Обветренная рука с обручальным кольцом и скромным маникюром вскинулась и опала. Глаза женщины застыли, следя за неприметной точкой где-то на потолке.
– Покойся с миром. И пусть у твоих пациентов-мужиков никогда не будет тридцать семь и одна. – Булат закрыл медсестре глаза. – Пора бы немного разобраться в происходящем. Но сперва…
Он на пробу сделал несколько движений корпусом, присел, встал и коснулся пальцами пола. Не сразу сообразил, что так макнет пальцы в кровь. Хмыкнул. С безразличием вытер руки о стену. Каплей больше, каплей меньше – кто заметит? Уборщица-детектив? Тело после двухмесячного воздержания отзывалось на «отлично». Правда, подозрительный волдырь то и дело давал о себе знать.
Булат решительным шагом направился к лестницам, намереваясь быстренько осмотреться и выбраться наружу. Но с каждым обнаруженным помещением он всё больше мрачнел. Что-то напало на медицинское учреждение. Напало изнутри. Утешало одно: судя по малому количеству жертв и разбросанным вещам, большая часть персонала и пациентов, кроме тяжелобольных, успели покинуть больницу.
Но помощь не пришла. Тела всё так же сочились кровью, а аппараты ИВЛ всё так же дышали за тех, кто не мог самостоятельно сделать глоток из прозрачного кувшина воздуха.
На втором этаже заслышался странный ритмичный звук. Его исток привел Булата в ординаторскую.
На диванчике лежала молоденькая медсестра. Мертвая. Из расстегнутого халатика и порванной розовой кофточки торчали бледные груди, покрытые струйками крови, словно охлажденные десерты – сиропом. Возле распахнутого окна пыхтел пятидесятилетний хирург, напоминавший своей плешивой и безбровой головой пластикового младенца. Причина беспорядков и жестокого, циничного кровопролития в больнице.
Хирург с маниакальным оскалом насиловал больничную утку. Как мог.
Поблизости валялся старомодный саквояж с порожними капельницами, пилами, реберными ножницами и прочими инструментами, предназначенными для ампутации конечностей и грубой работы с костями. Булат пригляделся: на груди хирурга, в такт движениям, покачивался бейджик с надписью «Бёдор Ф».
– Только не говори, что тебя зовут Бёдор Фондарчук. Это кино мне в жизни не досмотреть.
Бёдор с испугом оглянулся. Глаза, будто обведенные чернотой, расширились. Медицинское судно качнулось на эрегированном пенисе.
– Че-чертовидец?! Вы же оба сгинули! Откуда взялся? Пахло всеми, но только не тобой. Зачем людской смрад сокрыл? Секретики, да?
– Секретики? – Булат задумался. – А что, есть один: сам худ, а яички – с пуд! Где мой собрат по ремеслу?
– Так ты ж не знаешь. Твой дружок нынче адским задницам угождает. Так что сфинктер допроси, борода!
Прежде чем Булат успел что-либо сделать или сказать, хирург воткнул себе в шею скальпель и уверенным, широким движением провел им.
Через несколько секунд для одержимого «Бёдора Эф» всё закончилось.
– «Борода»?! – Булат с оскорбленным видом подошел к зеркалу, висевшему над аккуратным умывальником. Взглянул на отражение. Обмер. – Боже, и впрямь щетина заколосилась.
Как на зло, воды в кране, чтобы привести себя в порядок, не оказалось. Булат в задумчивости ощупал двухмесячные кучеряшки, пожал плечами, подобрал чью-то расческу и без колебаний обмакнул в чужую кровь. Затем тщательно прилизал бороду и вернул черным волосам на голове привычное положение.
Несмотря на бесконечный мачизм и неуловимое выражение брезгливости на лице, Булат больше всего перся от собственной прически. Настоящий кок Элвиса. В тринадцатилетнем возрасте, в подсобке одного магазина, куда он проник, чтобы разжиться сигаретами, он увидел плакат короля рок-н-ролла. Красота укладки сразила его наповал. Правда, петь он так и не выучился, зато всем сердцем полюбил музыку. Ну и конечно, сделал прическу как у кумира и даже отстоял право носить ее.
В уплату привилегии пошел зуб, выбитый возле школы.
Булат оглядел себя. Получилось довольно недурно. Этакий худой и бородатый Элвис Пресли с желтыми глазами. Или псих, использовавший кровь в качестве мусса. Как бы то ни было, результат удовлетворил его, и он наконец-то покинул больницу.
