Известие о смерти дочери старик Мансуров получил как раз в то время, когда ожидал всю семью Палтовых к себе в гости.

Это ужасное несчастье и ему едва не стоило жизни. Он опасно заболел и выздоровел только через несколько месяцев – благодаря заботливому уходу Марьи Ивановны и Сидоренко. Теперь письма с юга приходили значительно реже: зять писал тестю мало и скупо.

Капитан Палтов был слишком занят службой в своем далеком захолустье, и ему не хватало времени вести аккуратную переписку с отцом покойной жены. К тому же горе – потеря любимой женщины – так подействовало на молодого офицера, что он весь ушел в себя.

Зато какой бесконечной радостью наполнилось сердце старика генерала, когда в один прекрасный день его верный Сидоренко подал своему барину небольшой конверт, надписанный вкривь и вкось безобразными детскими каракульками. Это было письмо Южаночки! Первое письмо от далекой ненаглядной внучки!

С сердечным трепетом вскрыл это письмо старый генерал. Семилетний автор письма торжественно сообщал «милому, золотенькому дедушке», что теперь она, Ина, уже большая девочка, выучилась грамоте и обязательно будет писать дедушке длинные, подробные письма.

И вот с двух противоположных краев России, с севера на юг и с юга на север, полетели письма. Дедушка писал внучке, внучка – дедушке. Теперь старый генерал отлично знал всю подноготную своей ненаглядной Южаночки. Знал все ее радости и горести, знал все, что ни делалось там, на далеком юге, в охранявшем русские границы полку.

Ина писала дедушке обо всем: о постоянной задумчивости и угрюмом настроении отца в последнее время, о строгой тете, родной сестре ее папы, Агнии Петровне, заменявшей в доме место покойной матери, и о своих любимых солдатиках. О последних девочка отзывалась с бурным восторгом. Еще бы! Как ей было не любить их! Вся ее жизнь с самой колыбели проходила рядом с ними. Из окна своей спаленки она видела, как проводились учения на плацу, видела, с какой ловкостью и быстротой, стройно и красиво двигались солдаты под звуки военной музыки на парадах, с каким добродушием и готовностью старались угодить ей, «маленькой капитанской барышне», в которой все буквально души не чаяли. Принести букет цветов Ине из долины, спелой ягоды из лесу, поймать ей голосистую малиновку в роще, притащить зеленую ящерицу с поля – все это каждый солдатик считал своим непременным долгом.

Ей на славу выездили гнедого Красавчика, на котором отец позволил девочке кататься по окрестностям в сопровождении тех же верных солдат. Для нее же с особой тщательностью выдрессировали маленькую чекалку[6], пойманную в лесу, ходившую всюду, как собачонка, по пятам за своей юной госпожой. Словом, между Иной и «ее солдатиками» царила самая трогательная дружба. О них-то, своих верных друзьях, и писала далекому дедушке маленькая внучка, писала много и часто.

Годы шли, Ина подрастала. Вдруг новое несчастье внезапно обрушилось на ее темнокудрую головку. Владимир Петрович Палтов неожиданно скончался, едва успев поручить опеку над дочкой ее тетке и своей сестре, о чем известило дедушку печальное письмо девятилетней Ины.

После обеда в гостиной зажгли люстру, и дедушка, угостив Южаночку сладким десертом, провел ее туда.

Войдя в большую, просторную, ярко освещенную комнату, девочка внезапно притихла. На ее за минуту до этого оживленном личике отразилась печаль. Ее черные глазки устремились куда-то вперед и подернулись грустью. Дедушка взглянул в том направлении, куда смотрела его внучка, и глубоко вздохнул:

– Ты узнала свою маму, девочка? – тихо шепнул он, с печальной улыбкой вглядываясь в портрет, висевший на стене гостиной. На нем была изображена совсем еще молоденькая девушка в белом вечернем туалете, как две капли воды похожая на маленькую Ину.

