Ассоль осталась одна с разъярённым старейшиной и его приспешниками. Она не сопротивлялась, когда её сковывали цепями. Шла покорно, понуро свесив голову и не реагируя на тычки конвоиров, подгонявших её.

В Каперне Ассоль посадили в клетку, как зверька, и оставили на площади у ратуши, где ещё недавно был тот памятный танцевальный вечер. Старейшина же велел везде трубить о Большом Огне, в котором поутру сгорит самая страшная ведьма всех времён и народов. Ассоль не спорила с ними: ведьма так ведьма, сгореть так сгореть. Какая теперь разница.

Она лежала на грязной соломенной подстилке и смотрела на звёзды. Они упорно складывали не в созвездия, а в одно единственное имя — Грэй.

Ассоль думала: будь ты жив, я бы написала тебе послание звёздами, и ты бы обязательно прочёл его и примчался за мной. Но тебя нет, так зачем мне теперь звёзды. Как они смеют блистать и сверкать так ярко в мире, где нет тебя?

Она разлюбила звёзды. Закрыла глаза, чтобы не видеть их. Она вспомнила отца — вот защитник и подлинный герой! Душу наполнило тепло. И Эгль. Правильно, что увёл именно Лонгрена, а не её. Она бы очень разозлись на учителя, будь всё иначе. И сейчас Ассоль, как ни странно, была благодарна родным, что никто из них не пытался её спасти или вытащить из этой клетки.

Утром она умрёт, и там, по ту сторону жизни, встретит его, чтобы уже никогда не расставаться. Размышляя так, она уснула почти счастливой.

Разбудили её рабочие и холодный утренний туман. Мрачные типы деловито устанавливали посреди площади большой столб и раскладывали вокруг хворост, щедро поливая тот керосином, чтобы горело ярко и уж наверняка.

Керосином плеснули и на неё.

И тогда Ассоль стало страшно — смерть в огне тяжела и мучительна. Ей будет очень больно. Она подтянула колени к груди, обняла их, спрятала лицо и тихо заплакала. Нужно переплакать сейчас, перебояться, пережалеть себя, чтобы потом не развлекать публику видом своего отчаяния.

Поднималось солнце, площадь наполнялась людьми, столб указывал в посеревшее небо чёрным перстом.

Клетку открыли, Ассоль вывели под улюлюканье толпы, привязали к столбу, лицом к морю, на которое она так любила смотреть, ожидая свой корабль. И когда палачи расступились, взору девушки предстала просто восхитительная картина — по солнечной дорожке, сверкающей, будто усыпанной бриллиантами, протянувшейся от порта до самого горизонта, бежал корабль. Его паруса были алее зори и лепестков роз.

Ассоль счастливо рассмеялась, и собравшихся напугал её смех: совсем девица умом тронулась, нужно скорее приговор вершить. Так стали гомонить вокруг. А потом кто-то крикнул:

— Смотрите! — и указал в сторону моря.

И все замерли, завороженные прекрасным и торжественным зрелищем — величественный галиот мчался к причалам Каперны. Солнце уже давно заняло своё место в зените, а алый шёлк парусов удивительного корабля не менял свой оттенок ни на йоту. Алый, как кровь, алый, как полное любви сердце, алый, как губы возлюбленной. Настоящий, вещественный, не дразнивший больше иллюзией.

Вся Каперна ринулась, было, в порт — встречать это чудо. А солнце, меж тем, разгоралось всё ярче и буквально льнуло к лоснящимся от керосина веткам. Раз лизнуло, два, и хвост занялся, а потом и вовсе вспыхнул. Раздался душераздирающий девичий крик.

И тотчас же хлынул дождь. Он вступил в битву с огнём, и тот, шипя и фыркая, сдался.

Тогда и прогрохотал голос:

— Да как вы посмели вершить суд без мага-хранителя?!

Зависший над площадью Циммер был разгневан и напоминал громовержца.

— А я, данной мне властью, требую немедленно отпустить эту женщину, до тех пор, пока не будет проведено объективное расследование.

Вперёд вышел высокий мужчина. За его спиной реял чёрный плащ, а на правом плече хищно поблёскивала эмблема серого осьминога.

Толпа притихла, и даже, кажется, не осмеливалась дышать.

Старейшина немедленно засуетился, велел отвязать Ассоль. И девушка упала бы к ногам главы нежданного спасителя, если бы тот не подхватил её.

