Так же, как и причину появления в написанном десятки лет спустя Евангелии от Иоанна упоминания о присутствии Марии при распятии, вполне можно разглядеть в самом содержании описываемой сцены. Чуть внимательнее приглядевшись, можно увидеть, что Мария в ней – отнюдь не главное действующее лицо, а лишь пассивный фигурант, не выполняющий ровно никакого действия, а являющийся лишь, если можно так выразиться, «объектом передачи». Действующие лица здесь – это только Иисус и сам Иоанн: Иисус поручает Иоанну заботу о Марии, и тот принимает на себя исполнение этого поручения.

Отступая чуть в сторону, стоит заметить, что аспект этого препоручения заботы, на самом деле является доводом в пользу вывода о недостоверности описываемого события. Ведь если бы Иисус действительно дал такое знаковое поручение Иоанну, тот однозначно рассказал бы о нем другим ученикам, в результате чего об этом непременно было бы упомянуто и в других Евангелиях. Отсутствие же таковых упоминаний неумолимо свидетельствует о том, что ничего такого Иоанн никому не рассказывал, что означает, что ничего такого с ним и не происходило.

Возвращаясь же к причинам появления этой сцены, то, учитывая, что ее основной смысл заключается в фиксации события передачи прав и обязанностей, можно сделать вывод, что именно ради этой фиксации она и была помещена в текст Евангелия.

Возможно, некой общине, к которой принадлежал либо сам Иоанн, либо тот, кто в действительности написал это Евангелие, общине, возможно действительно взявшей на себя заботу о матери Иисуса, для чего-то потребовалась такого вот рода «легализация» этой их заботы. Зачем и почему? Это, увы, скрыто в тумане минувших тысячелетий, как, собственно, и сама реальная судьба Марии… Но, во всяком случае, эта версия хоть как-то объясняет иначе совсем необъяснимый факт появления в тексте Евангелия от Иоанна этой, явно недостоверной, истории.

В контексте же нашего исследования темы взаимоотношений Иисуса и его матери, отметим тут два обстоятельства. Первое: Мария вовсе не является главным смысловым центром этой сцены; ее смысловой центр – это поручение Иисуса, а Мария – лишь объект этого поручения. Второе же, еще более важное обстоятельство, это то, что даже в этой, хотя и придуманной, но все же чрезвычайно драматичной сцене, Иоанн не вложил в уста Иисуса никакого иного обращения к своей матери, кроме все того же пресловутого «женщина».

И это – обращение к своей матери человека, висящего на кресте! Сквозь все свои муки и отчаяние, он, вдруг увидевший рядом свою родную мать, не находит другого к ней слова, кроме как «женщина»?!.

Что-то абсолютно неестественное, искусственно-схематичное есть в этой картинке, что лишь подтверждает вывод о том, что она является придуманной. Но какой бы придуманной она ни была, стоит обратить внимание на тот факт, что автору, написавшему эту сцену, даже и в голову не пришло, что Иисус может как-то иначе, теплее и человечнее обратиться к своей матери.

Поскольку же автор Евангелия (был ли это сам Апостол Иоанн, или кто-то другой) был, совершенно очевидно, из христианской среды, по его творчеству можно судить о том, какие именно представления об отношениях Иисуса и Марии бытовали среди христиан в конце первого, начале второго веков нашей эры…

Совершенно очевидно, что были они тогда совсем не такими, как сегодня, и даже больше можно сказать – были они прямо противоположны сегодняшним. И сохранялось такое положение дел вплоть до появления в 4 веке в текстах Евангелий от Матфея и Луки рождественских сказаний, в которых Мария представлена чуть-чуть только не ангелом небесным.

С этого же века, не ранее, началось и церковное почитание Марии, как Богородицы и Приснодевы. А до этого, в течение всех первых трех столетий, жили христиане, уверенные, что отношения Иисуса и его матери были очень плохими, о чем и было написано в их Евангелиях, и остается, собственно, точно так же написано и сегодня. Только сегодня это уже гораздо хуже видно из-за затмевающего глаза блеска рождественской елочной мишуры…

Итак, наше ранее высказанное предположение о плохих отношениях Иисуса с его матерью, основывавшееся до сих пор на анализе лишь того факта, что в проповеди Иисуса есть великолепный образ отца, но полностью отсутствует образ матери, получило подкрепление со стороны других, совершенно уже очевидных текстологических фактов.

