы. При виде старого знакомого королева поспешила подняться — с Ламбертом в последние годы они виделись очень редко, и время от времени Анаис с грустью и сожалением вспоминала времена, когда она была почти неразлучна с ведьмаком.

Но никто из них не успел даже рта раскрыть для приветствия, когда в комнату, сопровождаемая глупо улыбавшимся Виктором, вошла Лея. Анаис часто замечала, как, ничего не зная о родстве с реданским королем, дочь перенимала некоторые черты и привычки отца — и привычка сбегать из-под опеки имперских стражников была одной из них. Лея была одета в ладно скроенный, но очень простой костюм придворного конюха. Длинные светлые волосы юная Императрица заплела в косу и спрятала ее под воротом, словно этот вид мог хоть кого-то ввести в заблуждение. Главным промахом ее конспирации был, конечно, Ламберт, следовавший за девушкой по пятам. Но Лея, как и Виктор, должно быть, страшно гордилась своей смелой задумкой.

В руках девушка несла небольшой сверток, который, войдя, не стала никому передавать. Движимая внезапной волной удивленной радости, Анаис шагнула к дочери и раскрыла ей объятия, уже зная, что Лея, если и не увернется, то примет их с прохладной обреченностью, как обычно.

Между матерью и дочерью никогда не было теплых отношений — их разделяли не только государственные границы или статус правителей. Лею учили скрывать свои чувства — потерпев два сокрушительных поражения с Цириллой и Фергусом, Эмгыр старался выточить из единственной внучки свою точную копию, и девушка, лишенная иных сильных примеров, всю жизнь стремилась соответствовать его ожиданиям.

Анаис больно было осознавать свою беспомощность — она всегда помнила, что добровольно отказалась от дочери, оставив ее в Нильфгаарде, когда долг королевы заставил саму Ани вернуться в Темерию. Эмгыр не запрещал им видеться, даже представлял для всех их встречи, как нечто очень полезное для политики Империи. Материнские чувства Ани были гарантом верности свободолюбивой провинции, и снова, как и с Виктором, Анаис приходилось точно измерять крупицы своей нежности с дочерью, чтобы темерский народ не распознал в этом ненужной слабости и желания полностью подчиниться Империи. И Лея платила ей той же монетой.

Однако в последние недели отношение девушки к матери неуловимо менялось — все началось с того объятия на балу в честь ее дня рождения, продолжилось коротким письмом с поздравлением, и вот теперь, когда Ани обняла дочь, та и не думала отстраняться или изображать на своем лице усталое смирение. Было ли дело в том, что чары Эмгыра таяли вместе с его жизненными силами, или знакомство с Фергусом так повлияло на Лею, Анаис не знала. Но и разбираться в этом ей не хотелось — результат становился все очевидней с каждой встречей, и королеве оставалось только принять его с благодарностью.

Когда Ани выпустила дочь из рук, та отступила на полшага и, улыбаясь, совершенно забыв о присутствии посторонних, протянула матери сверток.

— Я принесла подарок, — пояснила девушка, когда Анаис удивленно замешкалась, — для сестренки. Дедушка Вернон сказал, ты считаешь, что родится девочка.

Чуть дрогнувшими руками королева приняла сверток и аккуратно отогнула край белого полотна. Из-под него на нее взглянули стеклянные голубые глаза большой белокурой куклы, в чертах фарфорового лица которой Ани узнала самое себя. Лея улыбнулась.

— Эту куклу сделал Детлафф, друг Литы, — пояснила юная Императрица, — и подарил мне на пятый день рождения. Он откуда-то узнал, как сильно я скучала по тебе, и хотел меня порадовать. Но я с ней почти не играла — она сидела в моей спальне, и перед сном я желала ей спокойной ночи.

Слезы подкатили к глазам Анаис так внезапно, что она не успела себя остановить или хотя бы отвернуться.

— О, моя девочка, — прошептала она. Подоспевший Ламберт успел забрать сверток из рук королевы, чтобы тот не упал на пол, когда Ани снова бросилась обнимать дочь, не в силах справиться с рыданиями.

Лея бережно обняла ее в ответ, немного покровительственно погладила по спине.

— Не плачь, — тихо попросила она, — это все в прошлом. А кукла пусть будет у сестры, если вдруг тебе придется оставить ее одну.

На фоне первой волны удушливого стыда и покаянной нежности голосок сомнения был почти неслышен, но Ани вдруг подумала, не было ли это явление дочери с таким красноречивым подарком в руках заранее спланированной акцией, уловкой, чтобы отвлечь внимание королевы, воспользоваться ее хрупким положением. Заявление дочери, пусть и весьма справедливое, звучало очень уж двусмысленно. Едва ли юную Императрицу так легко выпустили бы в сопровождении только одного охранника в столь неурочный час, чтобы та могла повидаться с матерью. В этом снова чувствовалась длинная рука Эмгыра или его Первого Советника.

Королева отпустила плечи дочери, отступила на шаг, утерев слезы, и изобразила на лице приветливую улыбку.

— Спасибо, милая, — поблагодарила она, — но что мы будем делать, если родится мальчик?

Лея то ли не заметила фальши в ее доброжелательном тоне, то ли не захотела ее замечать. Она тоже улыбнулась и независимо пожала плечами.

— От моего папы во дворце осталась целая армия деревянных солдатиков, — ответила Императрица, — среди них есть и те, кто раскрашен в темерских цветах. Их, конечно, мало, но брату они понравятся.