– Я очень любила маму, – тихо сказала Южаночка, – и горько-горько плакала, когда Господь взял ее к себе на небо… Если б мама и папа были живы, мы бы приехали все вместе к тебе, дедушка… и… и… И меня не отдали бы в этот противный институт…

– Но в этом «противном», как ты называешь его, институте, есть много хороших девочек, Южаночка! – попытался утешить внучку старый генерал.

– Ах, дорогой мой! – серьезно, совсем как взрослая, ответила девочка. – Ты совсем позабыл, что там есть и Крыса, которая ненавидит меня… И… и потом, как же мне может быть весело с девочками, которые наверняка боятся уплывать далеко в море, лазить по деревьям, скакать верхом, как я умею! А петь песни, как я, они уж и точно не умеют, милый дедушка!

– А ну-ка, спой мне песенку, Южаночка! Покажи свое искусство! – с добрым смехом попросил Мансуров.

И прежде чем успел он закончить фразу, Южаночка кинулась к роялю, стоявшему в углу комнаты, подняла крышку и, усевшись на высоком табурете, положила на клавиши свои маленькие пальчики, заиграла и запела. Это была прелестная, хорошо знакомая дедушке песня про ангела, улетевшего на небо с душой умершего человека, песня, которую так часто пела ему покойная Саша…

Серебристый голосок Южаночки то звенел колокольчиком на всю квартиру, то затихал до шепота и, словно воркующий голубь, едва слышался в тишине.

Привлеченные пением, из кухни пришли Марья Ивановна, кухарка и мальчишка-поваренок. Из буфетной неслышно появился Сидоренко с полотенцем в руках, и все с блаженными лицами замерли на пороге. Марья Ивановна плакала от умиления, кухарка тоже вытирала передником слезы. У Сидоренко шевелились его тараканьи усы, а мальчик Прошка так широко разинул рот от изумления, точно хотел проглотить разом и самый рояль, и маленькую певицу, обладающую таким чудесным, неземным голоском.

Что же касается дедушки, то он не спускал глаз с Южаночки. Его сердце забилось сильнее, его душа трепетала, сжимаясь сладкой и нежной тоской…

И вдруг, когда все присутствующие, поддавшись очарованию пения, почувствовали себя словно отрешенными от земли, произошло нечто совершенно неожиданное. Южаночка изо всех сил забарабанила обоими кулаками по клавишам, стремительно вскочила с места, с грохотом повалив табурет, и в одно мгновение, растрепав свои черные кудри, упавшие ей на лоб, глаза и щеки и к тому же дыбом вставшие на затылке, завертелась волчком по комнате и неистово завыла во весь голос:

Последние слова она так пронзительно выкрикнула перед самым носом Прошки, что злосчастный поваренок как ошпаренный отскочил к дверям залы и с перепуганным лицом бросился дальше, в кухню. А Южаночка кинулась к дедушке, уткнулась ему в колени своей черненькой, как мушка, головкой и разразилась веселым, звонким смехом…

Дедушка смеялся. Смеялись и Марья Ивановна, и кухарка. Рыжие тараканьи усы и морщинистые щеки Сидоренко плясали от удовольствия, а сузившиеся от смеха глаза с явным обожанием устремились на веселое личико маленькой шалуньи.

– Это медвежий танец, дедушка! Разве не хорош? Как ты его находишь! – хохотала Ина, целуя руки дедушки и блестя своими черными, разгоревшимися, как угольки, глазами.

– Очень хороший танец! И ты его прекрасно танцуешь, Южаночка! – со смехом отвечал генерал.

– Рады стараться, ваше превосходительство! – вытягиваясь в струнку и скосив глаза в сторону, как настоящий солдат, отрапортовала Ина.

Потом с тем же веселым смехом прыгнула на колени к дедушке и покрыла градом горячих поцелуев его глаза, губы, щеки и лоб.