Выжившие жрецы, звякнув кольчужными фартуками, пали ниц перед божеством, ступившим в телесной форме в юдоль людского рода. Лишь Лжек не преклонил колени. Он взглянул сквозь обвалившийся потолок: сиреневые тона всё еще отравляли клокотавшие далекие небеса. Значит, человеческого тела – даже такого – недостаточно, чтобы целиком вместить тварь из черных глубин космоса. Впрочем, это отнюдь не означает, что контроль невозможен. По губам колдуна змейкой поползла улыбка.

Офира, казалось, к чему-то прислушивалась. Будто к плачу за стенкой. Возможно, именно так отныне звучали ее мысли в этой маленькой черепной коробочке с красивыми волосами.

Они здесь. Они прибыли, хоть и не все. Они приглашены в это вместилище. Молоденькая женщина с разумом ребенка. Ее сознание растворяется в них. Оно вопит, тает, скворчит. Отныне они – она. Девочка взглянула на колдуна. Честолюбие и амбиции из того так и брызжут, как из пульсирующего фонтанчика между двух тел в ночи. Такой может быть полезен.

Офира поднесла руку к лицу – и погрузила пальцы в глазницу, будто доставала из кармана застрявшую бумажку. Чавкнуло. В окровавленной ладошке оказался полураздавленный левый глаз, из которого вытекало перламутровое стекловидное тело. Она воззрилась на добычу.

– Мы желаем зреть чертовидцев лично. – Кроткий голосок Офиры сменил громовой шквал. Казалось, когда девочка открывала рот, разом говорили сотни агонизирующих мужчин и женщин, развешенных на крестах.

Стены Зала Ритуалов прошила опасная вибрация. С остатков потолочного купола сорвался массивный кусок закаленного стекла. Перевернувшись в воздухе, он мягко воткнулся в землю.

– Будет исполнено. – Лжек склонил голову в вежливом поклоне.

Он подобрал одежду дочери, приблизился к непостижимому божеству. На плечи девочки вновь легли отцовские руки.

И на этот раз они несли куда больше тепла.

Булат с кислой миной изучал набор «Новоселье». Рюмки и графинчики. Гутная техника32. Мазки «селенового рубина» прорезали молочное стекло. Рот постепенно наполнялся слюной: набор напоминал скульптурные леденцы со вкусом клубники и сливок. Перевел взгляд на прочие экспонаты музея. Литой, граненый и прессованный хрусталь, объятый огнями софитов. Роскошь и красота. Ковровые дорожки к застольям и алкоголизму.

Лунослав, находясь в рядах выставки «Времена года: безвременье», беспомощно вертел головой. Загадочные хрустальные растения его совершенно не занимали. Может, он и взглянул бы на хрустальный иконостас, на создание которого ушло свыше семи тонн хрусталя, но для этого пришлось бы отправиться в Неопалимую Купину. Так что в другой раз.

Сотрудники бюро находились в Дятькове, районном центре, ютившемся в одиннадцати километрах к юго-востоку от Ивота. Обдирая посетителей взглядами, они торопливыми шагами меряли музей хрусталя – одну из жемчужинок национального туристического проекта «Императорский маршрут», включавшего в себя двадцать субъектов страны.

После зловонных событий в метро прошли сутки, втащившие мир в двадцать пятое сентября. Тело Пелагея в фильтрах и отстойниках водонасосной станции так и не нашли.

Шизофреничный убийца бесследно испарился.

Последние двадцать четыре часа молодые люди разыскивали ту, что могла кинуть им хоть какую-нибудь кость-подсказку. А еще они урывками спали и закидывались супрастином, чтобы сбить аллергическую реакцию на ожоги, оставшиеся после крапивы. Ладони их, к слову, до сих пор выглядели так, будто они пытались погонять шкурку кактусу.

Они искали Сосулину – ивотскую умалишенную, которую многие называли Дамой С Кабачком, иронизируя над ее схожестью с персонажем из сериала «Твин Пикс». Она повсюду таскала с собой килограммовую кустовую тыкву, словно та являлась загадочным центром мироздания. Возможно, так оно и было, потому что Сосулина, несмотря на репутацию эксцентричной сорокапятилетней дурочки с внешностью простывшей картофелины, ведала о заповедном и запретном.

