Пока ехали на Лубянку немного успокоился. Тут ведь какое дело: по идее я должен был птицей выскочить из-за машины и метким огнем подавить нападавших, захватив одного из них в плен и допросив на месте, применяя зверские приемы полевого допроса. Ну да, во-первых я не супермен, а обычный среднестатистический мужчина, в неплохой физической форме, которую стараюсь поддерживать. Вот только работа позволяла мне проводить не более получаса в тире — стрелять у меня получалось совсем неплохо, но до гениального стрелка мне было очень даже далеко. А утренняя зарядка и комплекс силовых упражнений с упором в рукопашный бой продолжительностью в сорок-сорок пять минут, конечно, способствует поддержанию физической формы, но мастера-рукопашника в таком режиме из меня не получится, хоть ты тресни. А на большее просто времени не оставалось, не отбирать же от трех с половиной часов сна — так и до нервного истощения недалеко. И никакие психологические тренинги не помогут. Хорошо быть супергероем, щелкнул в голове пальцами и перескочил в суперрежим берсеркера — бей, ломай, круши, вот только в куски человеческого дерьма не попади — поскользнешься и крышка тебе, супермену! Так что повезло мне, нечеловечески повезло! Понимаю, если бы снайпер засел в доме напротив — крышка мне была бы. Но кто, кто рискнул на такую отчаянную акцию в стиле бандитского Чикаго прямо в центре Москвы? Тут у меня просто голова пухла. Я не мог понять: если был тонкий расчёт, то на что? Или действовали такие отморозки, которым терять нечего? Таких найти можно! Но все равно, что-то у меня никак не складывается, нет данных для анализа, вот!

Когда я подошел к кабинету Лаврентия Павловича, оттуда выскочили два сотрудника, с мордами, похожими не на лица, а именно на морды свекольного цвета, только один был цвета красной свеклы, а второй — сахарной. Вот она, вегетатика, какие чудеса делает: от одного и того же пистона кто-то краснеет, а кто-то смертельно бледнеет, что-что, а мотивировать подчиненных товарищ Берия умеет виртуозно, я в курсе! Захожу, а товарищ нарком сам на переваренную свеклу цветом лица похож.

— Живой? — Буркнул в виде приветствия.

— Как видите, товарищ нарком…

— А… отставить тут мне… цел? — раздражение, гнев, облегчение…

— Зацепило немного, ерунда.

— Что думаешь?

— Что работали отморозки, но непрофессионалы. Если бы профи, вы бы меня навещали в морге. И на предупреждение это не похоже. Все серьезно было. Для точного анализа данных не хватает.

— Знаю, что не хватает. — цвет лица Лаврентия Павловича стал постепенно приходить в норму, вот только лысину покрыла испарина, которую он стал вытирать раз за разом клетчатым носовым платком.

— Лаврентий Павлович, честно… Вы меня вслепую играли? — задаю вопрос, может быть, не надо было, но что мне терять? Только что чуть было не потерял все, в смысле, жизнь. Оно, конечно, я сделал много, конечно, но информации с меня списывать еще и списывать, хотя и то, что уже выложил гарантирует серьезные успехи моей страны. Так что, чуток наглости напоследок мне хуже уже не сделает.

— Это моя ошибка, Алексей Иванович! Моя личная. Их надо было брать раньше. Я хотел выявить все связи. Всего были три группы. Между собой не связаны. Каждая имела свою задачу. Ты. Жена. Подстраховка. Твоя группа: три стрелка, водитель. Все ликвидированы. Группа захвата в роддоме: три боевика и водитель. Взяты водитель и один из боевиков. Подстраховка: водитель и два ликвидатора, один координатор — взяли всех, кроме координатора, тот предпочел принять яд.

— Я так понимаю, для разведок, даже английской это не по их возможностям. Могут только ушки торчать. Скорее, гуннов, чем наглов.

— Эээ! Давай без этих твоих словечек, да… скажи просто «лаймы», «бриты», опять, да? — Берия не смог сдержать раздражение.

— Извините, Лаврентий Павлович, задумался! Да, не каждый день тебя продырявить норовят, я как та заготовка в сверлильном станке, еле выкрутился… Если кто-то прячется за этим делом, то только немцы, и то в том случае, что догадались про смерть адмирала. Ничего другого на ум не приходит. А вот наши внутрипартийные разборки — это скорее всего. Думаю, ниточки идут в региональные парторганизации. Собрались на периферии старые большевики?

