Зал взорвался аплодисментами. Почти все зрители стояли у сцены, лишь где-то в глубине кто-то сидел за расставленными у стен столиками.

После выступления Майк догнал Марину в коридоре у гримёрок, закинул ей руку на шею, пошёл рядом:

— Я же говорил — ты наше спасение! Феноменально выглядишь сегодня! Куда сейчас?

— Домой. Переехала недавно, добираться далеко.

— Чёрт, жаль!!! А с поклонниками пообщаться? Мы потом в бар, только дождёмся, когда «Дирижабли» отпоют. Подумай, мы б тебя завезли.

— Нет, Майк, не стоит. Я своим ходом. Мне тяжело после такого перерыва. Устала.

— А я пока в драйве, но чувствую, тоже скоро «отдача» пойдёт. Видела продюсера из «Твайлайта»? Слева сидел.

— Нет, не смотрела.

— Чувак, кажется, проникся, с глаз с тебя не сводил. Может, хоть в этот раз повезёт, а?

— Может.

Марина зашла в гримёрку, села перед зеркалом, глядя на своё отражение, взяла со столика ватный диск и бутылочку со средством для снятия макияжа, но положила всё назад — она чувствовала себя сильнее в образе, который всех «засиял». Долго ждать не пришлось — дверь открылась и закрылась, щелкнул замочек. Степан подошёл сзади, опёрся о спинку вращающегося стула тяжелыми руками и животом, поймал её взгляд в отражении. Он был уже поддат — в нос Марине ударила струя коньячного дыхания, Стёпа очень уважал хороший коньяк, и поклонники его часто баловали.

— Я всегда подозревал, что ты рыжая. Рыжая — бесстыжая. Интересно, а ты рыжая… везде?

Он задышал чаще, просунул толстую пятерню ей под волосы и подбородок. Марина уклонилась. Степан усмехнулся в зеркало, убрал руку и развернул её на стуле к себе. Она однажды видела его фотографию пятнадцатилетней давности, на ней он был гладеньким пацаном с густыми волосами. Он и теперь считал себя красавцем, не стесняясь ущерба, который нанесли его внешности алкоголь, курево и прочие… излишества. Удивительно, но все эти группиз[1], что мотались за «Большими Надеждами», ничего не имели против залысин, пивного живота и пожелтевших от трубки зубов. Скорее всего, и хорошенькая, как кукла, Юля, которую Марина видела только на фото, тоже принадлежала к числу поклонниц барабанщика, неплохого, кстати, музыканта. Марина знала, что Степана не раз пытались переманить в другие группы, особенно во время продолжительного застоя «Больших Надежд», но он всегда оставался рядом с Майком.

Первый «подкат» Степан совершил почти сразу после прихода Марины в группу. Она осталась на шумный междусобойчик и уже уходила, когда барабанщик догнал её в фойе и зажал в тёмном углу. Марина запаниковала и в первую секунду просто одеревенела: почему-то вспомнились события студенческой юности — вонючий физкультурный мат в подсобке рядом со спортивным залом и грубые пальцы на груди. Помешал «процессу» Майк: наорал на Степана (кажется, спьяну вообще плохо понимающего, почему на него наехали), проводил Марину до такси. Миша был подавлен — он уже месяц ходил вокруг Марины кругами, не решаясь признаться в своих разгорающихся чувствах, которые она заметила, но на которые не собиралась отвечать. Барабанщику чувства Майка были по барабану. Он делил всех женщин мира на два типа: первые Степана хотели, а вторые были фригидными, но это только потому что со Степаном никогда тесно не общались, а если бы пообщались, то тоже его захотели бы. Женщин второго типа, если они оказывались поблизости, барабанщик всегда настойчиво преследовал. Из сострадания. Чтобы «вылечить». Поэтому за первым натиском последовали второй, третий и четвёртый. А потом всё слилось в одну непрерывную «охоту».

Это всегда происходило в каких-нибудь тёмных углах (однажды в мини-вэне Макса, куда Марина опрометчиво села одна, дожидаясь остальных музыкантов). Чем больше она сопротивлялась, тем настойчивее становился Степан. Она ушла из группы, окончательно разбив Мише сердце, потому что знала: или в один прекрасный момент никто не подоспеет вовремя, чтобы помешать барабанщику довести дело до конца, или она не сумеет отбиться. Она была уверена, что Макс и бас-гитарист Крис обо всём знают, но не вмешиваются, вряд ли из страха — скорее, из-за нежелания рушить установившиеся в группе стабильно-дружеские отношения. А может, из-за убеждённости в том, что Марина тоже получает удовольствие от внимания их друга.

