Вот уж, правда… Не оставляйте! Если что я и поняла из собственной жизни – никогда не оставляйте старшего ребенка с младшими, не родными, да и родными, нянькой. И надолго! Рано или поздно – это въестся и… На будущих детей и внуков – вы смело будете смотреть в чужих руках и у чужих людей, в род или детдомах. А ваше чадо вступит в ряды чайлдфри. Да там и до парада – недалеко. И ладно, если дирижаблей. Та же тема, кстати, с работой и семьей. Чрезмерная слежка и опека, забота – дадут по мозгам и перевернут игру мира. И добро пожаловать в мир без детей! Рай или ад… Каждому – свое! А что, собственно? Увлекательно. Мир. Без. Детей! Кому: Я. Тебя. Люблю! Кому: Выходи. За. Меня! А кому… Это и эти три слова! Вкусовщина и цветовщина, не более.

Нет детей – нет проблем! Я никогда не делаю того, чего не понимаю. Зачем? Зачем дети? Стакан воды? Опять?! Да я его сам налью и рядом поставлю. А лучше фильтр или бутыль. Дальше, что? Хочется? А мне не хочется. А смысл жизни? Нельзя вкладывать в детей – свой смысл жизни! Он. У них. Свой! Они найдут – свой. А ты, в свою очередь, вот попробуй найти и свой. Без них! Закрыли тему. Какой смысл может быть в том, что не ты себе дал и не ты у себе же отберешь? Тебе, не спросив, дали и так же, не предупредив и не сказав, от тебя же, отберут. В жизни. Нет. Смысла! Вкладывать его – в семью? А если семья развалится. Смысла – не будет! Также и в обратную сторону. Не будет тебя – не будет семьи, детей…

– Тихо-тихо! Спи… – зашептала Анна, нежно и ласково укачивая это отродье.

А меня взяла измена. Все рогатые и рогоносцы, в очередь! За мной будите. Отлично, давай! Давай забудем обо мне и будем успокаивать его. Давай не любить меня и будем лелеять его.

– А, может, ты его еще и к себе домой возьмешь?!

К себе. Не к нам! Вот так и теряют друзей! Так и теряют семью.

– Дарина! – рыкнула она.

И уже полноценно – повернулась ко мне. Не только лицом и головой, а и всем своим тучным корпусом. Но и при этом – стараясь как можно меньше двигаться. И вообще – не двигаться. Естественно! Чтобы не разбудить его. Для меня – она этого никогда не делала.

А когда она, вообще, что-либо делала для меня?! До десяти лет – я была на попечении бабушки. Валентина! Женщина, пятидесяти двух лет. Прекрасная женщина и прекрасный человек! С кучей милых мимических морщинок, у аккуратных, небольших старческих губ и светло-карих глаз. С подернутыми сединой, короткими светло-каштановыми волосами. И с чуть сгорбленной, но худой фигурой. Чуть ли не единственный, пока и на моем веку, кто хоть как-то был в моей треклятой жизни. И принимал в ней какое-то участие. Да и практически – все! Была и есть, мне и для меня, вместо матери и отца! Пока первая работала и отбивалась от мыслей о втором! А после… После – на самостоятельном. Так сказать: под свою ответственность и на своем попечении! Я принадлежала – лишь себе. Только, сугубо, на материальном попечении – я была у нее. Что касалось отношений, как чувств и эмоций, так ощущений и души – было не к ней.

И что же я вижу теперь? Теперь – я вижу, что, оказывается, в ней есть душа! Душа, представляете?! Чувства и ощущения, эмоции… Сердце в ней есть! Чертова душа и в черством сердце, которую она сейчас дарит этому отродью! Не мне. Ему! Почему же тебе так везет-то, сученыш, а?!

– Да пошла ты! – выкрикнула я.

И обувшись, подорвалась со своего места, идя в сторону дороги. Кое-как накинув на плечи куртку, и застегнув ее молнию на половину, я побрела по коричнево-желтой, земляной и песчаной, тропинке. Сквозь темно-зеленые деревья и кусты, по непроглядной, и хоть глаз выколи, темноте. Не разбирая дороги и силуэтов, чего бы и кого бы там ни было, впереди. Класть! Я больше не останусь в этом окружении. Не останусь рядом с этими людьми! С этими нелюдями. А казалось бы: кто есть кто! С их чертовыми детьми и Анной, забивающей на собственного ребенка, чтобы уделить внимание чужому. Прекрасно! Добросовестная… Кхм!

