– Чем этот урод облил меня?! Джек принюхался и его лицо еще больше перекосило.

– Ненавижу! Если кто-то из пацанов это увидит, то мне точно конец! Джек стиснул кулаки и принялся судорожно метаться по комнате, рассчитывая, что физическая активность доставит в мозг достаточную порцию кислорода, вместе с тем и решение как избавиться от этой напасти. В суматохе Джек ударился об ножку кровати соседа.

– Мазафанта! – проскулил парень, схватившись за ногу. Слезы подступили к глазам, но он не заплакал. Продумывая варианты мести, Джек покосился на виновника своей боли.

Кровать пустовала. Сожителя по комнате уже не было, как и большинства ребят, которых повели сегодня в музей старого оружия.

– Ты прости меня… – прошептал Джек, и без особого труда поменял тонкие матрасы, для верности перевернув соседский другой стороной и заправив. Будь его сокомнатник хотя бы приятелем Джека, и хоть раз за него заступился, то Джек не стал бы идти на такую подлую крайность. После дикого скрипа пружин кровати, когда Джек вставал, всегда следовали побои, которые уже обрели некий утренний ритуальный характер, за долгие годы ставший для остальных ребят действием на уровне животного инстинкта. Но в это утро, к облегчению подростка, никто больше в его комнату не зашёл.

Джек взял полотенце, снял с батареи носки, в одном из которых прятал огрызок мыла, и направился по длинному коридору в душевую комнату. Ванная представляла собой мрачное сырое помещение с черной дырой в стене, из которой сочилась ледяная вода, вне зависимости от того был перекрыт кран или нет. Что бы помыться под таким слабым напором приходилось вплотную прижиматься к противной скользкой плитке, но сегодня было воскресенье и Джека это радовало. Тем более приснилось ему сегодня, что-то хорошее, но что, он забыл.

Темноволосому парню с шишкой на лбу, этим утром стукнуло пятнадцать. И то, что, всё реже слышались далекие взрывы снарядов, к которым никак не привыкнуть, Джек воспринял для себя как подарок. Невежество одного человека, заскучавшего на старости лет, или жажда власти как то бывает у безумцев – парень уже не помнил, из-за чего всё началось. И насколько тяжело было поверить в то, что можно неплохо зарабатывать на убийстве людей, причем на смертях собственных солдат, так же не верилось, что этот ужас, наконец, подходил к концу. В мире заканчивались последние вспышки сражений, и все были рады, что детский дом, в котором все еще навязывали старые традиции, каким-то чудом обошло стороной. Ведь бойня, подходя к своему логическому завершению, успела уже итак унести много жизней, отняв родителей у детей и детей у родителей. Черт, это было хуже любой другой войны.

Парню же повезло. Две фигуры, которые должны были заслонять собой горизонт – мама и папа – парнишка их не знал, и единственным утешением для Джека были одинокие прогулки по вечерам, залезать в полуразрушенные здания и часами напевать там мелодии, которые сам же и придумывал. Жил он в общежитии, с такими же потерянными мальчишками как он, где их каждый день заставляли, стоя на коленях что-то бормотать о благодарности некому Великому и просить о спасении. Кормили два раза в день макаронами с тунцом и разрешали гулять, где вздумается. И последнему Джек был рад больше всего. Ребятам не особо нравилось, когда Джек выдавал своё мычание за музыку, поэтому он с радостью уходил в место, где единственным жюри было его собственное эхо – в подвал заброшенного здания. Не имея друзей, Джек и не рассказывал никому, что он может видеть сны, в большинстве своём психоделические, но всё же свои, собственные.

Тем более он не стал рассказывать никому о том дне, когда через несколько минут после взрыва Галактики что-то невидимое упало рядом с ним и принялось искажать и плавить воздух. Затем это что-то заговорило с Джеком. Это был нечеловеческий язык, и язык ли это был вообще, юноша не понял, просто в подростковую голову мощным неконтролируемым потоком ворвались картинки с непонятными символами и пугающим до усрачки замогильным бормотанием, которое было похоже, скорее на звуки несварения у какого-нибудь огромного животного.

