© ЗАО «ЭНАС-КНИГА», 2017

Дедушка, высокий, красивый старик в генеральском сюртуке нараспашку, вынул из бокового кармана жилета телеграмму и чуть ли не в сотый раз прочел: «Приедем сегодня в три. Бранд». Потом снова тщательно сложил бумажку, спрятал ее и, чуть-чуть приоткрыв дверь кабинета, громко спросил:

– Все ли у вас готово, Марья Ивановна?

На пороге комнаты появилась маленькая, толстенькая, розовая старушка в черном фартуке, с ослепительно белым чепцом на головке.

– Все как есть, все готово, ваше превосходительство, – весело отозвалась она, сияя добрыми ласковыми глазами, и ямочки появились на пухлых румяных щеках, – все готово: и комната для дорогой гостеньки, и парадный обед, и…

– А трубочки удались ли со сливками? – озабоченным тоном прервал ее на полуслове дедушка.

– Уж так-то удались, что и желать лучше нельзя, – так же весело отвечала Марья Ивановна.

– А в новый умывальник свежей воды налили? – еще более озабоченно осведомился генерал.

– Только что Сидоренко целый кувшин вылил, ваше превосходительство, – вся сияя добродушием, отозвалась старушка.

Дедушка с довольным видом кивнул белой как снег головой, взглянул на добродушное личико Марьи Ивановны и неожиданно по-юношески весело и радостно засмеялся:

– Едет она! Едет, наконец-то, наша Южаночка!

– Так точно, едут-с, ваше превосходительство! – послышался грубоватый голос с порога комнаты. И рядом с толстенькой шарообразной фигуркой Марьи Ивановны мгновенно выросла широкоплечая бравая фигура старого солдата – с коротко остриженной седой щетиной на голове, с маленькими заплывшими глазками на добром морщинистом лице и с рыжими, как у таракана, торчащими во все стороны усами.

Марья Ивановна и усатый солдат, иными словами, денщик Сидоренко, составляли старую дедушкину гвардию. Лет двадцать тому назад дедушка, тогда еще, впрочем, не дедушка, а просто генерал Аркадий Павлович Мансуров, вышел в отставку и вскоре овдовел, оставшись с семилетней дочерью на руках. Для маленькой Саши, лишившейся матери, и была взята бонна Марья Ивановна. Когда Саша выросла, вышла замуж и уехала с мужем далеко на юг России, где стоял его полк, Марья Ивановна осталась в доме старого генерала присматривать за хозяйством. Что же касается денщика Сидоренко, то он знал Аркадия Павловича в еще более отдаленные времена. Дедушка и Сидоренко служили в одном полку, вместе ходили в поход «на турку», вместе делили все трудности походной жизни, вместе были ранены под Плевной, причем серьезно раненного в ногу дедушку бравый молодец Сидоренко под громом неприятельских выстрелов вынес на руках из боя, несмотря на свою простреленную навылет грудь. В один и тот же день и генерал Мансуров, и денщик Сидоренко вышли в отставку и, не желая более разлучаться друг с другом, поселились вместе доживать свой век. Барин и денщик были связаны самой крепкой неразрывной дружбой. Один дополнял другого. Один без другого никак не мог обойтись. И сейчас, увидев в дверях своего верного слугу, делившего с ним и радость и горе, дедушка, чуть прихрамывая на больную ногу, приблизился к Сидоренко, хлопнул его по плечу и произнес глубоко прочувствованным голосом:

– Что, дружище, настал наконец и на нашей улице праздник? Уж теперь-то скоро увидим нашу Южаночку! Скоро, братец ты мой!

– Уж чего скорее, ваше превосходительство, – отозвался ему в тон слуга, улыбаясь всеми своими морщинами и шевеля тараканьими усами.

В это время Марья Ивановна, не отводившая глаз от окна, неожиданно всплеснула руками и вскрикнула полным отчаяния и страха голосом:

– Ах, ты, Господи! Еще этого недоставало! Снег пошел! Простудится еще, чего доброго, наша барышня.