— Не устояла, вернулась? — сказал Степан с ухмылкой. — А я тебя ждал, знал: вернёшься. Ротик какой у тебя сегодня… сладкий. Это всё для меня? Ценю. Времени мало, давай по быстрому. Ещё нагоним… позже.

Он потянулся одной рукой к ширинке, а пятернёй другой руки к затылку Марины. Она опять уклонилась, немного откатив стул, чтобы спинка уперлась в столик, подтянула ноги к груди, поставив их на край сидения, сказала задумчиво:

— Знаешь, мне один парень обещал, что если ко мне кто-нибудь прикоснётся, он ему сердце вырвет. Вот нельзя вам, мужикам, верить. Всё самой приходится делать.

Степан продолжал непонимающе ухмыляться, делая шаг ближе. Марина резко выпрямила ноги, метя ему в пах — попала и куда метила, и в бедро. Не дожидаясь, пока барабанщик очухается (он всё-таки оказался крепким, всего лишь согнулся, попятился и зарычал), она ударила его железным носком ботинка под рёбра слева. Потом вскочила и продолжала бить уже у стены, повалив на пол. Ей пришлось вкладывать всю силу в удары — она была ничем против кулаков крупного парня, и если бы он воспользовался хоть малейшей передышкой, ей пришлось бы худо. Опыт драк у Марины был, но ей никогда не приходилось сражаться один на один с мужиком в два раза её больше. Её преимуществом стали неожиданность и основательная Степана заторможенность из-за поддатости: он начал прикрывать лицо, оторвав руки от паха, лишь когда она прицельно ударила его в нос и рот. Но как только он стал ловить руками воздух и возиться на полу, пытаясь встать, она схватила со столика шлем и пулей вылетела из гримёрки.

Вадим волновался: с чего начать? Заговорить с Мишей, сделав вид, что со-продюсер из «Твайлайта» здесь с предложением для группы (которая его ни капли не интересует), или сразу пообщаться с Мариной? А о чём? Зачем он вообще пришёл на концерт? Если бы кто-нибудь смог ему это объяснить, он был бы очень благодарен.

Ярник топтался в коридоре, куда его провёл администратор клуба, морщась от гремевшей за стеной музыки. Он заметил, как Марина зашла в одну из гримёрок. И увидел, как она выходит, через несколько минут после того, как за ней с деловым, сосредоточенным видом, почему-то не постучавшись, заскочил барабанщик «Больших Надежд».

Марина выбежала, хлопнув дверью. Прошла несколько шагов, выравнивая шаг, грудь её вздымалась под лёгкой, модного вида длинной майкой. Она несла подмышкой мотоциклетный шлем с зелёной полосой. Хотя Вадим уже видел её на пляже и только что на сцене, сердце его зашлось неровным стуком. Всё, как раньше. И не так. Он узнавал её фигуру и черты, волосы и глаза в тёмных росчерках макияжа, но… она прошла мимо и подняла взгляд как раз напротив него, застывшего у стены. Повела глазами, продолжая двигаться. Узнала. Взгляд был недобрым, предупреждающим. Вадим ошеломлённо поднял руку, чтобы остановить Марину, но в следующую же секунду отвлекся: из гримёрки, вопя и матерясь, вывалился барабанщик. Он был в крови, держался за челюсть и пачкался в юшке из носа. Упал на одно колено, продолжая орать, оставив отпечаток ладони на полу. Музыканты «Больших Надежд» при виде своего коллеги застыли, как вкопанные, а потом кинулись к нему, подбежав почти одновременно с охранником. Двое затолкали окровавленного парня в гримёрку, а Миша принялся что-то втолковывать секьюрити, размахивая руками. Вроде до чего-то договорился, охранник двинулся прочь, с подозрением оглядываясь. Лохматый Миша ринулся по коридору в том направлении, куда ушла Марина. Вадим стоял, быстро моргая, упершись затылком в стену: к чёрту, всё к чёрту! Бежать прочь! Каждая встреча с Мариной — потрясение! Ему не двадцать лет, чтобы каждый день через такие стрессы проходить. И что будет, если узнает Ренат?