Я, расстроенная, медленно побрела к выходу и оказалась на улице одной из последних. Когда мы выходили, здание уже успели оцепить лентами и везде наставить суровых бодигардов. Я понимала, что в ближайшее время ничего не решится, и вот так, в кимоно и почти кирзовых чёрных сапогах побрела под классическим г***бургским дождём в сторону места, где можно было переждать оказию.

Я приняла решение – вернусь. Меня пока что ничему не научили, а я нуждалась в этом. Несмотря на некоторые трудности и даже опасность я хочу продолжить изучать себя, хочу найти новый поток энергии, чтобы перестать быть такой уязвимой.

Я шла через парковку и улыбалась самой себе. Да, вернусь. Мужчина, закрывавший дверцу машины, бросил:

– Красавица!

Я посмотрела на свой внешний вид:

– О да, неписаная!

И мне стало смешно до слёз.

Следующие три недели принесли мне много встреч с разными тайками, которые усердно приводили меня в чувство, учили наполняться положительной энергией, расслаблять абсолютно всё тело до состояния, как говорила мой учитель по хору:

– Челюсть в этих местах должна быть как у дЭбила.

Вот я и училась быть дебилом. Потрясающе здорово. До некоторых сеансов, когда предполагалось, что будет масляный массаж, меня сажали перед большим подносом с маленькими глиняными сосудами и просили открывать каждый из них, пробовать ароматы и выбирать тот, что откликался моему настроению в полной мере. Я почти всегда предпочитала лотос. Бывали дни, когда больше подходило манго, хотя я не могу сказать, что оно мне нравилось больше, но я выбирала его и оставалась довольной. И всё же лотос меня пленил. Я обожала несколько дней после массажа ощущать хотя бы намёк этого запаха на своём теле.

После каждой встречи с моими чайками я пила острый-преострый имбирный чай с лимоном, после которого мне уже никуда не хотелось идти, только лишь плыть по вымощенным улочкам и представлять, как совсем скоро повторится знакомство с собой, счастливой и спокойной.

Однажды, и это было под конец тайского сезона, я попала на кедровую бочку. Голова выглядывает, а всё тело нещадно терпит эти подходящие пятьдесят градусов, и потом на коже остаются ожоги некоторое время. Сидишь и терпишь, и ждёшь, и всё в полной тишине, в темени, при не успокаивающихся цимбалах. Глаза туда-сюда, тайка всё хохочет и только приговаривает:

– Hot, hot, hot!

Да, чёрт возьми, это ужасно горячо, так сильно, что начинаешь исполнять внутри бочки тарантеллу. Говоришь ей:

– Very hot!!! Уууууух!

А она тебе:

– Yes, very hot, – покивает головой в знак согласия и смиренно нальёт водички в стакан, поставит рядом, чтобы ты понимала, что ждёт после.

Ну и что, что горячо? Не умрёшь, всё в норме.

И я ушла в ощущения и преодоление этого состояния, когда ничего не можешь сделать и становится страшно. «Можно умереть от внезапной остановки сердца, можно подхватить какую-нибудь инфекцию, потерять сознание или прийти к инсульту, первому и последнему и т. д.» – список недугов, приведённых участливо моим отцом.

А можно успокоиться, начать правильно дышать, понять, что бочка – это некоторые законы жизни, которые мне недоступны, как ни крути, голова в таком положении всё понимает, и воображение может многое представить, но что ни делай, это всего лишь бочка, так пусть она ею и останется.

Впоследствии, когда мне становилось некомфортно наедине со своими мыслями, я тянулась за маслом лотоса и произносила следующую фразу:

– Мои тайки – русские чайки, способные вылечить Душу.

Мы прохлаждались на террасе. Периодически к моим друзьям подходили их друзья, и нас становилось больше. На столах так же появлялось больше пачек сигарет, разных зажигалок и телефонов. Все приносили с собой своё барахло и много проблем. Но так как настал конец рабочего дня, и нам было не до уныния, мы просто сидели и молчали. Некоторые думали, может, заказать что-нибудь поесть, некоторые не могли отнять взгляд от телефона и искали там бог знает что.

