Доктор Преториус останавливается на вершине лестницы и оборачивается.

– Не так ли?

– Ну да. Конечно, – отвечает Рамзи, воодушевлённо кивая.

– Лжец! – рявкает она и мотает длинным коричневым подбородком в его сторону. Я замечаю, что седой ореол её афро-кудряшек дрожит, когда она говорит, и замирает, когда она замолкает. – Какова химическая формула карбоната меди?

Бедный Рамзи! Уголки его губ опускаются. Он, конечно, умный, но не настолько умный.

– Эм… эм…

Доктор Преториус снова поворачивается и шагает по металлическому пролёту, полы пляжного халата развеваются за её спиной.

– CuCO₃, – бросает она через плечо. – Чему вас вообще учат в этой вашей школе, а? Всё самоуважение да глобальное потепление? Ха! Давайте, не отставать!

Мы семеним за ней следом, когти мистера Мэша клацают по металлическому полу.

У пары двойных дверей в центре длинной изогнутой стены доктор Преториус останавливается и поворачивается к нам лицом. Она глубоко вдыхает, а потом заходится в приступе кашля, который длится будто целую вечность. В какой-то момент она едва не сгибается пополам, надрывно кашляя. Это немножко портит драматичность момента, но потом она прекращает, так же резко, как и начала, и выпрямляется. Её лицо немного смягчается.

– А! Нечего так пугаться, приятель. Я просто старею, вот и всё. Как тебя зовут?

– Р-Рамзи. Рамзи Рахман. Мэм.

Уголок её рта приподнимается, и она хмыкает.

– «Мэм»? Ха! Что ж, с манерами у тебя получше, чем у меня, дружище. Пригласила вас к себе, даже толком не познакомившись. Значит, у нас тут Рамзи Рахман и…?

– Джорджина Сантос. Джорджи, если кратко. – Я не говорю «мэм». Не могу быть такой же невозмутимой, как Рамзи.

– Окей, Джорджи-если-кратко и Рамзи-мэм. Это была моя небольшая проверочка, ясно? Но с этого момента никакого вранья, ага? С этого момента я вам доверяю. Вы рассказали кому-то, куда пошли?

Мы с Рамзи мотаем головами и говорим хором:

– Нет.

– Не-е-е-ет, – протягивает она, снимает очки с толстыми линзами и нагибается, чтобы поглядеть на нас странными бледными глазами. – Значит, мы договорились?

Мы оба киваем, хотя я совсем не уверена, что знаю, о чём именно мы договорились.

– Договорились, – одновременно отвечаем мы ей.

Явно удовлетворённая, доктор Преториус поворачивается и распахивает обе двери со стоном:

– Ну разве не шикарно? Мы с вами договорились! Добро пожаловать в будущее, мои маленькие синички! Ха-ха-ха-ха-а-а! – Её смех напоминает арпеджио, каждое новое лающее «ха» звучит выше предыдущего, под конец переходя на громкий визг.

Рамзи ловит мой взгляд и ухмыляется. Если доктор Преториус притворяется сумасшедшей, она явно переигрывает. Вот только… мне кажется, она не притворяется.

Мистер Мэш тихонько поскуливает. Он не хочет заходить в эти двери, и я прекрасно его понимаю.

Я очень старалась понять, когда это всё началось. И под «этим всем» я имею в виду «Купол Будущего» доктора Преториус, взрыв автодома, собачий мор, выигрыш в миллион фунтов… всё. И я думаю, началось это с мистера Мэша.

Это первый пункт на моём постере с Собачьими Мудростями. Знаю, это звучит несколько категорично, так что я добавила некоторые исключения:

Но, если не считать этих исключений, я считаю, что это довольно дельное правило. Собаки просто хотят быть с нами рядом. Вы знали, что собаки жили бок о бок с людьми практически с тех самых пор, как мы появились на земле? Поэтому-то и существует выражение «лучший друг человека». (Под «человеком» понимаются и мужчины, и женщины, и дети, конечно.)