В ночном воздухе распространялись сладкие ароматы осени, несшие в себе горчившие струйки, какие обычно приманивают мух к очагам гангрены. Звездное небо пестрело нездоровым амарантовым оттенком.
Порождения тьмы и нечеловеческого порядка шныряли по истерзанному городку. В сторону десятого микрорайона проехал объятый красноватым пламенем трамвай с табличкой: «Ул. Олега Кошевого – Набережная Ковшовка». Внутри с тихим потрескиванием тлели обугленные пассажиры. У мусорного бака через дорогу отвратительного вида женщина целовала голову пятилетнего ребенка. Блестевшие глазки дитя бессмысленно таращились в пустоту. На вывеске с рекламой минеральной воды «Жемчуг гор» болталась человеческая кожа. Ее скользкий хозяин, спотыкаясь и пошатываясь, бродил внизу.
И ни одного человека. Выжившие затаились в уголках собственных темных квартир-гробниц. Почти все окна первых и вторых этажей, насколько хватало глаз, закрывали наспех приваренные ставни и решетки. Только на восточной стороне перекрестка пересечения Вербной и Павловской работало кафе «АрбузЬ». Правда, огромный плакат, стоявший близ открытой двери, утверждал обратное. Буквы на нём извещали и гласили: «Бог послал мне срочную телеграмму, и теперь я и моя Лилия на небесах. Давайте к нам, олухи!»
Иво́т находился во власти потустороннего зла и бесчисленных аномалий.
Увидев всё это, Булат на миг лишился дара речи.
– Я что, апокалипсис проспал?.. – вопросил он. Не выдержав, в гневе гаркнул: – Свет из дома, трупы в пляс?!
Во мраке переулков и навесов тотчас вспыхнули десятки кошмарных глаз, напоминавшие раздуваемые огоньки сигарет. Зашелестели мертвые голоса.
– Чертовидец?! Невозможно.
– На дыбу его! И поиграть! Поиграть с ним!
– Лучше прокатить на капоте!
– И поковыряться в его мерзких кармансах!4
Мигом позже голоса сплелись в скандирующий, насмешливый хор:
– Смерть ему! Смерть! С-с-сме-е-ерть!
Булат схватил себя за яйца:
– Ну, так идите и выкусите!
Однако все, ограничившись воплями и стенаниями, разбежались. Никто не рискнул принять вызов того, чья жизнь еще час назад считалась угасшей.
Демонстративно насвистывая легкомысленную и угрожающую мелодию из кинофильма «Убить Билла»5, Булат направился в сторону полицейского управления. Там он рассчитывал получить информацию о местоположении Прохора Питонина – вспыльчивого капитана полиции, в свое время прикрывавшего сотрудников бюро буквой закона и классикой табельного оружия.
Если он правильно помнил, нужно было преодолеть каких-то четыре квартала. Четыре квартала, под завязку забитых паранормальным дерьмом! Но это всё же лучше, чем тащиться в южную часть города, где находилось отделение полиции, в котором работал капитан.
К мрачному удовлетворению Булата, он без особых проблем проделал весь путь. Молва о его возвращении среди детей тьмы разнеслась довольно быстро. Миновав сквер с пунцово-красными рябинами, притулившимися под светом оранжевых фонарей, молодой человек вышел к полицейскому управлению.
Творилось черти что.
Со стороны парковки под открытым небом и примыкавшей к ней дороги, стиснутой домами Богучарской улицы, ковыляли выходцы из могил. Они осаждали трехэтажное здание управления. Многие щеголяли в погребальных костюмах и платьях, припорошенных комьями свежей земли. Нашлись и те, кто шествовал в одной лишь бирке из морга, болтавшейся на большом пальце ноги. Особенно выделялась голая стодвадцатикилограммовая женщина, из чьего Y-образного разреза на груди вытекал черный чай, выпитый сутки назад.
Мертвецы, зеленовато-почерневшие и безразличные, словно буквы, оповещающие о диагнозе «рак», лезли по баррикадам из полицейских машин. Без устали молотили хладными руками, не чувствующими боли, в центральные двери. В распахнутых окнах управления то и дело расцветали вспышки выстрелов. Грохот пальбы повторяющимся эхом заливал улицу.