Я укуталась в плед, потому что ветер усиливался, и казалось, с минуты на минуту пойдёт дождь, но его всё не было, и мне это только казалось. В моей жизни образовался штиль, о котором я мечтала долгое время. Ко мне вернулось осознание такой ценности, как сон, скажем, с одиннадцати (а то и с десяти) и до восьми часов утра без перерыва. Я вновь стала спать и получать от этого невероятное удовольствие. После сна мне хотелось нормально есть, и я себе ни в чём не отказывала.

Говорят, чтобы какое-то занятие довести до уровня привычки, нужен двадцать один день. Мне кажется, это правило работает и в противном случае: хочешь избавиться от привычки, делай что-то двадцать один день, хотя бы попробуй. Каждое утро после сна я стабильно выходила на пятнадцатиминутный променад до кафе, где возле входа при распахнутых настежь дверях выпивала огромный стакан апельсинового фреша. На меня так приятно дуло ветром, я ощущала, как в организме становится больше витаминов, и что-то путное из этого должно выйти.

При моём появлении баристы восклицали:

– А мы думали: почему вдруг цитрусами запахло?

Никогда за мной такой привычки заметить было невозможно, но теперь я ассоциировалась у незнакомых людей с ароматом апельсинов, и это тоже что-то да значило.

Так вот, приближался двадцать первый день, и я втянулась и уже не могла себе представить утро без фреша. Почему его нужно выпивать только в отпуске? – задаю я сама себе вопрос. Совсем необязательно.

Сегодня я тоже пила сок из цитрусов с обилием мякоти, он был сладким. Вечером я сидела с друзьями, реплик из меня не выходило, я, скорее, оказалась внимательным слушателем, чего со мной давно не приключалось.

Я бросила взгляд вдаль и увидела перед железным забором церкви высокого молодого брюнета, стоящего ко мне спиной, пытающегося что-то сфотографировать на телефон. Я прищурилась: за забором верующие готовились отправиться в крестный ход. Я вспомнила: сегодня был особый день в жизни христиан. Что там искал молодой человек – непонятно. Ракурс был выбран странный, ничего особенного там не происходило, люди стояли, обсуждали что-то в самой простой одежде, да и молодой человек не казался приверженцем какой бы то ни было религии. Я отмахнулась от линии своих бессмысленных рассуждений и вернулась к друзьям за стол. Все обсуждали колокола, в которые ударяли сегодня очень странно. Я прислушалась: правда, как будто человек наверху был не в том состоянии, и звон доносился ужасный.

– Ведь они умеют красиво это делать, я знаю, – громко произнёс парень в капюшоне.

– Да, я тоже как-то слышала, мне понравилось, может, день сегодня не тот. Все устали, и ОН там устал.

– Может быть.

Я припоминала звон колоколов этой церкви, он всегда был прекрасен, мне нравилось проходить мимо, когда от неё по улицам разливалась приятная музыка, но не сейчас. Тем временем с каждым новым перезвоном к нам приближался тот самый брюнет и теперь он приобретал реальные черты, его можно было разглядеть и с лёгкостью запомнить до следующей встречи. Он был красив.

– О, Паша, привет! – один из моих друзей не вставая протянул молодому человеку руку. Тот радостно пожал её и приставил стул к нашему месту. Он плюхнулся и ещё раз обернулся посмотреть на церковь.

– Это Паша и он красив, – ввернула своё моя любимая блондинка Надя, замечательной души человек.

– А тебе всегда нужно это отмечать? – человек в капюшоне казался немного раздражённым, но я, признаться, никогда до конца не могла разобрать его душевное состояние, всегда попадала не в точку. – Как будто это и так незаметно, – он закатил глаза.

– Ну вдруг! – Надя пожала плечами, словно она была здесь ни при чём.

Паша приятно улыбнулся и только оставил после:

– Даа… Знаете, сегодня, когда покупал сигареты, обратил внимание на страну-изготовителя, – он повертел в руках пачку, посмотрел на оборотную её часть. – Они сделаны в Казахстане. В Казахстане!