Вообще-то я честная, но пока что придется кое в чем приврать. Мне нужно встать ночью и «улететь» купальник к рубиному приходу. Поэтому я ложусь спать без подушки и убираю салфетку-щиток с мигающих цифр – множу неудобства. И это срабатывает. Просыпаюсь еще до рассвета, шея ругается на меня скукоженной мышцей, подушка на тумбочке – скулит. Возвращаю ее обратно – поспи, дорогая. А сама чапаю к окну.

Купальник высох и кажется нормальным. Но я не дам себя провести. Снимаю его с окна, заворачиваю в футболку и засовываю в карман максового халата в шкафу. Готово, как не было.

Утром Руби будит меня в дорогу.

– Katerina, – говорит она и стягивает с меня одеяло.

– Нооо! – я тяну его обратно, но тут же просыпаюсь и понимаю, что утро и Руби тут.

Она походит к окну.

– Aperto38? – она закрывает створку и двигает туда-сюда ручку.

– Си, но закрывать, – отвечаю я и понимаю, что сейчас или… никогда мне не видать нового купальника. – Вьени фуори, – и я закрываю рот рукой в величайшем притворном изумлении.

Заворачиваюсь в одеяло и семеню к ней, щупаю отлив, словно и так непонятно, что он пустой.

– Фиить, – повторяю я Ленкины звукосочетания, – туда, ветер, ууу, фуори мой купальник для пишина.

Руби вскидывает руки.

– Nooo! – она повторяет мой клич и оглядывается на комнату.       Становится на коленки и смотрит под кроватью, потом снова подходит к окну и переваливается через раму, стучит по откосу, словно купальник вернется на ее призывную дробь.

– Туда, – показываю Руби на деревья, которые недавно срисовывала, – далеко-о-о.

И тут понимаю, что каким бы перышком не был купальник, перелететь терассу, дорогу, кусты и затеряться в деревьях он смог бы, только если бы Тор громыхнул своим молотом и вызвал смерч. Но деваться некуда, надо врать до конца.

Присаживаюсь на кровать.

– Но пишина.

– Ototto, – Руби садится рядом и смотрит на шкаф.

– Уно, говорю я, – уно купальнико.

– Non piangere39, – трясет одеяльный кокон она, – Venezia oggi!

Точно сейчас заплачу, потому что все вышло глупо, и теперь у меня официально нет вообще никакой пляжной одежки, а в бассейн меньше не хочется. И, кажется, Руби не собирается бежать покупать мне новый. Придется притворяться перед девчонками и Димкой, что я не купаюсь из-за своей новой физиологии, которую Руби назвала «цикло». А перед Руби строить великую нелюбительницу воды. У меня будет целая неделя, чтобы найти новый купальник или прожить остаток Италии в унынии, коря себя на тотальную глупость.

Делать нечего, надо ехать. Надеваю белые велосипедки, которые руби подарила мне в первый день. Одна штанина короче другой, ну да ладно, сверху белую футболку, которую, видимо, Макс носил десять лет назад – обтягиваю, чтобы обязательно прикрывала попу, нечего светить несовершенным швом. И распускаю волосы, пусть левый глаз будет под челкой, и завязываю фенечку на руку. Лёля ни за что бы не разрешила – а я сделала. Теперь я готова ехать. Венеция встречай меня.

Автобус остановился на совершенной суше без всяких каналов вокруг. Я чуть не заплакала: где же большая вода? Ирина собрала нас в кучку у дверей автобуса.

– Венеция во-он там, – указала она рукой куда-то в голубое небо.

И мы двинулись на него. Венеция оказалась очень похожей на себя из программы про путешествия. Мы с Димкой шли рядом, ну прямо как парочка. Но что делать, если я никого больше не знаю так долго, как его. Повезло, что мы последними пристроились. Ирина дала Димке оранжевый платок.

– Ты замыкающий! – крикнула она, убегая вперед.

– Да, сэр. Ой, сэра. Или как там?

И завязал платок банданой на голове.

– Да без разницы, она не слышит уже.

