— Здесь. Иногда в таких вот борделях только и найдёшь что-нибудь стоящее.
Вадим хмыкнул. Заведение, конечно же, специфическое: в зале почти весь контингент — нетерпеливо поглядывающие на сцену мужики, на рекламке клуба — девочки в коротеньких юбочках и кожаных лифчиках. Пришло сообщение от Артёма. Тот уже уложил дочку и был в пути.
Ренат вздохнул, поглядел на часы и потянулся к пиву. Ярник опять зевнул, лениво поинтересовался:
— Так что там Альбина? Времени не было поговорить. Расскажи хоть, что случилось. Кто кого послал?
Муратов почесал щеку с щетиной самого бандитского вида, он отращивал бородку. Вадим опять позавидовал — бывают же люди, которым идут почти все модные тренды.
— Что тебе сказать, Вадя? Инициатор вроде я. Но чувствую себя посланным… и довольно далеко, — Муратов выбрал золотистую палочку картошки, осторожно макнул её в кетчуп, принюхался и отправил еду в рот. — Я такой её реакции не ожидал. Думал, будет скандал. А скандала-то не было!
— Что, так прям собралась и ушла? Спокойно? Постой, мы сейчас точно об Альбине говорим?
— Сам в шоке, — сообщил Ренат. И признался: — После всех тех сцен ревности, что она мне закатывала, ожидал чего угодно. А она села на диван, подумала и сказала, что ей жить негде и машинка тоже не помешает. А ещё неплохо бы денежку на счёт кинуть, на первое время.
Вадим присвистнул:
— Практичненько. Ну? А ты?
— А что я? Я всё понимаю. С работы уйти я её уговорил, сам избаловал: еда, винишко дорогое, домработница приходящая, шмотки. После бутиков по распродажам? Квартирку я ей уже типа оформляю, денег на обустройство кинул, бибику она себе сама выбирала, давно, ещё по-скромному, вот пусть дальше на ней и вжикается.
— Дорого тебе девочка обошлась. А ведь хорошая, в общем, славная, красивенькая. Телефончик дашь?
— Она же не в твоём вкусе.
— Девочки с квартирками и бибиками всегда в моём вкусе.
— Нет, друг. Потому что ты мне друг.
— А может, я люблю, когда мне истерики закатывают.
— И когда в твоём телефоне роются? Каждый вечер! И ладно бы просто сцены ревности, пусть, даже весело, хотя со временем надоедает. Нет, она прилипнет и ластится! Кормит, липнет, смотрит, пока я делаю вид, что не замечаю. Б-р-р-р… — Муратов передёрнулся. — И что за привычка: нацепить после душа мою рубашку и обрызгаться своей вонючей «Молекулой»? Вадь, я полгардероба после неё выкинул! Нет, баб в моём доме больше не будет. Сниму квартирку: встретились, пообщались, дорогая, я позвоню, твой номер у меня в телефоне самый первый — «любимая» и сердечко.
— А дальше в списке — «любимая» и зайчонок, — пошутил Вадим.
— И ещё одна, с медвежонком. Главное, не перепутать, — подхватил Ренат.
— Зачем было всё это начинать? Ты же видел её с первого дня насквозь! Шутил ещё…
— Смешно было. Никогда ещё меня так не окучивали. Полгода почти по банкетам, в боевой раскраске, на каблуках. Хотелось вознаградить как-то.
— Нормально вознаградил. А Альбина мне никогда не нравилась. Тихий и тёмный омут. Теперь главное, чтобы она не слила в прессу историю вашей недолгой и несчастливой любви. Меры принял?
— Обижаешь, — Ренат потянулся было за картошкой, скривился и вытер пальцы о салфетку. — Договор о неразглашении на пять лет, всё тип-топ. Через пять лет это станет пшиком, пусть сливает, если до этого не найдёт себе мужика, который эту строчку в её анкете вряд ли одобрит. А она найдёт. Она девочка упорная, трудолюбивая.
— Поздравляю с обретением свободы, красавчег, — Вадим ухмыльнулся. — Жирную точку поставить ты успел. Хотя лоханули тебя шикарно.
Ренат вздохнул:
— Нужно же хоть иногда делиться праздником жизни. Тем более, Альбина заработала. Не люблю, когда бабы делают это через силу, а она делала бы, если б я настаивал. Всегда боевая готовность, хорошее настроение и удачно подобранные средства от головной боли и ПМС.
— Золотая девочка, — сказал Ярник. — Может, ещё передумаешь?
— Ва-а-адя, — с упрёком протянул Муратов.
