Денис открыл папку с фотографиями, навел курсор на первое фото, и Зоя с ненавистью уставилась на фотографии членов банды.

– Кто из них главный?

– Вот этот.

Денис навел курсор на лицо, никак не соответствующее голосу, звучащему из-под «маски убийцы».

– Леонид Дудин, родной брат Марины, – объявил он.

– Надо же, – Зоя хмыкнула, – говорил как образованный, а лицо… Клоун какой-то.

– Этот клоун окончил юридический университет.

– Да, наш «юрка» кует отборные кадры, – хмыкнула она, вспомнив Ирину и то, как о ней отзываются в поселке, мол, за деньги любой вопрос решит. И о Никите идет слава непобедимого адвоката – что ж, может, он действительно мир спасает, как и мечтал.

– Ты права, в этом плане наш юридический уступает только одесскому.

– Что, там дебилизм и коррупция выше?

– Там все выше. Но вернемся к нашим делам. Первая судимость Леонида Дудина была связана с профессиональной деятельностью – взятка за прекращение уголовного дела. После отсидки он вернулся другим человеком, то бишь окончательно стал собой нынешним. Позже снова был привлечен к ответственности за имущественное преступление. Он хороший манипулятор, читает Юнга, Ницше, Гитлера, «Майн Кампф» цитирует. Его сестра тоже далеко не простолюдинка, мы сейчас дойдем и до нее. У тебя есть вопросы по другим обвиняемым?

– Нет.

– Идем дальше?

– Да, конечно.

Прижав к губам указательный палец, Зоя кивает, и Денис переходит к другому файлу.

Читая тексты, Зойка шевелит губами, как маленькая девочка, и он давит в себе улыбку умиления – она годится ему в дочери.

– Ой… – вырывается у Зойки, и она застывает с открытым ртом.

С экрана на нее смотрит пышнотелая жгучая брюнетка лет тридцати пяти, волосы длинные, гиалуроновые губы уточкой, в черном кожаном топе, из которого, как тесто из квашни, выпирает грудь не менее пятого размера. На левой груди татуировка в виде черной пики, а под грудью собралась мясистая складка – тоже выпирает, как тесто из квашни, и толстым кольцом ложится на широкий пояс черной кожаной мини-юбки, впереди на пуговицах. Три нижние пуговицы юбки расстегнуты, в просвете – рубенсовские ляжки в черных чулках с кружевной резинкой. И завершают картину сапоги-ботфорты на платформе и высоченной шпильке.

– Черная дама… – выдыхает Зойка.

– Пиковая дама, – фыркает Денис.

Это какая-то чертова фантасмагория, думает Зойка, внимательно глядя на юбку. Неужели?.. Да, юбка точно такая! Бли-ин…

…Через пару недель после ссоры Тани с отцом из-за соревнований – дочь как раз получила хороший табель за восьмой класс – между ней и Сашей вновь вспыхнул очередной конфликт. Но тогда Зойка не поняла его причину.

– Сними немедленно, и чтоб я не видел эту пошлятину! – орет Саша.

– Ты что, пап, это нормальная юбка, все девчонки такие носят, – удивленно лепечет Таня, опустив голову и рассматривая свою черную кожаную юбку.

– Она вульгарная! – Он со стуком опускает чашку на блюдце, и кофе выплескивается на стол. – Я сказал, сними! – Он делает шаг к Тане.

– Саша, – Зоя с удивлением смотрит на мужа, – это классическая модель…

Но Саша не дал ей договорить:

– В этой юбке она никуда не пойдет!

В глазах Тани – слезы, она хватает рюкзачок и – в коридор. Но лямкой цепляется за стул, и этого мгновения достаточно – Саша ловит ее за руку и дергает на себя с такой силой, что дочка аж зубами стучит.

– Сними немедленно эту гадость! – рычит он. – Или сиди дома!

Таня пытается вырвать руку, но у нее ничего не получается. И Зоя понимает – сейчас будет беда. И беда приходит.

– Не сниму! – кричит Таня, и воздух разрезает звонкая оплеуха.

А дальше происходит то, о чем Зойка даже вспоминать не хочет: Саша сорвал с дочки юбку – пуговицы так и посыпались на пол, швырнул на разделочную доску и тут же порезал. Точнее, порубил топориком для мяса. Тани в столовой уже не было – полоснув по отцу взглядом-лезвием, она убежала на второй этаж и больше в этот день не вышла. И ужинать отказалась. Саша недолго топтался у двери ее комнаты, запертой на ключ.