Я родилась, мечтая о собаке. По крайней мере, так папа говорит. Он вспоминает, что моими первыми словами были «Давайте заведём собаку?» Думаю, он шутит, но мне нравится делать вид, что это правда.

Рядом с постером на стене моей спальни висят несколько фотографий знаменитостей с их собаками. Мои любимые – это:

• Робби Элс и его пудель.

• Джи-Топп и его (очень милый) чихуахуа.

• Президент Америки и её немецкий дог.

• Наш король со своим любимым джек-рассел-терьером. (Я однажды встречалась с королём, когда была младенцем, ещё до того, как он стал королём. Собаки с ним, правда, не было.)

• Старая королева со своими корги.

В общем, в конце концов мы завели собаку. Это случилось в марте прошлого года, вскоре после того, как к нам переехала папина девушка, Джессика. (Совпадение? Не думаю.)

Я знала, что папа что-то затевает. Пару раз ему звонил его друг Морис, который раньше был викарием, а теперь управляет собачьим приютом Сент-Вуф на Истборн-Гарденс. Это-то не странно, но каждый раз, отвечая на звонок, папа стал говорить: «А, Морис! Секундочку» – и выходить из комнаты, а один раз вернулся с такой широкой ухмылкой, что лицо у него едва ли не треснуло. Конечно, я даже не смела надеяться.

Я спросила Клема, но он тогда уже начал перемещение в свою комнату, также известную как Подростковая Пещера (теперь он переместился туда практически полностью). Он пожал плечами и – справедливости ради – собака всегда была моей мечтой, а не моего брата. Всё, что не воняет бензиновым двигателем, Клема не интересует.

Не сметь надеяться ужасно, ужасно тяжело, когда надеешься как сумасшедший. Я смотрела на календарь на стене – «12 месяцев лапочек-щенят!» – размышляя, заведём ли мы одного такого, и выстраивая свои предпочтения в список, который хранился у меня в тумбочке.

Я даже пыталась понять, что происходит в папиной голове. Это было примерно так: «Джессика переезжает к нам, Клем взрослеет, Джорджи это всё не нравится, значит, надо завести ей собаку».

А я и не возражала. А потом… как-то в пятницу я вернулась домой и зашла на кухню, а там стоял папа. Он сказал: «Закрой глаза!», но я уже слышала собачье поскуливание за дверью.

Я никогда в жизни не была так счастлива, как когда папа открыл дверь в гостиную, и первым, что я увидела, стал мохнатый шар, так сильно виляющий хвостом, что вместе с ним тряслась вся задняя половина его тела. Я упала на колени и, когда пёс лизнул меня, немедленно, бесповоротно влюбилась.

Папа забрал его из Сент-Вуфа, и мы не знали, сколько ему лет. Викарий (который разбирается в таких вещах) подсчитал, что ему примерно пять. И ни на кого из списка моих любимых пород он не походил.

Так что я составила новый список, вписав первым пунктом «дворняжки».

Всё это длилось один месяц. Двадцать семь дней, если точнее. Двадцать семь дней чистого счастья, а потом всё закончилось. Испорчено Джессикой, которую я изо всех сил стараюсь полюбить – безуспешно.

Проблема была не в Мэшевом «пускании ветров».

Лично я могла с этим смириться. Хотя иногда от запаха слезились глаза, долго он не держался. Нет: дело было в Джессике, на все сто процентов.

Началось всё с кашля, потом она стала хрипеть, потом на руках у неё появилась сыпь. Оказалось, у Джессики аллергия.

– Ты что, не знала? – завопила я, и она покачала головой. Хотите верьте, хотите нет, но она просто никогда не бывала в достаточно близком контакте с собаками, чтобы выяснить, что она гиперчувствительна к их шерсти, или слюне, или чему там ещё. А может, это развилось у неё во взрослом возрасте. Не думаю, что она притворялась: не настолько она плохая.