Жёлоб – это широкий прямоугольный туннель, он ведёт к огромной яме на улице, в которую отправляются все собачьи отходы. Поднимаешь крышку люка и выкидываешь туда какашки, а следом добавляешь активатор, превращающий их в компост, который викарий потом разбрасывает по своему огороду. (Я только недавно об этом узнала. А мы столько лет ели выращенные им овощи. Фу.)

Можете себе представить: двадцать пять собак производят много какашек, и выбрасывать их в жёлоб – единственное, что мне не очень нравится в Сент-Вуфе, хоть из-за Рамзи я и старалась этого не показывать.

Сасс – крупная девочка, она наша одноклассница, но выглядит лет на пятнадцать. У неё уже оформилась фигура, плюс двойной подбородок и круглое пузо. Она ужасно сильная и может поднять близнецов, Родди и Робина Ли, держа каждого под мышкой.

Когда я увидела её, в животе у меня что-то всколыхнулось, хотя она не то чтобы задирается (в начальной школе Марин-Драйв к задирам относятся с предельной строгостью), но всё-таки умудряется быть пугающей.

– Ого, смотрите-ка, кто заявился! – сказала она, уставившись маленькими глазками на Рамзи. – Вы так хорошо смотритесь, когда идёте вдвоём к алтарю!

Я натянуто улыбнулась ей, делая вид, будто нахожу её замечание забавным, но ничего не сказала – это, по моему мнению, обычно лучший выход. Сасс скрестила руки на груди и мотнула подбородком в сторону Рамзи.

– Ты что, в школьной рубашке? В выходной? Тебе разрешается переодеться, если ты не в курсе.

До сих пор я этого не замечала, но под великоватой курткой у Рамзи и впрямь была синяя школьная рубашка-поло. Он повёл плечами и пробормотал:

– Она чистая. И мне она нравится.

Сасс довольно грозная, и, когда я подняла крышку жёлоба для какашек, она сделала шаг вперёд и сказала:

– Смотри не упади.

От этих слов я вздрогнула, будто она собиралась меня столкнуть. Опрокидывая содержимое ведра в люк, я молчала. Рамзи, напротив, за словом в карман никогда не лезет.

– По крайней мере она бы туда влезла, – пробормотал он. «Рамзи, – подумала я. – Это лишнее».

– Чего-чего? Ты что, смеёшься над… – На середине предложения её перебил вошедший в комнату, потирая руки, викарий.

– А! Отличная работа, отличная работа! Руки, что убирали за собаками, благословлены в глазах Господа.

– Это из Библии? – уточнил Рамзи.

– Нет, нет – это я сам придумал, – ответил викарий.

Когда мы с Рамзи уходили, Сасс проводила нас сердитым взглядом.

Вот такая она. Знаете выражение «Если не можешь сказать ничего хорошего, то лучше промолчи»? Так вот у Сасс в голове оно будто перепуталось: «Если не можешь сказать ничего плохого, то лучше промолчи».

Именно из-за злого замечания Сасс Хеннесси шесть месяцев спустя и начался конец света. И если вы думаете, что я преувеличиваю, позвольте мне объяснить.

Видите ли, до недавних пор все собаки в Сент-Вуфе были здоровы. А теперь… что ж, теперь нет.

И это всё из-за меня.

В последние пару лет кругом только об этом и говорят: Риск Передачи Заболевания. В школе вечно твердят – РПЗ то, РПЗ сё. Что в этом хорошего, так это то, что стоит кашлянуть в классе – и тебя немедленно отправляют домой.

В прошлом году у дверей каждого класса начальной школы Марин-Драйв повесили по диспенсеру с антисептиком для рук. Думаю, это стало новым законом.

Так что одна из моих задач в Сент-Вуфе – следить за санитарными ковриками и антисептиками для рук в карантинной зоне. Санитарные коврики – это влажные пористые коврики, об которые нужно вытирать ноги, когда входишь в карантинную зону и выходишь из неё, а карантинная зона – это место, где содержатся больные собаки.

В общем, всё это случилось через несколько дней после нашего первого визита к доктору Преториус в Купол.