Таким образом, его можно считать, хотя и полностью опровергающим все традиционные церковные представления, тем не менее – полностью же и подтвержденным прямыми свидетельствами новозаветных текстов.

А это значит, что можно считать установленным, что Иисус рос в семье, с которой у него были отношения, увы, полностью укладывающиеся в понятие неблагополучные. Точно можно сказать, что с матерью, а так же с братьями и сестрами у него явно не ладилось. А что можно сказать о его отношениях с отцом?..

Что касается отца Иисуса, то тут мы имеем, увы, еще меньше информации, чем в отношении его матери. Как действующее лицо он вообще не появляется ни в одном из Евангелий. Единственное, что можно найти о нем – это несколько упоминаний его имени – Иосиф, – да и то имеющихся лишь в двух Евангелиях из четырех. Ни в Евангелии от Марка, ни в Евангелии от Матфея не упомянуто даже имени отца Иисуса.

В Евангелии от Луки, кроме имени Иосиф, сказано так же, что отец Иисуса был плотником. Впрочем, греческое слово, переведенное, как «плотник», имеет кроме этого еще ряд значений, связанных с различными строительными специальностями. Так что, в принципе, он мог быть и каменщиком, а вообще-то, пожалуй, лучше было бы перевести указание на профессию Иосифа словом «строитель».

Но так или иначе, а имя и указание на род занятий – это единственная прямая информация, которую мы можем найти в жизнеописаниях Иисуса относительно его отца.

Из косвенных же выводов относительно Иосифа, самым распространенным и официально принятым является вывод о том, что Иосифа уже не было в живых, когда Иисус начал свое проповедническое служение. Вывод этот является именно косвенным, поскольку сделан он не на основании наличия каких либо прямых упоминаний об этом, а лишь на основании отсутствия упоминаний об Иосифе, как о действующем лице в евангельских повествованиях.

Еще одним такого рода выводом является общераспространенное убеждение, что Иосиф не был родным отцом Иисуса, а был ему лишь отчимом. В христианстве это убеждение сложилось в 4 веке, после появления в Евангелиях Рождественских историй, в коих говорится о том, что Иисус был зачат Марией от Святого Духа, и Иосиф женился на Марии, когда она уже была беременна.

В иудаизме же культивируется версия, что Мария, уже будучи женой Иосифа, забеременела Иисусом, тем не менее, не от своего мужа, а в результате связи с неким римским воином, по имени Пантера. Так что и в этом, «вражеском» варианте, Иосиф оказывается лишь отчимом Иисуса.

Однако непосредственно в текстах Евангелий, Иосиф упоминается именно как отец Иисуса, и никогда, как отчим. Надо думать, что христиане первых трех веков именно так и считали: не имея еще рождественских сказаний, они были убеждены, что Иосиф был не только мужем Марии, но и родным отцом Иисуса.

В более позднем, «пост-рождественском» христианстве на это перестали обращать внимание, полностью сориентировавшись на рождественские сказания, в соответствии с которыми Иосиф оказывался отчимом, а тот факт, что в Евангелиях окружающие называли его отцом Иисуса, объясняли тем, что они просто ничего не знали о чудесах Рождества.

Так что, в итоге, мы приходим к тому, что невозможно даже сделать однозначный вывод о том, был ли Иосиф родным отцом Иисусу, или же отчимом. Но так или иначе, а одно можно сказать совершенно, я думаю, однозначно: относился Иосиф к Иисусу – сыну ли, пасынку ли, – чрезвычайно хорошо!

Ведь, как уже не раз отмечалось, именно образ отца стал для Иисуса воплощением любви, доброты, понимания и заботы, и именно этими качествами он в дальнейшем наполнил свой образ Бога-Отца. Так что едва ли можно сомневаться, что именно позитивное влияние Иосифа, та любовь, которую он проявлял к Иисусу и определила формирование того абсолютно уникального образа Бога-Аввы, Бога-Папочки с которым Иисус и вышел на историческую сцену человечества.