Стоя в душевой и размазывая мыло по волосам, Джек вспоминал тот день. Затем его мысли плавно перетекли в нечто более приземистое. Он вспомнил о том, как мальчишками, было придумано нечто вроде смешения имени и фамилии, и вместо Джека Ината он стал для всех Джинат. А впоследствии – (боялись тратить слова понапрасну) – так он себя успокаивал, за ним укоренилось прозвище «Джин». Джин – исполнитель желаний. Он не умел делать что-то сверхъестественное, но, когда взрослые ребята говорили, он всегда делал… у него просто не было выбора.

Джек стукнул кулаком по кафелю.

Все знакомые называли его Джин, и только директор детского дома называл его по имени.

На время войны отключали отопление, а после, видимо забыли включить. С точки зрения экономики это были приемлемые жертвы, ведь кому нужен полуразрушенный город, в котором населения осталось не больше, чем волос у лысеющего мужчины?

Колючая от холода вода не позволяла подолгу размышлять о своём, да и вообще не каждый отваживался принимать душ больше одного раза в неделю, но Джек, отстранился от этого неудобства, глубоко уйдя в свои раздумья. Теперь он это умел. И все благодаря голосу. Джек думал о директоре.

Этот удивительный человек за свои пятьдесят два года потерял трёх своих самых близких. Будучи совсем молодым, у директора погиб брат; не проявив достаточной ловкости на пешеходном переходе, его сбил автомобиль – как сообщил тогда упитанный следователь по этому делу. Porshe красного цвета был 1977 года выпуска, но все же оказался спортивным автомобилем, поэтому быстро скрылся с места происшествия. Толку от очевидцев, которые утверждали, что видели за рулем жену губернатора, было абсолютно никакого. Неудивительно, что водителя, как и машину, по-прежнему не нашли. Свой пост чиновник не потерял, а на любые вопросы с холодным выражения лица шаблонно отвечал: "Без комментариев, не знаю где моя супруга, у вас нет доказательств". Видимо о том, где находится злосчастная женщина, знали лишь белоснежные пляжи Сейшил и ее молодые черные любовники.

Жена директора ушла из жизни после того как последние несколько лет боролась с тяжелым онкологическим заболеванием, но, к сожалению болезнь оказалась сильнее. Тогда-то директор и поднял свои глаза к небесам. Оставшись с поздним ребёнком, несмотря на все трагедии, мужчина не сломался, а занялся образованием и воспитанием молодёжи. Так и начал своё существование нынешний детский дом, со всей программой, которая бывает в обычной средней школе. Только мрак фанатичных древних предписаний, казалось, был здесь излишним, а тут еще и война против религиозных деятелей, что практически списало веру на нет, оставив лишь дважды в день невнятные бормотания на коленках и что-то там просить о спасителе, которому не было дела до этого мира с самого его сотворения.

Через год после начала войны директора ждало еще одно потрясение. Его сын был растерзан бездомными собаками, которые схоже человеку, за неимением пропитания озлобились и вышли на улицы в поисках пищи. Тогда-то директор и изменился. Поговаривали, что после этого у него и поехала крыша.

– Идите ребятки, погуляйте на свежем воздухе, – мрачно говорил он после отбоя. А когда ему сообщали о гибели кого-то из учеников, которые по дозволению выходили ночью на улицу, он отстраненно смотрел в пол и думал о том, как все произошедшее могло бы быть к лучшему, о чем говорилось в писаниях, которые директор столько лет прививал детям любить.

Но Джек по-прежнему превозносил директора, и всегда старался утешить его, как только мог.

Не было странности в том, что в такое агрессивное время и молодым приходилось расписывать на бумаге свои пожитки, (носки и кнопочный мобильник), но это было лишь детской забавой. Способ забыться.

Но однажды директор отнял у всех последнюю бодрость духа, когда на одном из собраний в столовой заявил: