Её нет, она ушла…

Хорошая, послушная девочка…

Никогда… нельзя… слишком мерзко…

Разум мутился, мысли путались, мир плыл и расходился цветными кругами. Девичий силуэт то возникал среди вишнёвого с зеленью марева, то исчезал вновь.

Грэй желал, чтобы Ассоль оказалась здесь, и страшился того, что она не ушла.

В себя привело прикосновение — тоненькие дрожащие пальчики бережно отирали кровь с раны на плече.

Грэй схватил её ладонь и отбросил от себя, словно то была ложноножка гуингара. Брезгливо сморщился, зло и сердито взглянул на девушку:

— Почему… вы… не… ушли?.. — выговорил он. Слова скребли нёбо. Грэй едва осознавал их смысл.

— Я… простите… — растеряно залепетала она, в глазах заблестели слёзы обиды — немудрено, вон, оборвала конец платья, где-то намочила, заботится, а он! — … у вас кровь… раны… хочу помочь…

Милая нереида всхлипнула, а у Грэя в душе всё оборвалось и ухнуло вниз. Он и в нормальном-то состоянии едва выносил её слёзы, а теперь…

Сердце сжалось, пальцы свело от желания обнять, коснуться…

— Вы… простите… вы очень добры…

Какая разница теперь — видела ли она его в истинном обличье или нет? Он скоро умрёт. Слизь гуингара уже проникла в кровь и теперь жжёт, корёжит изнутри. Ему дико больно и невероятно хорошо, потому что глупая маленькая нереида верит, что его можно спасти, просто промокая раны влажной тряпочкой.

— Я… малодушный… трус…

Она упрямая. Помотала головой, взяла за руку, приложила ту к своей щеке.

— Нисколечко! Вы самый смелый из всех, кого я видела. Настоящий герой. Мой герой.

И посмотрела на него со звёздами в глазах.

Грэй горестно усмехнулся. Судьба всегда любила веселиться за его счёт. Вот и теперь подарила приязнь той, о ком он столько грезил, перед смертью.

Ассоль расплывалась, таяла в золотом сиянии, исчезала, как сон поутру. И чтобы удержать чудесное и желанное видение, он чуть подался вперёд, обнял её и спрятал лицо в волосах. От неё пахло цветами, лётом и морским ветром. Пахло жизнью. Она была неуместна здесь.

Грэй с трудом отстранился, легко обвёл рукой нежный абрис лица, улыбнулся, как смог, и прошептал:

— Идите, нереида. Вы сделали всё, что могли и даже больше. Уж точно больше, чем я заслужил.

Сам не знал, откуда взялись силы на такую длинную тираду. Милая нереида словно оживляла его, исцеляла даже не прикосновением, одним своим благоуханным присутствием.

Она мотнула головой, давая понять, что не подчинится и никуда не пойдёт. Наоборот, подползла на коленях ближе, положила голову ему на плечо, переплела их пальцы.

Грэй не сопротивлялся, не грозил и не злился больше. Не на что было. Не каждому «серому осьминогу» выпадает возможность умереть рядом с той, для которой бьётся сердце. Ему — выпала, и он счастлив. Слишком. До неприличия.

— Я люблю вас, Ассоль.

Он сам удивился, как легко далось признание. И как легко и светло стало на душе, когда заветные слова прозвучали.

Грэй ощутил её смущение — она ещё сильнее приникла к нему, ещё ниже опустила голову и проговорила едва слышно:

— Я знаю… поняла…

Он повернул голову и поцеловал её в волосы.

— Моя умница, — похвалил нежно и тут же разочарованно вздохнул, потому что девушка отстранилась.

Сначала он не понял почему. Затем заметил, что Ассоль, густо покраснев, комкает лиф платья.

— Теперь… — робким голоском проговорила она, — мне нужно раздеться?

— Зачем? — не понял Грэй.

— Разве я не должна вас отблагодарить? За спасение… дважды… за тот плащ в лесу… за вашу любовь… Так, как женщина благодарит мужчину…

Девичья ладошка, сжимавшая ткань, дрожала. Он накрыл её руку своей и строго сказал:

— Прекратите немедленно! — она замерла, захлопала длинными ресницами, по нежным щёчкам разливался яркий румянец (видимо, осознала, как выглядит её поведение со стороны). — И никогда, слышите, никогда так больше не делайте! Подобная благодарность за любовь оскорбляет любовь.