Точнее, об этом ведал ее кабачок, говоривший исключительно со своей умственно нестабильной хозяйкой.

– Наводка Питонина определенно отсырела, – пробормотал Лунослав, разочарованный напрасной тратой времени. – Здесь ее нет.

– Так и в чём дело? – Булат наклонился к витрине с вазами. Одна из них неплохо бы смотрелась у них в бюро. – Пусть Капитон ее в розыск объявит. А ты давай язык подключай и социализируйся. И держи язык покороче!

– Господи, ладно.

Они подошли к стойке с буклетиками, повествующими об истории хрусталя и музея. Приятная девушка-экскурсовод в голубенькой форме заполняла какой-то бланк отчетности.

– К вам не заходила где-то час-полтора назад одна странная дама? – спросил Лунослав. – С ней еще мог быть кабачок, – добавил он и скривился. Столь неуклюжим пояснением он запутал бы и самого Вассермана33.

Девушка оторвала затуманенный взгляд от писанины:

– В смысле – кабачок? Как продукт?

– Как ее духовно-овощной наставник. – Булат уже тянул широкую улыбку, предвкушая интересную и, главное, до-олгую беседу.

Девушка подняла глаза к потолку, словно там находилась пиньята с подсказкой. Было видно, что она всерьез задумалась. Потекшие секунды грозили слепиться в полновесную минуту ожидания.

Лунослав не выдержал:

– Господи, да была у вас тут дикая тетка или нет? Лоб бугристый, нос давленый, любит истерить и гнусаво пророчествовать!

Лицо девушки просветлело.

– Точно, забегала! Но без кабачка. Прикупила хрустального ежика. Сказала, сестрам в подарок.

– Каким еще сестрам? Огород да сарайчики – вот ее близкие. Поверьте, существуй у такой женщины семья, о ней бы все знали.

– Как о семейке Адамс34, – подтвердил Булат. Хлопнул ладонью по стойке. – Пошли Капитону звякнем. Пусть невод берет и в архивы забрасывает.

Они проследовали к остекленным сверкающим дверям, ведущим наружу.

– Погодите, молодые люди! – окликнула их экскурсовод. – А вы ежика не желаете?

– Ежика? Если только после работы, – ответил Булат тоном искусителя и, подмигнув, рассмеялся.

Щеки девушки заалели. Она сделала вид, будто ничего не услышала, и вернулась к заполнению форм.

Сотрудники бюро вышли. Музей хрусталя размещался на улице Ленина, в тридцати метрах от дороги. Скользили машины. Спешили прохожие. Престарелый дворник мёл желтую тополиную листву, мотая во рту пережатой сигаретой «Davidoff Reach Puprle», отдающей корвалолом. Погожий осенний денек сменился пасмурной дымкой. Зловещее небо всё той же раной зияло за облаками.

Лунослав вдруг ощутил, как его словно окатывает ушатом холодной воды. Невесть откуда взявшийся враждебный взгляд, казалось, прожигал насквозь. В желудке тотчас набух противный ком, подняв муть из съеденного на завтрак бутерброда с ветчиной и французской горчицей.

В паре метров от проезжей части дышал выхлопами новейший лимузин «Aurus Senat» с красными дипломатическими номерами Камеруна. Внутри претенциозно играла одна из сюит Баха для виолончели. В метре от шикарного авто отиралась неприятная парочка – высокий смуглый блондин в серебристом костюме и вишневом шарфе и девочка в чернейшем бархатном платье.

Они напоминали богатеньких и эксцентричных родственников с рождественской открытки. На золотисто-коричневом красивом лице мужчины плавала язвительная улыбка. Девочка же казалась меланхоличной созерцательницей препарированной лягушки.

Лунослав пригляделся внутренним оком – и едва не грохнулся на землю. Обычно ему удавалось видеть сокрытое только вблизи, но сейчас он узрел больше, чем желал. С высоких тусклых небес в девочку ввинчивалась исполинская воронка, растекавшаяся по облакам километровыми корнями. Словно в голову ребенка упирался столп венозного, бордового дыма.