– Простудится? Южаночка простудится? Ха-ха-ха! – разразился веселым смехом дедушка. – Не думаете ли вы, что какой-то снег может повлиять на здоровье Южаночки? Да она, голубушка наша, с детства приучена переносить всякие перемены погоды. В дождь босыми ноженьками покойная Саша ее бегать посылала, ванны из холодной ключевой воды ей делала, с непокрытой голо…

Тут дедушка умолк на полуслове, не успев докончить начатой фразы. Оглушительный звонок раздался в передней и десятками отголосков зазвенел, переливаясь по всей квартире.

– Она! – вырвалось из груди генерала Мансурова, и он махнул рукой.

Сидоренко, а за ним и Марья Ивановна с мало соответствующей их почтенным годам быстротой кинулись в прихожую, перегоняя друг друга. Дедушка хотел было последовать за ними, но радостное волнение было так велико, что совсем лишило его сил. Ноги старика задрожали, и он невольно остановился на пороге кабинета, протягивая вперед руки…

– Дедушка!

Что-то шумное, легкое, маленькое и ликующее, мокрое от снега, в белой шубке и таком же капоре[1], с быстротой стрелы и ловкостью котенка устремилось на грудь дедушки и повисло у него на шее.

И тотчас же целый град горячих поцелуев покрыл лицо старика. Белый капор сполз на спину, и перед генералом Мансуровым предстала прелестная смуглая головка с целым снопом густых смоляных кудрей. Кудри падали и на высокий умный лоб девочки, и на ее разгоревшиеся от холода щеки и спускались спутанной живописной бахромой на черные, как угольки, огромные, сверкающие весельем и задором глаза.

Девочка была крепка, как молодая репка, стройна, ловка и очень хороша собой. Дедушке же она положительно казалась красавицей.

– Вся в мать! Вся в покойницу Сашу! Марья Ивановна! Сидоренко! Глядите! Вся в покойницу барышню Сашу, не правда ли? Что за прелестное дитя! – с выступившими на глазах слезинками произнес старый генерал.

А «прелестное дитя» уже прыгало козленком перед лицом дедушки, держа его за рукав сюртука и болтая без умолку, как сорока:

– Ах, как интересно было ехать, дедушка! Кушать и спать в дороге! Очень хорошо! Только вот Крыса все портила. Всюду совала свой нос. Только и знала, что ворчала: «Ина, не ходите туда, Ина, не ходите сюда! Ина, сидите смирно, Ина, не болтайте ногами и не грызите ногтей!» Надоела – до тошноты! Если бы не она, все бы хорошо было! Ведь я ни на минуточку не забывала, что еду к тебе, дедушка! Я так хотела увидеть тебя поскорее, познакомиться с тобой… Вот и приехала! Вот и узнала! Ты чудо какой хорошенький, дедушка! Точно старый царь Берендей из сказки. Только у Берендея борода, а у тебя нет. Отчего ты не носишь бороды, дедушка? А Сидоренко? Где твой Сидоренко, про которого мне так много рассказывала мамочка?

Не умолкая ни на минуту и не выпуская из рук полы дедушкиного сюртука, чернокудрая девочка с очаровательной улыбкой завертелась из стороны в сторону, блестя разгоревшимися глазками и сверкая перламутровыми зубками.

– Вот он – Сидоренко! – не без гордости представил внучке своего верного слугу генерал Мансуров.

– Ах! – пронзительно взвизгнула девочка и, отскочив от дедушки, мгновенно очутилась на шее ошалевшего от неожиданности и счастья старика солдата. – Голубчик Сидоренко! Молодец, Сидоренко! Я вас очень люблю, Сидоренко, и всегда молюсь за вас, за то, что вы не дали погибнуть дедушке и спасли его жизнь! Ах, как я вас люблю за это! – с детской непосредственностью щебетала Ина.

Старый денщик сиял от радости. Дедушка с обожанием смотрел на внучку, светились от восторга глаза Марьи Ивановны… У всех троих на лицах появились умильные и счастливые улыбки.

И вдруг сухой, холодный голос нарушил всеобщее умиротворение.

– Ина! Куда вы забрались! Постыдитесь! Взрослая десятилетняя барышня – и висит на шее у прислуги!