Не раз ещё и предстоит мне усомниться, чтоб с неизвестностью сродниться, не различая Свет и Тень, и путая в ней отражения и лица. Наугад, как будто пальцем в небо, пытаясь раздобыть, что нужно мне, и побывать, где не был, но не против оказаться, Бог весть зачем. А чтоб не застояться! Не повод важен, важно не бояться вперед смотреть, над неудачею смеяться и впредь уже не повторяться, на свежей яме спотыкаться, вставать, отряхиваться и увлекаться другой мечтой.

А Вы со мной? Иль только здесь, а я для Вас пятно на монотонности дали? Что ж, не впервой. Я рад пойти навстречу, и миг свидания предвкушая, его прообраз Вам нарисовать.

Мог ли я представить на излёте 2012 года, что эти строки лишь прообраз грядущих? Что родство между ними и теми, что известны теперь под названием «Открытое письмо» заключено в Ритме? Но и они дождались своего звездного часа. Я не посмел оставить их в прошлом, потому что они определили моё будущее.

Никогда прежде я не чувствовал такого духовного родства с Женщиной. Родства по Боли, родства по Беспокойству. Родства в желании воплотить свою Любовь в нечто осязаемое. Меня не пугало, что родство я ощутил по Твоей интонации в песне, адресованной вовсе не мне. Напротив, меня воодушевило само Звучание. Когда же я прочёл Твою книгу, которая, казалось, была соткана из стихов и воспоминаний только для того, чтобы сказать Любимому человеку: «Давай начнём сначала», я влюбился в этот лишенный всякой надежды посыл. Всё моё существо требовало открыться навстречу и пригласить Тебя в Мир моей Любви.

Меня, искавшего Вдохновения, подкупала Твоя потребность Вдохновлять. И более того притягивало схожее с моим желание обрести Пару. Пару во всём. Я знал, что книга, существовавшая на тот момент на стадии Замысла, обязательно станет зароком наших отношений. Я давненько решил, что у неё есть особая роль – показать, что я достойный избранник своей Возлюбленной. А теперь миссия её значительно расширялась.

Книга являлась оправданием моего вторжения, олицетворяя приглашение в мои Миры. Книга ломала стереотипы. Я готов был вложиться в неё весь, не видя иной возможности завладеть Твоим вниманием. Я рисковал. Но отступиться для меня было сродни потере самого себя на сей раз окончательно.

Не удивительно, что родство разбудило Ритм. Я давненько не писал стихов, а теперь не мог представить и дня без нескольких. Казалось, я думал стихами. А сама Рифма определяла ход событий. Потому что Рифма – это Связь, это Созвучие. Созвучие, изменившее меня, моё Слово, само моё Звучание.

Да, я уже затрагивал тему «что можешь знать ты обо мне?»… Так вот, что я о Вас знаю – то, что я Вас Люблю, этого, по-моему глубокому убеждению, достаточно. Если Вам хочется уточнить «как же так», значит, Вы о себе знаете гораздо меньше, чем я, и подтверждается правило – со стороны виднее.

…

Почему Вам. Потому что я люблю Ваше беспокойство. А до любви к Вашему беспокойству, которого я не слышал до сентября этого года, я поставил себе писательскую задачу среди прочих взбаламутить беспокойство читателей, потому что поиск покоя в жизни – это абсурдная утопия, ведущая к застою, без перспектив развития, и одно тут утешительно, что поиск – это процесс, и куда он заведет, непредсказуемо.

…

До Вашего жаждущего доминировать беспокойства я подобных беспокойств не встречал, и мне, как человеку, которого постоянно куда-то то ли носит, то ли несет, очень с ним комфортно разговаривать. И хочется поделиться, только я не уверен, что должен вмешиваться. С другой стороны, вечно меня заносит в чужие жизни в переломные моменты.

…

Ну и, пожалуй, на этом месте я позволю себе не согласиться с Вами, что главное в Любви – терпение, потому главное везде – смирение. И у меня есть для пояснения два следующих образа. Терпение сродни ноше за спиной. Она вполне посильная, но дорога длинная, и чем дальше идешь, тем больше кажется, что груз тяготит, и наступает момент, когда хочется не только его сбросить, но снять одежду, обувь и идти голым, чтоб ничего не мешало, хотя и боишься, что в одно мгновение стал беззащитным.

