Главный. А мы ничего и не собирались решать! Мы сидим в центре города в обычном кафе. Что ты здесь решать собрался?

Товарищ. Ааа. Да, логика. А тогда что мы здесь делаем?

Главный. Я не знаю, у меня обед. Это вы все сюда зачем-то пришли.

Товарищ. Кстати, так где Писатель?

Друг. В нескольких улицах отсюда. Не пройдете мимо.

Лавочник. Дорогая, обожаемая Д., я попрошу вас после этого ланча зайти ко мне в лавку, обсудить наши с вами насущные вопросы…

Проститутка. Ты просто лапочка (и послала воздушный поцелуй).

Боец. Ха! Ничё так.

В нескольких улицах от кафе творилась история. Ковенский переулок… Когда-то здесь жил сказочник, говорили, что он даже продавал счастье. Не за деньги, естественно. Но я о нём в последние годы не слышал. Мы подошли к католической церкви. С первого взгляда ее стены, облицованные грубо обработанным гранитом, окна, похожие на бойницы с цветастыми витражами, и высокая башня-колокольня с красной черепицей были похожи на средневековую крепость. Это было самое запоминающееся здание в округе.

Перед массивными деревянными дверями прихода, окованными железом, на самодельной трибуне стоял худой человек в круглых очках с тонкой металлической оправой, одетый в черный плащ, застегнутый на все пуговицы, и красный шарф, в несколько оборотов обвивающий его шею. Он громко кричал собравшимся вокруг людям:

– Кто мы для них? Гады! Нахлебники! Паразиты! Мы отвратительные, ненужные для государства. Ведь мы его критикуем. И не просто критикуем, мы видим, как оно прогнило насквозь, видим, как снова в нашей стране появился класс богатых и власть имущих людей, видим, что власть вновь передается между родственниками, видим, что она недоступна для простых людей, и мы говорим об этом!

Толпа дружно закричала в поддержку оратора. Окинул взглядом: примерно две сотни, в основном молодежь. Они полностью перекрыли улочку, кто-то залез на припаркованные рядом автомобили. Я переглянулся с товарищем, и мы молча влились в ряды слушателей. Узнать оратора с красным шарфом было легко – это был тот самый Писатель. Достаточно известный в наших краях, чтобы люди его слушали. Он не причислял себя ни к одной из партий, заявлял, что говорит то, что считает необходимым в сложившейся ситуации. Он был политиком, хотя всячески протестовал против таких слов в свой адрес.

– Знаете, что это? – Писатель показал на приход за своей спиной. – Это католическая церковь. Её строил Леонтий Бенуа, один из известнейших архитекторов нашего города. А вы слышали про русского поэта Николая Гумилева? «Я не трушу, я спокоен, Я – поэт, моряк и воин, Не поддамся палачу. Пусть клеймит клеймом позорным – Знаю, сгустком крови чёрным За свободу я плачу». Знаете, что объединяет Бенуа и Гумилёва? Этих великих людей искусства, чести, духа? Коммунисты посадили их. Они задержали еще восемьсот неугодных человек под видом дела о боевой организации, которое же сами выдумали. Сто человек расстреляли, сто отправили в концлагеря, судьбы еще двухсот неизвестны. Вот что бывает, когда мы сами отдаем власть в руки тех, кто совершенно не собирается думать о своём народе! И это власть? Это власть, которую мы хотим?! А, добрые люди?! Что вы молчите!

Но собравшиеся громко поддерживали Писателя одобрительным свистом и криками.

– Вы, – оратор обвел всех слушателей рукой. – Вы лучшие люди своего времени. Вы настоящие! И я спрашиваю вас: кто вы? Кто вы?! Рабочие? Клерки? Бухгалтеры? Секретари? Студенты? Девственники? Прилежные семьянины? Наркоманы? Белые вороны? Толстяки? Выпускники? Спортсмены? Короли и королевы бала? Никчемные лузеры? Ученые? Стриптизерши? Художники? Хулиганы? Вы те, кто прячет своё лицо или выставляют его всем напоказ? Кто вы?!

Толпа закричала невпопад. У Писателя горели глаза, он размашисто жестикулировал и ещё несколько раз задал свой последний вопрос, подогревая толпу. Мой товарищ не выдержал и закричал:

– Отбросы-мечтатели! – и спустя несколько секунд добавил: – Смерть королям! Виват, Бернадот!

В его глазах сверкали искры будущих пожаров.