– Таня, давай поговорим как взрослые люди!

Но Таня ему не открыла. Он досадливо махнул рукой и пошел в сауну. Убирая посуду, Зоя пребывала в недоумении – юбка на Тане хорошо сидела и совсем не выглядела вульгарной. Зойка хотела поговорить с Таней, успокоить, но дочка и ей дверь не открыла и не ответила на телефонный звонок. «Спокойной ночи», – написала Зоя и добавила смайлик, но Таня и на это не ответила.

Утром, как только Саша уехал на работу, дочка спустилась в столовую и объявила, что уезжает к деду.

– Я отвезу тебя, – предложила Зоя, – у меня сегодня занятия в детском доме.

– Спасибо, не нужно, я поеду на маршрутке.

– Танечка, пожалуйста… Вчера получилась действительно некрасивая ситуация, но у отца сейчас стресс…

– У него всегда стресс! – заорала дочка. – Все, что он вчера сделал, классифицируется как домашнее насилие! Я никогда ему этого не прощу! Никогда! И не смотри на меня так, я знаю, что говорю!

«Да, Таня права: это домашнее насилие, а мне даже в голову не пришло так классифицировать ссору», – думала Зоя, с изумлением глядя на дочь.

Она другая, она из поколения, радикально отличающегося от Зойкиного, воспитанного на старой идеологии, подавляющей в ребенке самоуважение и гордость. Идеология ушла в прошлое, но Зойкино поколение отравить успела.

– Доченька… – начала Зоя и запнулась, – все не так ужасно.

– Все ужасно! Я не останусь здесь ни на минуту! – голос дочки сорвался на фальцет. – Я на все лето уеду, а там… Там посмотрим, может, я останусь у дедушки, там хорошая школа, а вы тут наслаждайтесь бассейном и лужайкой.

– Кстати, неплохая мысль, – ответила Зоя, – дедушка будет рад, он тебя обожает. А как насчет тренировок? В нормальную погоду еще можно ездить, а зимой, в гололед, автобусом? – Посматривая на дочку, Зоя крутилась между холодильником, плитой и столом.

– Многие ездят зимой в гололед автобусом, – отрезала Таня и с грохотом отодвинула стул.

Надменное выражение сохранялось на ее лице до конца завтрака, и атмосфера за столом была такой, будто не Саша вчера устроил скандал, а Зоя.

После завтрака они прошли в гараж к машине, Таня открыла заднюю дверь, а Зойка не пригласила ее на переднее сиденье: не хочешь вперед садиться – не нужно, сзади даже безопасней. За все время, пока они добирались до дедушки (а это почти час в дороге и около часа в супермаркете – Зоя всегда привозит отцу много продуктов: с его больной ногой ему пришлось бы таскать их из магазина не один день), дочь не проронила ни слова. И Зоя не ждала, что Таня, как обычно, будет восхищаться загородными пейзажами, полями с едва взошедшей пшеницей, васильками и маками вдоль дороги, остановками, украшенными керамической мозаикой, что она обязательно сделает замечание насчет трубы ТЭЦ на горизонте, выпускающей черно-серый дым. Как городской ребенок, она всегда трещала без умолку, стоило им покинуть город, фотографировала, просила остановиться, чтобы сделать интересное селфи, а теперь ее молчание убеждало Зойку в том, что они обе наступили на очень острые грабли.

Конечно, Зоя хотела помирить мужа с дочкой, но как это сделать? Саша утром был хмурый, а когда Зоя напомнила, что сегодня у нее занятия в детском доме и она вернется поздно, он с явным недовольством спросил, зачем она ввязалась во все это. Что, не могла преподавать где-то поближе? Мол, на бензин тратит больше, чем зарабатывает, и целый день на все это уходит.

– Мне нравится с ними работать, – ответила Зоя, – среди них есть очень талантливые ребятишки.

– А мне не нравится, что Таня весь день будет предоставлена самой себе, – огрызнулся Саша. – Ты видишь, что с ней происходит?

– Нет, не вижу. Но вот с тобой действительно что-то происходит, – спокойно возразила Зойка.

– Пожалуйста, не начинай, у меня сегодня тяжелый день.