Но чуда не произошло. Вместо роскошного положения нармилов вспомогалы жили впроголодь. Эти части использовались для оцепления массовых мероприятий. Снабжение оставалось очень плохим. Молодого гнома поселили в вольном доме, дали койко-место. Кормёжка была отвратительной. И потянулись суровые будни простого охранника.

Очень скоро Гса понял, что жизнь здесь ничуть не лучше, чем на кроне, только дома он всё-таки мог что-то выбирать сам, а здесь за него всё решал комод, командир отделения.

Спустя три месяца первый лучик надежды промелькнул в плотно затянутом небе.

Однажды Гсу направили в оцепление большого поэтического съезда. Народные поэты читали свои возвышенные вирши, а лопоухие гномы пришли их послушать.

До Гса долетали обрывки патетической декламации. Он только кривился. Что такого нашли они в этом стихоплетении? Патер Джонодачко тоже любил стихи. Мог долгими зимними вечерами сидеть у камелька и читать буквезу лирических верлибров.

И вдруг со стороны улицы подбежала молодая гномочка. У Гса уже наметался глаз. Он смекнул, что девушка припёрлась без билету.

— Добрый сударь, не могли бы вы меня пустить?

— Девушка, девушка! Вы понимаете, что это стратегический объект? Сюда вход строго по билетному пропуску.

— Видите ли, добрый сударь, у меня был билет, но я его, кажется, обронила.

— Мне жаль, красавица. Могу посоветовать прийти в другой раз.

— Но, понимаете, мне бы очень хотелось попасть на съезд. Я люблю поэзы.

— Не могу вам помочь, простите, барышня. Служба.

— Ну, что вы заладили! Как не можете помочь, пустите меня туда!

— Это ведь большое преступление. У меня могут быть неприятности.

— Сударь, помогите ради всего святого.

— Хорошо, барышня, я пропущу вас.

— Спасибочки!

— Но вы мне будете должны одно свидание.

— Что? А, конечно.

— По рукам, барышня. Приходите завтра к театерному плацу часам к семи, хорошо?

— К семи я не могу, давайте уж лучше к шести.

— Договорились, буду вас ждать.

Девушка кивнула солдату и прошмыгнула к трибунам. Гса мечтательно задумался. Как хорошо всё вышло! Завтра у него будет свидание с горожанкой!

Впрочем, встреча чуть было не сорвалась. В самый последний момент Гсу хотели вызвать на очередное усиление. Чего ему только стоило отговориться…

Приехав на театерный плац по-модному, на эгоистке, гномик сразу пошёл к афишной будке. Ради торжественного случая Гса принарядился в парадный лапсердак. Новенький картуз с блестящей кокардой, совсем такой, как у нармилов, был залихватски заломлен чутка на нос. Гса даже хотел закурить папироску. Этой привычки у него, конечно, не было. Но гномик видел, как дымят старшие товарищи и тоже подумывал о том, чтобы начать.

Как и положено хорошенькой девушке, она опоздала на двадцать минут. Гса уже место себе не находил, искусал губы до крови. Впрочем, молодая прелестница появилась, но солдат её сперва не узнал.

— Сударь мой любезный! Не меня ли вы ждёте?

— Простите, барышня… Что??? Это вы? Как же я мог обознаться?

— Мне следует извиниться за опоздание.

— Пустое, я до сих пор удивлен…

Та вчерашняя замухрышечка превратилась в принцессу! Никак не меньше. Гса таращил на неё глаза, не в силах поверить. Гномка была одета в роскошный и очень дорогой наряд.

— Вы, полагаю, пытаетесь объяснить суть моего преображения?

— Ну, это мягко сказано.

— Тогда давайте начнет по порядку. Позвольте я назову своё имя.

— Ох, простите, госпожа! Это мне полагается представляться первым.

— Я вполне эмансипе, чтобы обращать внимание на старорежимный этикет. В обществе равных, женщина ни в чем не хуже мужчины.

— Да разве хуже? Лучше, уверяю вас!

— Меня зовут Данилея, а вот фамилию, простите, не смогу назвать. Государственный секрет.

— Ох, меня зовут Гса Любогохович.

— Очень приятно, товарищ нармил.

— Я не совсем нармил.