А смирение – это на ладан дышащий домик в деревне, приобретенный по случаю, потому что совсем жить негде. Ты заходишь в него, вздыхаешь, и начинаешь уборку. Расставляешь нехитрую утварь, начинаешь обживаться, то тут подлатаешь, то там, то прикупишь занавески.

Потом обрастаешь хозяйством, потом делаешь ремонт, потом копишь средства на новый фундамент, потом на сруб, постепенно все меняется до неузнаваемости, и, хотя у тебя не становится меньше проблем, и конца-края нет заботам, ты с большей легкостью и энтузиазмом принимаешь каждый новый миг, и строишь планы на будущее. И ты помнишь себя голым, но не считаешь наготу беззащитной, потому тебе не от кого обороняться и некого стыдиться.

Мысли – ветер. Им можно воспользоваться, чтобы наполнить паруса, а можно и пренебречь, отправляясь странствовать на автомобиле. Сердце стало больше на одну Любовь, и выносливее на одну боль. И никому ещё не удавалось взять меня за руку так, чтоб я не стал отождествлять себя с этим человеком, но, напротив, согласно собственному определению Любви, захотел познать невозможное, преодолевая ежесекундный страх, руководствуясь Любознательностью, чувствуя, что уже так много получил взаймы, что, претендуя на иное, нарушаю все возможные принципы бытия.

Есть-таки, повод себе верить, что когда влюбляешься «по-настоящему» глубоко, то видишь перед собой вовсе не своё отражение, не плод своих желаний. А другого человека. Желанья во плоти. Другие желания, другие страхи. И думаешь, что это совершенно невозможно.

Невозможно само существование этого, потому что ты и так не в состоянии ужиться с собой, а оказывается, и горизонты шире, и бури ужасней. И теряешься, и сомневаешься вдвойне от неуверенности в себе и возможности существования в тебе того нового, что привнес взгляд на полюбившегося человека. Невозможно, но притягательно, приятно, заманчиво и увлекательно.

И то, что сказано Вами, совсем не новость для меня. Я так думал, я об этом догадывался, но я знать не знал, что Вы это говорили, и всякий раз решаясь послушать интервью, я замираю, слушая, как снова аритмично колотится сердце, не делясь эмоцией с внешним Миром. И я снова попадаю в Вас, а не в себя.

Я, постигший любовь к чтению лишь тогда, когда породнился с Авторами, научившийся искать у них свое, перестал делить их на классиков и современников, но на собеседников, спорщиков, рассказчиков, попутчиков и иногда противников. Я, именовавший серию свою «Заметки читателя», предполагая повествование, как читатель всё переворачиваю на свой лад. Я робею, слушаю молча, молчу после.

У жимолости, привыкшей жить в тени деревьев и высокого кустарника, а потому ориентирующейся не на длительность дня, а температуру воздуха, лопнули почки. Такая вот осень. Она не ждала, не предвкушала и не планировала, почувствовала тепло, и ответила на его ласку.

Не известно, скоро ли настоящая зима, с чего она начнется, с мороза ли, со снега ли. Как она её переживет, и сумеет ли весна быстро восстановить её силы. Или таки она подмерзнет, но, не зная сожаления, последует за желанием жить, вдыхая весеннее пробуждение, насыщаясь летом, и выдыхая осень. И зацветёт, не в этот раз, так в следующий. И принесет первую в саду ягоду.

Ей не ведомы томление, влечение, страсть. Лопнувшие почки трудно назвать соблазном обмануться. Какой обман в осеннем тепле? Она готова и к зимней оттепели, и снова без сожалений и мыслей об утрате, зря потраченном времени, и потребности вычеркнуть, как страшный сон, этот эпизод. Тепло оно и есть тепло, даже в прошедшем времени, даже если на утро минус 10.

Земля пресыщена влагой, и лужи не исчезают подолгу. Но нет, она не отвергает дары неба, просто теперь может позволить себе не торопиться. Она не страдает от жажды, не страдает от избытка.