Сначала я налила дезинфектант на санитарные коврики, а потом пошла в карантинную зону проведать Дадли: у него болел живот. Он оказывался там не впервые, так что я не особо волновалась. Если помните, он успел пожевать на пляже дохлую чайку, и я думала, что это всё могло быть из-за неё.

Он сидел за заборчиком из рабицы, доходившим мне до подбородка. У входа стояли резиновые сапоги и перчатки, которые я надела, прежде чем войти. Дадли слабо завилял своим хвостиком крючком.

– Привет, смешной старикан! – сказала я. – Тебе лучше? – Обычно я позволяла Дадли облизать мне лицо, но с собаками в карантине это запрещено, так что я просто почесала его по пузику. В резиновых перчатках вышло не так хорошо, но ему, кажется, понравилось.

Несколько дней назад на него приезжала посмотреть одна семья: они, возможно, собирались забрать его себе, но, думаю, сочли его слишком уж страшненьким.

«Девчушке он показался милым, – сказал викарий, – и она сказала своей маме что-то на китайском. Потом они долго разговаривали, я не понял о чём – только папа показывал на глаз Дадли, на зубы и на ухо, а потом они ушли».

Бедный уродец Дадли! Я подумала, как маленькая китайская девочка влюбилась в него, а потом её папа сказал, что он чересчур странный.

В глубине души, однако, я почувствовала огромное облегчение. Я знаю, что собаке лучше жить с семьёй, чем в Сент-Вуфе, но я бы не вынесла, если бы Дадли забрали.

Я внимательно оглядела его. Судя по виду, бедный пёсик чувствовал себя не очень хорошо. Он почти не притронулся к еде, но попил воды и сходил в туалет в лоток с песком, который я вымыла и продезинфицировала – сделала всё верно, в соответствии с правилами. Потом я немного покидала ему обслюнявленный теннисный мяч, но Дадли не проявил особого энтузиазма, к тому же я ударила мячиком слишком сильно, и он перескочил за забор и укатился, так что игру пришлось прекратить.

Я выходила из карантинной зоны, с санитарными ковриками я закончила до этого и как раз хотела наполнить диспенсеры (в которых было пусто), как вдруг передо мной возникла Сасс Хеннесси. Она слегка встряхнула волосами и встала, положив одну руку на округлое бедро.

– Приве-е-е-е-ет! – сказала она, но в глазах у неё не было ни капли тепла.

– Привет, Саския, – ответила я.

– Я только что говорила Морису, что теперь тут реально классно, – сообщила она.

Морису? Морису? Никто не зовёт викария Морисом, кроме моего папы, который с ним сто лет знаком. Все остальные зовут его викарием или преподобным Клегхорном. Хотя для Сасс было весьма типично называть его по имени. Я уже была раздражена, но дальше оказалось ещё хуже.

– Старая стрёмная псина, – сказала она, наклонив голову и изображая жалость. – Было бы куда добрее просто усыпить его, ты так не думаешь?

Вот оно: злое замечание, о котором я говорила раньше. У меня ушло несколько секунд на то, чтобы осознать: она говорит о Дадли. Дадли – моём втором любимом псе во всём Сент-Вуфе! Я почувствовала, как моя челюсть ходит вверх-вниз, но не произнесла ни звука.

– Ты в норме, Джорджи?

– Да, я нормально, Сасс. – Но это было не так. Я была в ярости. В тишине я наполнила диспенсеры, сняла перчатки и выдавила немного геля на руки, со злостью втирая его, пока Сасс просто стояла рядом. Потом я сняла резиновые сапоги.

– Слушай, я не хотела сказать…

– Ты знаешь, что тут так не делают. Так зачем вообще говоришь такое? – Я была в ярости.

– Но если он очень больной и старый…

Я громко рявкнула:

– Он не настолько больной и не настолько старый. Ясно?

Я видела, что Саския слегка ошарашена. Она тихо сказала:

– О-о-оке-е-ей, – и я подумала, что в кои-то веки взяла над ней верх.

Она наклонилась и опасливо подобрала обслюнявленный мячик Дадли, который укатился к двери. Потом она протянула его мне, и мне пришлось сказать:

– Спасибо. – Это было что-то вроде странного предложения мира.

Я повертела мячик в руках, глядя, как она уходит, а потом швырнула его обратно Дадли и захлопнула за собой дверь в карантинную зону.