— Простите, я думала… Мужчины… обычно…

— Ассоль! — Грэю хотелось схватить её и как следует встряхнуть, чтобы из прелестной головки навсегда вылетели такие глупые мысли. — Если бы я хотел получить ваше тело, вы бы уже давно принадлежали мне. Но я люблю вас, и одного только тела мне было бы мало. — Он потянулся к ней, растерянной, испуганной, смущённой, накинул на плечико разорванную бретельку и целомудренно коснулся губами лба. — Вы прекрасны, Ассоль. Запомните это и никогда не предлагайте себя мужчине. Не унижайте и не унижайтесь.

Но жизнь внесла жёсткие коррективы в его пламенную речь: кашель — выворачивающий, рвущий внутренности, резкий — сотряс Грэя. Он отвернулся, чтобы хоть как-то оградить любимую от отвратительного зрелища собственного умирания. Кашлял, плевал на землю чёрной слизью, дрожал, покрываясь липким потом, шипел сквозь зубы, сдерживая стоны.

Боль раздирала его, пульсировала в каждой клетке, неслась по жилам вместе с отравленной кровью.

Ассоль за спиной плакала, уже не сдерживаясь.

— Как помочь? — она лихорадочно указала в сторону входа, — … я… я… сбегаю за врачом?

Наивная добрая девочка. Жалко будет окунать её в суровую реальность, но надо.

— Бес…полезно… яд… гуингара… — низкий голос Грэя сейчас звучал совсем глухо. — Скоро… умру…

— Нет! — упрямо заявила юная спасительница. — Если надо, я отдам всю свою кровь. Что угодно отдам, только бы вы жили.

— Не глупите, Ассоль, — он собрал последние силы для резкой отповеди. — Противоядия не существует. Я и так слишком долго…— новый приступ кашля оказался ещё сильнее и болезненнее.

— Я не могу… — раздавался нежный лепет за спиной… — хоть что-то сделать…

Он кивнул.

— Мне надо… к воде…

— Это поможет?

Грэй не ответил, потому что знал: перед смертью начнётся превращение, и контролировать процесс у него не получится. Пусть она запомнит его человеком. Хоть израненным, слабым, но всё-таки человеком, а не мерзкой осклизлой тварью. Поэтому лучше уйти под воду, и сдохнуть там, как и полагается таким, как он — в холоде и одиночестве. К тому же в шкуре осьминога он действительно протянет дольше, чем в человеческом обличье.

Ассоль, было, рванулась его тащить, но Грэй цыкнул на неё, и девушка отскочила.

Кое-как, по стене, он всё-таки смог подняться, но тут же навалилась слабость, закружилась голова, как у нежной девицы, к горлу подступила тошнота. Пришлось опуститься на ближайший валун, прислониться пылающим лбом к холодному выступу стены.

Грэй понял: до моря не доберётся; горько хмыкнул.

Но нашлась Ассоль. Она всё поняла без слов, быстро сориентировалась и выдала решение:

— Озеро! — она полуобернулась, показывая себе за спину. — Тут, недалеко! Я мочила там ткань! Говорят, оно соединяется с морем.

Удалось сфокусировать взгляд, поймать её — тревожный, полный заботы и волнения. Глаза громадные, в пол-лица.

Любимая, лучшая на земле, драгоценная девочка.

Он выдавил бледную улыбку, или её слабое подобие.

— Подойдёт.

Грэй медленно и кое-как полз по стене. Ассоль шла рядом, страховала, как будто такая хрупкая девушка смогла бы справиться с мужчиной его роста и комплекции.

Несколько шагов до воды дались так, будто пришлось преодолеть несколько миль.

Он последний раз взглянул на возлюбленную человеческими глазами, запечатлевая в памяти каждую чёрточку, шагнул вперёд и… В воду плюхнулся уже гигантский осьминог, так и не услышав отчаянных девичьих рыданий…

***

Потолок качнулся…

Во рту было сухо и горько. Но в целом для ада — ну не в рай же он попал, в конце концов? — весьма неплохо. Даже койка под ним похожа на ту, что находилась в его капитанской каюте.

— Очухался?.. — у первого же чёрта, что склонился над ним, оказалась знакомая физиономия…

Циммер? А он-то здесь какими судьбами?

Грэй неопределённо мотнул головой. Мозг тут же прошило болью, затошнило.

Лицо чёрта-Циммера приняло взволнованное и обеспокоенное выражение.