— Филиал Джайпурской академии, — объяснил таблист. — На обороте — мой телефон. Александр. Звоните, когда… когда. Жаль, что нас прервали. Мне было приятно играть для вас.

— Спасибо, — сказала Марина.

Аля и вторая девушка собирали вещи. Флейтистка немного устало улыбнулась Марине.

— Простите, — не выдержала Марина, — а сколько Саше лет?

Аля понимающе кивнула:

— Тридцать четыре. У него двое детей.

Марина пошла прочь, на ходу разглядывая визитку и коря себя за то, что имея новый телефон, не догадалась записать на него хоть небольшой отрывок раги. Кто-то схватил её за локоть. Она вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял Миша, солист, гитарист и лидер «Больших Надежд». Парень не скрывал, что рад её видеть. Улыбался Миша, как раньше, до ушей. Край зуба слева был всё так же сколот. К своему удивлению, Марина тоже обрадовалась. Рассталась она с группой странно, но не плохо. Миша, кажется, всё-таки догадался, в чём была причина Марининого ухода, но в день их прощального разговора тему эту замолчал. Это было очень в его духе. Он всегда боялся открытых конфликтов.

— Марин, — радостно протянул Миша. — То-то я всё время о тебе думаю в последнее время. Так и знал, что встречу!

— Я тоже тебя вспоминала, — призналась Марина.

— Покрасилась?

— Ну почему же покрасилась? Это мой натуральный цвет, — она засмеялась, вспомнив старый советский фильм. — А ты всё такой же, лохматый.

— Куда двигаешься?

— Да на выход. Спать иду. Устала.

— Разведка донесла, ты где-то здесь работаешь.

— Работала. Увольняюсь. А мне птичка напела, ты с ребятами в Лесенках выступаешь.

— Выступали. Увольняемся, — в том же тоне, но с грустной иронией ответил Миша. — Не, кабак неплохой, камерный. Контракт был двухнедельный. Ждём теперь открытия мьюзик-бара. Пригласили на разогрев встать, а там как повезёт. В августе махнём на бард-фестиваль, потому как тут ловить нечего, что могли, то отработали, площадки — ж&па… Кстати, мы в Лесенках у одной бабки времянку снимаем, отпадное местечко, целый день винцо попиваем, купаемся. Заходи в гости. А ты где?

— В профилактории, за рощей, — Марина назвала этаж и номер комнаты, вспомнила о Борисе, но тут же мысленно махнула на массажиста рукой. — Заходи ты лучше. Вина не обещаю. Кофе сварю. Как там ваша новая солистка?

Миша откровенно поморщился:

— Заглядывай завтра в девять в «Ступеньки», услышишь. Последнее наше выступление.

— Завтра не могу, работаю день и вечер.

— Ничего не потеряешь, поверь. Ладно, пойду. Слух прошёл, в нашу скромную обитель самого владельца того крутого клуба из Мергелевска занесло, врут, небось.

— Я тоже слышала, даже вроде видела издалека — двое продюсеров, на набережной стояли, в костюмчиках такие, галстучках.

— Тогда побегу, — Миша озабоченно оглянулся.

— Миш, а что за клуб? — крикнула Марина ему в спину.

— Э, детка, — гитарист обернулся, продолжая идти спиной вперёд. — Крутое место! Мечта! Наши шансы равны нулю. Но кто не мечтает, тот не летает!

— Удачи!

Марина зашла в комнату и сразу поняла, что она теперь опять одна. Только телевизор на стене напоминал о том, что здесь недавно были гости. Она хотела позвонить Кардашеву, но передумала. Борис — большой мальчик. Теперь ещё и богатый в перспективе. Это всё не её дело — чужое, медузное. А телевизор — это хорошо.

Вадим всегда нервничал на ночном серпантине. Внизу, под трассой, расплывчатыми оранжевыми бусинами светились корабли. Ренат молчал, глядя в боковое окно. Ярник ждал, когда друга прорвёт. И того прорвало:

— Н-да-а-а… — задумчиво протянул Муратов. — Женщины мне отказывали, бывало. Но чтоб музыканты… такое со мной впервые. Как он там сказал, Вадя? Такая музыка в кабаках не исполняется?

Вадим дёрнул плечом, не сводя взгляда с дороги:

— У него это прозвучало не так грубо.