Пусть я споткнусь и пусть упаду, разобью нос и голову. Тело и душу. Сердце! Что, собственно, одно и тоже! Или меня изнасилуют, например! А может – даже и убьют. Пусть. Я готова к этому! И не потому, что, скорее всего, возрожусь. Хоть, мысли мои, как и дела, достаточно крамольные и каверзные. Но неестественная смерть, как не суицид, обязывает к прощению и отпущению! Лишь бы – только не терпеть эту ноющую и снедающую, меня, боль. Что сейчас рвет меня на части. Не хочу чувствовать ее! Не хочу…

Нужно уйти! Куда? Неважно! Лишь бы – далеко. К кому? Не имеет значения! Лишь бы – не домой. И лишь бы – не обратно. Не вернусь! Не попрошу прощения. Хватит! Напросилась – за всю свою недолгую, но какую-то, жизнь.

Кто же знал, что официальная, как и капитальная, ссора – произойдет, именно, сейчас? Если бы мне сказали, что я пошлю родного человека и уйду ночью из леса – в никуда и одна… Я бы не поверила! А после – рассмеялась и плюнула бы в лицо. Разу уж идти по всем штампам и баянам – так идти по всем. Но… Вот! Верь или не верь, а это случилось – сейчас! И как-то… Не страшно, даже. Не больно! Не настолько, чтобы… Чтобы невмоготу и никак! Стало – даже легче! Будто… Камень с души упал! И хоть она и болит… Продолжает ныть и подвывать, скрестить и выскребать, меня же и из себя. Акклиматизация – всегда проходила для нее тяжко. Но болит – уже не так сильно и не так тянуще. Эту боль можно терпеть! И я потерплю. Как обычно, в принципе.

Плевать на нее и на ее друзей. На их детей и на всех свидетелей. Плевать! Надоело держать авторитет! Тихая и примерная девочка! Ее только в пример и ставить! Чуть ли – не боготворить, ага! Обожествлять! И в попу целовать! Ради всего… к-хм… не моего святого! Надоело нести этот хомут. Надоело тянуть вожжи, таща за собой этот караван и корабль. Надоело. Я – не бурлак!

Пусть ненавидят! Даже – пусть презирают. Я буду не против! Рано или поздно – они должны были увидеть мое истинное лицо, без этих чертовых масок! Что, в большинстве своем, понавешали они же сами и для себя. И они его увидели! Да будет свет!: сказал недоэлектрик-перехирургсапер и перерезал не те красно-синие провода!

В переднем правом кармане куртки разрывается телефон. Повторяет, снова и снова, одну и ту же мелодию звонка. А я продолжаю идти – как в сказке: не зная куда! Не принесу, да, но: несу то, не зная что. Себя! А куда? На Кудыкину гору, чтобы спрыгнуть с нее! Но перед этим… Толкнуть всех тех и этих. Пропущу и провожу, так уж и быть, в последний-то путь!

Спотыкаюсь о темно-коричневые, почти черные, старые и трухлявые, иссохшие и большие, длинные и толстые корни деревьев. Прорвавшие и прорезавшие побитую и истерзанную, потрескавшуюся со временем и потресканную самим временем, дорожку под ногами. Запинаюсь о серые камни, осекаюсь о стеклянные бутылки. Считаю прочую мерзость. Радуясь, что и не носом. Вроде – оставленного цветного, пищевого и питьевого, мусора. Разноцветного и разношерстного – продакт-плейсмента.

Практически падаю, но, в последний момент, ловлю сама и себя же. Удерживаю равновесие, перевожу сбившееся дыхание и иду еще быстрее. Хотя… Куда уж быстрее? Знаю, что оторвалась и что меня уже никто не догонит. И не начнет даже погоню! Не начал! Не начала… За кем и чем? Но ощущение чьего-то присутствия – не покидает. Не оставляет – ни на одном из шагов. Неужели, догнала? Но, да… О ком и о чем это я говорю? Эта женщина – не переступит через себя! Даже и, тем более, ради меня. Не наступит на шею своей гордости – своей же гордыней. Человек, а столько греховного пафоса! Не дадут же забрать ее – из личных интересов и побуждений. Или… Или, да? И она… Догнала?!

Слышу хруст сухих веток за спиной… Ускоряюсь! Но… В секунду оказываюсь поймана! Чья-то правая рука хватает меня за плечо, разворачивает и… Оглушительный шлепок! Резкий и резвый хлопок. Пощечина! Вторую руку-то, левую, я и не заметила! Вышло – смачно! Голова отклонилась назад. Пришлось – даже согнуться и чуть выгнуться, чтобы не упасть. А после – приложить правую, уже свою, но прохладную ладонь. К своей же правой, горящей и покрасневшей, раскрасневшейся, как никогда и нигде, ни с кем и ничем, щеке.