Началась музыкальная программа. Над сценой крутился зеркальный шар, по заднику носились разноцветные блики. Под фонограмму «Crazy Music For Crazy People» на сцене, оттопыривая попки, в кислотного оттенка клешёных брючках и ярких кофточках, завертелись танцовщицы. На головах у них были кудрявые клоунские парички. Девочки двигались в стиле дискотек конца семидесятых.
— Четвёртая слева, — шепнул Ренат.
Вадим отсчитал и удивился. Как Муратов их различает? По выражению лиц? Ну да, девочка в розовых брючках и лимонно-жёлтой рубашке с острым воротником отличалась от своих товарок откровенно скучающей миной. Движения её были более скупыми, а с одного века наполовину отклеилась полоска аршинных накладных ресниц. Девчонка украдкой дула себе на щеку, чтобы ресницы не закрывали глаз. Вадим прыснул в кулак. Муратов в своём репертуаре, откопал чудо расчудесное. Но вряд ли его привлекла в танцовщице, которой даже в тяжёлом гриме на вид было не больше двадцати, её милая детская непосредственность. Ренат ищет Коломбину для «Любви-дель-арте». Роль в мюзикле не последняя. Исполнительница должна хорошо танцевать и петь, обладать заметным комическим талантом и харизмой. С кастингом дело не задалось. Вадим хорошо представлял себе, что ищет Муратов, и вынужден был согласиться с другом: ни одна из прослушанных девушек для Коломбины не годилась.
Тяжело дыша, за столик присел Артём, вытаращился на сцену, перевёл взгляд на нарочито невозмутимого Рената, потом на откровенно уже похохатывающего Вадима, укоризненно покачал головой. Ценитель прекрасного из Олейникова был никакой, но работа в «Твайлайте» научила его определять откровенный трэш.
Танцовщицы ушли за сцену, на прощание помахав попками.
— Тёма? — Муратов похлопал Олейникова по плечу.
— Пацаны, — кивнул Артём, подвигая к себе блюдо с картошкой и непочатую бутылку «Новороссийского».
— Дальше-то что? — пробурчал Ярник.
— Потерпи́те, — ласково попросил Ренат, сверкнув глазами, и откинулся на стуле, положив ногу на ногу.
Друзья равнодушно пропустили мимо ушей два следующих номера: блондинка и брюнетка сначала нестройно проголосили «Dancing Queen» АББЫ, потом взялись за «Синий Иней». Их проводили громкими аплодисментами: в отличие от голосов и произношения, формы у девушек были очень даже ничего.
— Вот, — Муратов подобрался, вонзил свой «особый продюсерский» хищный взгляд в вышедшую на сцену певицу.
Вадим узнал в ней девочку с отклеенными ресницами. Она отличалась от предыдущих исполнительниц как сорванная в поле незабудка отличается от искусственной розы. Даже в уродливом коротком расклешённом платьице, открывающем худенькие детские ноги, в туфлях с круглыми носами на квадратных каблуках, с завитой чёлкой и злым лицом светловолосая девушка казалась единственным живым человеком среди пластиковых манекенов.
Она исполнила «Venus»[1], «Я твоя богиня, я твой огонь, я всегда — для тебя», целиком вытягивая песню без подпевки в «минусовке». Непростая девочка. У Муратова опять точное попадание. Как он их находит, эти свои родственные души? По запаху харизмы? Кого-то девчонка Вадиму напоминает. Не злостью и недовольством, показательно высказываемым «мёртвому» зрителю, а этим потоком бьющей через край силы. И зал почувствовал энергетику певицы — степенно жующие и пьющие гости обратили к сцене расслабленные алкоголем лица. Девушка допела, поклонилась, тряхнув густыми светлыми волосами, и быстро ушла со сцены.
— Погнали, пацаны, — Ренат поднялся с места, — нужно успеть пообщаться с ней до финального выхода.
— Давайте вы сами, — устало сказал Артём. — Пойду курну во дворе. А то засну сейчас, время позднее.
— Прости, Тёма, — виновато проговорил Муратов. — Не нужно было тебя выдёргивать.
— Да ладно, — отозвался Олейников. — Я и так в последнее время отбился от коллектива, всё самое интересное — без меня.
Ренат повёл Вадима куда-то на второй этаж, в тёмные коридоры, где из каждой щели выпирал клуб железнодорожников. Мимо них, заинтригованно шушукаясь, носились полуголые девицы. Муратова, судя по всему, никто не узнавал. Он обратился к нескольким сотрудникам клуба, приветливо поздоровался с охранником у гримёрок, ответившим одобрительным кивком, и постучался в одну из комнат. В гримёрке было шумно. У зеркал толклись танцовщицы, остро пахло потом и пудрой. Ренат попытался перекричать девиц, потом махнул светловолосой девчонке, выглянувшей из-за дверцы шкафчика и недовольно подкатившей глаза: «что? меня?».