— Но смысл был именно таким: маленький, но гордый коллективчик не играет для жрущего и пьющего народа, привыкшего к низкопробным эстрадным номерам.

— Он не так сказал.

— Я всего лишь перевожу на понятный тебе и мне язык… В его устах это прозвучало как «не совсем светская музыка»… Ладно, забили. Готовим программу из ранее запланированного. Что там у нас? — Ренат достал телефон, пролистал заметки. — Русский рок-н-ролл, стиляги… Нет, ты видел, сколько у них там было зрителей? Человек двадцать. В чём смысл вообще? Играть для пляжников и так это дело полюбить, что отказаться от предложения самого Муратова? Ты вообще что-нибудь в этой индийской музыке понял?

Вадим покачал головой.

— Что снулый такой? Устал? Говорил я тебе — выспись! Давай я за руль сяду.

— Я выспался, — сквозь зубы процедил Ярник, болтовня друга мешала ему сосредоточиться.

— С кем ты разговаривал на пляже? С худым таким, — Ренат движением пальцев изобразил висящие вдоль лица длинные пряди.

— Музыкант. Мишей зовут. Играют инди-рок в Лесенках, в «Ступеньках», кажется.

— «Ступеньки» — хороший кабак, говорят, ламповый. И что за группа? Есть смысл приглядеться?

— Не думаю. Названия тоже не помню.

Вадим сделал над собой усилие, чтобы его ответ прозвучал равнодушно, но Муратов, поджав губы, бросил на него внимательный взгляд. Ярник смотрел на дорогу. Ренат замолчал, прикрыв глаза, потом сонно пробормотал:

— Нет, я фигею, послать в известном направлении продюсера, который сам приехал, время нашёл, познакомиться захотел? Столько времени потратили напрасно.

«Нет, не напрасно», — подумал Вадим.

Мергелевск, ЮМУ, октябрь 2006 года

— Муратов!!!

Ренат дернулся в сторону тёмного коридора, ведущего в спортивный корпус, но преподавательница уже была рядом. Она довольно шустро умела лавировать среди толпы студентов на своих знаменитых шпильках — этого он не учёл.

— Муратов! Отдельное приглашение нужно выслать? С курьером? Под роспись?!

Ренат скрипнул зубами и повернулся. Вера Алексеевна предупредила о прослушивании ещё неделю назад, но Муратов предупреждение проигнорировал, поскольку не собирался принимать участие ни в каких мейнстримных мероприятиях. Подумаешь, год назад засветился на концерте да пару раз взял гитару в руки в «Кактусе». Однако Вера Алексеевна «маркировала» его как потенциального участника своих многочисленных проектов. На этот раз преподша носилась с идеей создания студенческого театра. Мутко Ренату нравилась, она была из тех немногих преподавателей, кто видел в своих студентах людей. И не просто человеков, а творцов истории. Она общалась с молодёжью так, словно перед ней были не вчерашние подростки, а выдающиеся, каждый в своей уникальной категории, сапиенсы.

Несколько лет назад в Москве на книжном фестивале Муратов встретил бывшую однокурсницу Лену Маклаткину, девушку с протезом вместо недоразвитой с рождения правой рукой. В университете она была замкнутой и незаметной, скорее угрюмой, чем общительной. На фестивале она сидела возле стенда с детскими книгами и, широко улыбаясь, подписывала сказки собственного сочинения, красивые, щемяще-яркие, с забавными, умилительными героями. Ренат вспомнил, кто заставил Лену написать первую сказку-сценарий — Вера Алексеевна. Было ли это простым попаданием в талант (преподша задействовала своих студентов в подготовке новогоднего спектакля для ребятишек из детдома, над которыми ЮМУ вёл шефство) или тонкой стратегией, но в тридцатилетней Лене Муратов увидел состоявшегося, довольного жизнью человека. Он подошёл тогда к бывшей однокурснице, она обрадовалась встрече, подарила Ренату книгу. Они выпили вместе кофе и поболтали об университетских годах. И да, Лена прекрасно помнила, кто раздул в неё творческую искру…

— Ну Вера Алексеевна!

Преподша тряхнула короткими волосами, с модно криво-косо выстриженными-«выгрызенными» светлыми прядками:

— Я на трёх парах раз пятнадцать напоминала о сегодняшнем прослушивании. Для всех, кто плохо слышит и для тех, кто путает направление. Куда собрался?