Нежно сжав маленькую ладошку девушки, он проговорил так громко, что все собравшиеся слышали его слова:

— Я — Артур Грэй, старший принц Ангелонии, глава подразделения «Серые осьминоги», капитан галиота «Секрет», прошу тебя, Ассоль Лонгрен, сделать меня счастливейшим из смертных и стать моей женой.

Ассоль задохнулась от счастья. Она могла только смотреть на возлюбленного, восхищаться им, а слов не было. Они не шли. Одними глазами, полными звёзд, из которых складывалось его имя, она ответила:

— Да.

И Грэй подхватил её на руки и закружил. Прямо на площади. На глазах у всей Каперны. Только сейчас никому и в голову не приходило насмехаться над ней.

Ведь в этом кружении счастья исчезло истерзанное красное платье, а явилось другое — белоснежное. И кипенная тончайшая фата взметнулась по ветру. Долго ещё потом будут рассказывать в Каперне, как хороша была Ассоль в свой самый главный день, когда капитан Грэй нёс её через весь посёлок, как высшую ценность, к своему кораблю под алыми парусами.

Только Ассоль больше не было дела до людской молвы. В её душе мурлыкал рыжий котёнок, а в глазах плескалась чистая, бескрайняя, как океан, любовь. И она видела, как счастлив её Грэй, делила это удивительное чувство с ним и смеялась. Серебристо и радостно.

На палубе «Секрета» обнаружились и Эгль и Лонгреном. Последний немного поворчал, что, мол, послало проведение зятя, но видя, как сияет дочь, и, получив тычок в бок от старого друга-библиотекаря, смирился и благословил молодых.

Циммер же, перестав грохотать и метать молнии, воспользовался правом мага-охранителя соединять судьбы, и обвенчал влюблённых.

Свадьба получилась весёлой и шумной.

Вся Каперна и прибывшие с разных концов гости ликовали и праздновали вместе с экипажем «Секрета».

И лишь Ассоль и Грэй молчали. Им не нужны были слова, они читали звёздные послания в глазах друг друга, держались за руки и будто парили над всей этой суетой.

Когда закат лизнул пламенеющим языком окаём воды, муж подхватил Ассоль на руки — муж! ей хотелось бесконечно повторять это короткое слов, но такое ёмкое слово, привыкая к его звучанию! — и отнёс в свою каюту.

Их ложе устилали лепестки роз, а с балдахина свешивались цветочные гирлянды.

Ассоль утонула в чудесных ароматах и в нежности и страсти Грэя. Когда их губы впервые слились в горячем лишающем рассудка поцелуе, Ассоль показалось, что она сейчас взорвется от переполнявших эмоций и разлетится на золотистые искры. Но Грэй удержал её. И она ответила ему. Они повторяли поцелуй вновь и вновь, то давая волю страсти, то купая друг друга в нежности.

Ассоль трепетала, предвкушая миг слияния с любимым. Она ни капельки не боялась, наоборот, ждала и сгорала от нетерпения.

Но Грэй вдруг отстранился, взглянул на неё как-то невыразимо странно и прошептал:

— Спи, любимая. Ты очень устала.

— Но… — попыталась тихо возразить она…

— Тсс! — оборвал он, приложив палец к её губам. — Мы всё успеем. У нас впереди целая жизнь.

Ассоль улыбнулась, веря ему абсолютно и безоговорочно, удобно устроилась и вскоре уснула. Последнее, что запомнила — как покачивался над головой потолок.

В ту ночь ей снились сны из цветов и радуг. Там они с Грэем бегали по летним лугам, смеясь и держась за руки, падали в густые душистые травы и упоённо целовались…

Проснулась Ассоль радостной и лёгкой, ей хотелось скорее броситься на палубу и очутиться в объятиях своего любимого мужа.

Но…

Во-первых, потолок больше не качался, был белым и нарядно украшен лепниной.

Во-вторых, кровать оказалась слишком мягкой, большой и роскошной для скромной капитанской каюты.

В-третьих, вместо Грэя на неё смотрели две молодых женщины.

Ассоль вскрикнула и отползла дальше к стене.

— Кто вы? — вся дрожа, пролепетала она. — Где мой муж?

— Вам не стоит бояться, милочка, — ласково сказала та, что была постарше, доверчиво протягивая ей руку, открытой ладонью вперёд.