— Да? Я плохо разбираюсь в званиях, просто у вас кокарда на шапочке, как у моего батюшки. Похожая.

— О, он тоже из милиции?

— Да, но я вам сказала, давайте оставим эту тему.

— Как прикажите, госпожа. Позвольте пригласить к променаду?

— Отчего же, с удовольствием, вот моя рука.

И девушка протянула свою изящную ручку в тонкой кружевной перчатке. Гса стушевался, но, поборов волнение, взял под руку очаровательную спутницу. И они отправились на прогулку.

Променажировав по проспекции народного счастья, они повернули на думный плац, а оттуда вышли к городскому парку. Здесь было, по обыкновению, многогномно. Но, завидев такую эффектную красотку, гуляющие с почтением уступали им дорогу.

Гса даже обратил внимание, как много встречных мужчин довольно низко кланялись его спутнице. По всему выходило, что это в республике видная персуна.

— Так вы хотели знать суть моего вчерашнего маскерада?

— Ежели вашей милости будет угодно поведать.

— Слушайте, оставьте вашу фанаберию. Мы тут не для того создали первое в мире народное государство, чтобы говорить вдругорядь.

— Как будет угодно, товарищ Данилея.

— Да, без фамилии звучит странновато. Но скажи я вам фамилию, боюсь, это многое поменяет.

— Надеюсь, не Гульхен?

— Глупые шуточки, товарищ Любогохович. У народного конфидента нету детей.

— Если не считать всех детей республики.

— Ну, разумеется. Итак, вчера пришлось обрядиться училищной институткой, потому что без такого камуфляжа появляться в общественных местах мне не очень неудобно.

— А что случилось с билетом?

— Нет, тут всё честь по чести. Билет, я, на самом деле, посеяла где-то по пути. А может и маменька втихую забрала. Она не любит, когда я хожу на поэтические съезды.

— Да? Отчего же? Обычно женщины благосклонны к поэзии.

— Но только не моя маман. Железный комиссар, вот как её называет батюшка. Скажу больше, он боится её изрядно.

— Не может того быть!

— Да, очень может. Кстати, а вы любите поэзию?

— Всенесомненно! Особенно лирические верлибры.

— Боже правый, подумать только! Прочтите что-нибудь любимое.

— Я не знаю, мне неловко, да и чтец я никудышный. Право, если вы настаиваете, разве что маленькое.

В морозе полночного небостояния ангел слетел на землю ко мне. Кто же в тебе так просил покаяния, кто же так верил и видел во сне? Цифры неясные двойка и что-то. Ряд, единица, где-то там семь. Сложный вопрос, но репорт недалёко, я запишу, чтоб рассказывать всем.

— Браво! Браво, товарищ Любогохович! Очень красивый стиш. Я не вспомню, кто автор?

— Автор стиша неизвестен. Это из догматического сборника. Конфессиональная поэза.

— Вот уж не ожидала от вас такого услышать. Вы меня поразили!

И они продолжали идти сквозь парк, сквозь дни первой влюбленности, сквозь испытания, сквозь взросление и разочарование. Но лишь затем, чтобы выпестать в этом походе большое и настоящее чувство.

И жизнь Гсы, с первого дня удивительного знакомства, решительно поменялась. Появился стимул. Появились силы противостоять заунывной тоске и беспредельной серости будних дней простого дэенмешного зауряд-зольдата.

Изменилось всё и для Данилеи. Из балованной, знатной генеральской дочки она превратилась в задумчивую, словно неживую. Родители смотрели и с удивлением, и со страхом. Обычно, ещё та выдумщица, теперь Данилея взялась за учёбу, прилежно исполняла домашние дела, участвовала в протокольных мероприятиях. Мать, грозная генеральша с подозрением изучала эту перемену. А отец слишком был занят игрой в «оловянных солдатиков», чтобы почуять какой-то подвох.

Прошло уже два месяца. Встречи влюбленных голубков теперь трудно было скрывать, и Данилея решилась познакомить избранника со своими родителями.

Теперь Гса знал, чью фамилию носит возлюбленная. Фамилия эта была слишком громкой, слишком грозной, чтобы можно было поверить, что рядом с такой фамилией может встать и другая, мелкотравчатая. Конечно, Гса не хотел знакомства с семейством. Он явственно понимал, как быстро закончится сказка.