Мы подождали, пока толпа оторвется от нас и зашагали в ногу. Приятно вдруг получить от вселенной совершенно своего человека за тыщи километров от наших соседних дворов. Даже рассказывать никому не хочется, что мне так свезло. А то поверят и будут меня в качестве талисмана в дворовые игры брать, а не за реальные заслуги или по дружбе.

– Вчера мы были в кафе, – начал Димка. – Там были все, кроме тебя.

– Кто это все?

– Все новые знакомые. Мы бесплатное мороженое ели.

– А чего за мной не пришли? А бесплатного мороженого не бывает.

– Как это сказать им, хозяевам, что тебя не хватает? И вообще-то бывает, даже шоколадное.

– Как? Жестами, воздушными знаками.

– Не догадался.

– Так всегда, – буркнула я.

Снова выделилась, точнее отделилась. А что вчера вечер делала я. Ах, да обдумывала и осуществляла великий план обмана. Ничего такой вечерок, а Димка вместо всей этой интересщины в кафе морожко лопал.

– А когда снова в кафе?

– Хозяйка сказала что оggi40.

– Не хозяйка, а… как там ее зовут?

– Эрика.

– Вот значит Эрика и сказала.

– А мне и так норм.

– А мне нет. Давай договоримся и другим передай, что у ваших хозяев имена есть. Они же вам цып-цып не говорят.

– Эрика говорит. Только не цып-цып, а кари-кариссимо.

Я пырснула так, что сопелька вылетела из носа.

– Это значит милый-миленький!

Димка улыбнулся.

– Да, я такой, – и погладил себя по стриженным волосам.

Безводная равнина постепенно превращалась в город. Я особо ничего не знала о Венеции, кроме того, что она скоро затонет и я смогу втридорога продать фотки, которые сделаю тут. Поэтому мне во что бы то ни стало они нужны.

– Дим, сфоткай меня, пока никто не видит.

– А я что не в счет?

– Ты другое.

– Что другое?

– Потом объясню.

Я сняла рюкзак и достала из него «Полароид».

– Ух ты, вот это штука.

– Моментальный результат, – и я прижала камеру к груди.

Эдик, конечно, хороший дядя, но ему, видимо, мало, поэтому на новый год он подарил мне этот фотик. То ли не выдержал моих уговоров, то ли действительно порадовать захотел и стать моим супергероем, пока я с папой снова и окончательно не сошлась. Не важно. Главное, что я разбогатею, когда Венеция затонет.

– Первый кадр пробный, – объяснила я Димке и сфоткала асфальт с кусочком разметки.

Снимок вылез с жужжанием.

– Держи, – подала я его Димке, – и смотри на волшебство.

На черном квадратике начали проступать очертания желтой полоски.

– А теперь меня.

Я оглянулась. Ракурс был не очень. Кажется, что в домах только начали капремонт. На одном висели строительные леса, другой – слишком серый, даже на июльском солнце. Ладно, какая уж есть, эта Венеция. Все равно недолго осталось. Я подняла руку вверх и сложила из пальцев «V». Димка поднял камеру и сразу прокричал «три».

– Ура! – вместо спасибо сказала я и спрятала еще не проявившейся снимок в рюкзак.

– Оненко, Равина! – наши исковерканные фамилии иринимым громкоговорящим голосом врезались в нас.

Димка развернулся и побежал, а у меня как назло рюкзачный карабин словил глюк и никак не застегивался. Пришлось приспособить рюкзак спереди и на двойном ходу догонять группу. Ирина начала отчитывать Димку. Мне стало жаль его. Но делать нечего: мальчики всегда впереди, и в беге, и в виноватых. Я пристроилась рядом с незнакомой девочкой, пытаясь вернуть карабину его законное место.

– Давай я, – хронически-ангинным голосом сказала она и за полсекунды вытащила и защелкнула все откуда не надо куда нужно.

– Спасибо, – выдохнула я.

Рюкзак словно бы даже стал легче. Я накинула его на плечи.

– Рита, – представилась «больная».

– Кэт, – представилась я, ее, вероятно, будущий лечащий врач.

– Вы вместе? – она кивнула на Димку, который стоял рядом со Ириной, записывающей что-то в блокнот.

– Мы из одного города, вроде вместе, да.