— Все хорошо. Вот только почему старые? И новые в том числе. Верные сталинцы, между прочим. Промедлил я, был уверен, что у них есть кто-то в моем ведомстве. Это моя ошибка! Их успели предупредить. Акцию перенесли на три дня вперед. Придется один полиграф ставить в моем ведомстве. Теперь будут его проходить каждый день… А… сам понимаешь, нереально, да, но вот проверки будут, что-то никак не могу вычистить ту нечисть, что в НКВД пролезла при Ежове и Ягоде… Людей не хватает! Кадровый вопрос!

И всесильный нарком витиевато выругался на родном языке. Если бы я его знал, может быть, покраснел, а так — ругается, чего уж там, я и сам сегодня матом крыл про себя… и себя, и их всех, и товарища Берию — неоднократно.

— Два подозреваемых. Только два. Обоих уже допрашивают. Я вечером буду все знать. Если это та крыса, про которую ты говорил, и которую не удалось вычислить…

Берия произнес две фамилии.

— Нет, эти погибли на фронте, один в Уманском котле, второй в Киевском, а наш неузнанный друг еще работал. Он затих только после покушения на товарища Сталина. Или взяли, или сумел оборвать все связи и залечь на дно.

— Хорошо. Если это не крыса, то крысёнок. Все равно раздавлю!

Я вышел из кабинета наркома все ещё пребывая в неведении, какая-то трухлявая версия исходила от Лаврентия Павловича, Станиславский на моем месте тоже бы не поверил. И тут только щелкнуло в голове, пазл начал складываться: как в Чикаго! А у нас так работала группа Сикейроса в той, иной реальности, из которой я прибыл: масса огня и никто не удосужился сделать контроль! Так работали те же испанские анархисты, когда разбирались со своими врагами! Испанцы… после гражданской войны кто-то осел у нас, могли и боевики, тогда что получается? Коминтерн? Оттуда ветер воет. Почему Берия скрывает? Или кого-то прошляпил, или имел санкцию от Самого, но упустил контроль… Если я прав — то Сталин еще скажет свое веское слово.

Машина остановилась у въезда в Кремль. Проверили документы. Я поднялся в кабинет человека, который был одной из самых важных фигур в Советском государстве. Николай Сидорович Власик сидел в своем кабинете, за большим столом, уставленным телефонами и заваленным какими-то журналами, одет был в гимнастерку без наград и знаков отличия, настроение его было ниже плинтуса. Мне казалось, что он уже немного принял на грудь, хотя слышал, что ему и поллитры, что слону дробина. Он посмотрел на меня из-под густых бровей, отложил карандаш, которым что-то подчеркивал в большом журнале.

— Здравия желаю, Николай Сидорович! — произнес, стараясь не выглядеть строевым придурком.

— Здоров будь! — мрачно произнес Власик. — Чего нужно?

Вытаскиваю бутылку водки, ставлю на стол.

— Ребят помянуть! Колю Пригова и Валеру Петровского. Светлая им память!

Самый главный охранник страны тяжело вздыхает, аккуратно закрывает журнал, заложив его тем же карандашом, вытаскивает стаканы, так же мрачно наблюдает, как я срываю с бутылки сургуч и наливаю примерно по треть стакана прозрачную жидкость.

Помянули.

— Достаточно!

Хозяин терпеть не может, когда подчиненные употребляют, если нет приказа или разрешения от самого. Понимаю.

— Николай Сидорович, если чем-то могу помочь семьям ребят, то…

— Эх ты, голова садовая! Таких хороших парней теряю! Сам все сделаю.

Я это знаю. Своих ребят Власик и отбирал сам, и занимался их делами, и страшно переживал, когда были потери, потому что считал, что они лучшие из лучших, вот и относился к ним как своим детям — самым лучшим и любимым. Мог наказать — строгий отец детей наказывает — любя! Но чужим в обиду не давал. Неожиданно Власик выпрямился и посмотрел мне в глаза — пристально и жестко.

— У Валеры семьи нет. Отец — чекист, погиб в двадцать втором в Туркестане, басмачи, а мать от тифа через два года, детдомовец он, семьей обзавестись не успел. А вот у Николая жена и дочка, еще одного ребенка ждут. Поедешь, сообщишь?