– Будьте готовы к бою! – закричал оратор. – Защищайте себя, будьте особенными, и тогда эти ублюдки ничего не смогут с вами сделать! Лишите их права вершить ваши судьбы!

Его проводили громкими криками и аплодисментами. После все сразу же, будто по беззвучной команде, разошлись. Писателя нигде не было видно – слился с толпой.

Мы продолжили путь, вернувшись на улицу Маяковского. Из пекарни в одном из домов вкусно пахло выпечкой. Сколько я себя помню, в ней продавались очень вкусные улитки с ветчиной и сыром. Слоеное тесто, закрученное в форме раковины и горячая начинка, которая была выше всех похвал. Надо будет сюда как-нибудь заскочить.

Мы прошли мимо школы. Барельефы с лицами поэтов были уже давно сбиты с её стен. Стране нужны были диктаторы и патриоты, а не поэты. Поэты мир не захватят. Лишь его спасут. Но кому это нужно? На этой улице до сих пор сохранились зеленые газоны. Удивительно. Мы переходили одну улицу за другой. Каждый раз я смотрел налево и направо и видел длинные узкие улочки, окруженные непрерывной стеной домов. Машины проезжали здесь редко. Мне нравилась эта улица. Но вот мы остановились у нужной двери, набрали правильную комбинацию на домофоне с выжженными кнопками и открыли большую деревянную дверь с жутко запыленными стеклами. Когда я входил, то потрогал внутренний карман – фото было на месте.

Наши шаги громко раздавались в просторной парадной с отвратительной плиткой в желто-черную шахматку. Мы медленно поднимались на третий этаж, вдыхая запах вечной сырости. Огромные окна на лестничных площадках выходили на небольшой двор-колодец, заросший мхом по третий этаж. Дождь нещадно бил по переходу между домами. Если бы Гарри Поттера снимали в нашей стране, то это происходило именно здесь. Лампочка на проводе вредно мигала. Он провел рукой по трещине в стене, и на ступеньки звонко посыпалась штукатурка. Он рассмеялся.

Единственная дверь на третьем этаже была выкрашена белой краской, и, наверное, её можно было назвать безупречной. Идеально белый цвет и ровная черная надпись, выведенная по трафарету: «God is Gay». Её в своё время сделал один успешный музыкант. Впоследствии он наложил на себя руки. Видно, не захотел он к своему Богу. Я остановился у этой двери. Идеальная вещь, просто отвратительно. И о чём же она?

Я сразу вспомнил ту песенку, куплеты просто проговаривались, а припевы всегда напевали на какой-то детский мотив:

Записываешь?

Я никогда не учил слова,

Я никогда не заучивал темп,

Я часто фальшивлю в игре,

Мне глубоко наплевать.

Придётся вам потерпеть,

Скоро всё будет в порядке.

Записываешь?

God is Gay, God is Gay,

Я никто, пустое место,

God is Gay, God is Gay,

Потерпите, осталось немного,

God is Gay, God is Gay…

Мы быстро зашли и оказались в царстве подлинного искусства. Непонятно как такая большая квартира попала в руки таких личностей: высокие потолки, Г-образный коридор и около двадцати комнат. Здесь всегда было людно, а над нами не было Бога.

– Островок Свободы в огромном море невежества! – он похлопал меня по плечу. – Добро пожаловать в жилище Молдорфа!

Нет, это не был догмат, мы не посягали на божественный престол, в отличие от всех церковников, что нас окружали и были в нашем печальном опыте, это была констатация факта: над нами не было Бога. Конечно, речь шла не о мифологических персонажах, неизбежно-неотвратимо составляющих наш культурный фон, а о смыслах, ценностях, убеждениях. Они в нас умерли после встречи с людьми снаружи, после наших многочисленных неудач, унижений, злостной нелюбви, причинённой нам и спасительной мысли: я просто не как они. Вот так и живём, каждый раз содрогаясь в судорогах глубинного хохота, слыша что-нибудь о заповедях. Не укради, не убий, не прелюбодействуй… Что такое это не прелюбодействуй в нашем современном мире? Как же так? А чем же я еще буду заниматься, как не курить и не прелюбодействовать, в надежде, что этот круговорот не прекратится в ближайшие годы? Стоит выглянуть в окно и понять: больше заниматься в этом абсурде решительно нечем. А ведь хотелось бы, хотелось бы стать человеком, но… Голые стены человечности вновь холодели, и по ним беспрерывно лилась талая вода из обреченных сердец, ошпаривая руки каждого, кто посмеет прикоснуться. Великое испытание огнем и холодом – но ради кого стоило его проходить?