И что делать?!
Ещё была надежда на Ведущих, но эта пара сволочей, которые целый вечер болтали языком, как ребёнок ботинками, вдруг резко замолкли, вроде подорвались на одной мине! Или дезинтегрировались!
Всё это длилось минуты полторы, которые, естественно, показались месяцем. Наконец автор взял себя в руки, включил микрофон и сказал залу: «Чего вы кричите, дайте женщине спокойно получить свой волейбольный мяч!» Стадион грохнул. Автор ещё что-то туда сказал в таком же духе, рёв постепенно начал организовываться в смех. Тогда автор, пользуясь тем, что некогда был журналистом, давай расспрашивать женщину, как её зовут, где работает, далеко ей от дома до работы? И если близко, так зачем ей эта морока, в смысле машина? Но спрашивал доброжелательно, она понемногу отходила, даже что-то отвечала в микрофон, пугаясь своего голоса, ужасно усиленного, отчего приседала и переходила на шёпот. Тогда автор дублировал её текст, кое-что беззлобно перевирая. Надо ли говорить, что зал слушал как один невидимый отсюда добродушный человек. Смеялись, хлопали на каждую реплику. Но это не может быть вечно. Пользуясь особенно длинным смехом, автор ещё раз наклонился вниз и гласом велиим обматерил обслугу так, что сам охрип. Схватил какого-то хлопца сверху за чуб, приказав взять женщину и отвести к тиражникам. Хлопец как бы очнулся от гипноза, безропотно поднялся на сцену, взял женщину под руку, и они пошли через поле к своему призу. На прощание автор на весь стадион пожелал женщине любить милицию, СТО, правила движения, горюче-смазочные материалы и нас не забывать. И попросил остальных поддержать его в этом. Стадион так захлопал, затопал, засвистел, что провожатый хлопец поймал бедную жертву фортуны практически у земли.
Но и это ещё не конец!
Возникает второй вопрос: что делать дальше? Тема исчерпана, волна затихает, нужно уходить. А как, когда на тебя из темноты направлены тысячи глаз и ты чувствуешь себя, как кость в горле, сам себе тошный. И тогда автор взял и плюнул. Включил микрофон и сказал: «Так мне дочитать или как?» В ответ из темноты не то что прозвучало, а снова выдохнуло: «Д-да-а!!!»
И тогда автор дочитал свой юмор до последней строчки. Надо ли говорить, что зал реагировал так, как никогда в жизни. Особенно в конце, когда автор честно сказал:
– Ничего, ребята, времена подлые, но и это пройдёт. Всё опять будет хорошо, и нашей хозяйке при виде того, как гости налегают на твёрдую колбасу, не нужно будет вскакивать и кричать: «Почему мы не танцуем?! Мне хочется именно танцевать!»
Хорошо сказал!
Но это был ещё не конец.
Когда автор закончил, получил свои овации, на сцену уже поднималась всеми любимая популярная группа. Им, естественно, встречно хлопают, ибо их любят и любят за дело. Автор же спустился, идёт себе от центра поля к беговой дорожке, и ноги у него от всего этого совсем чужие. А ещё хуже, что не помнит: когда материл этих козлов, выключал микрофон или пускал живым звуком?! И вот идёт автор, пугаясь своих мыслей; слышит, как сзади настраиваются музыканты. И ещё слышит, что аплодисменты почему-то не стихают. Тогда усталый автор поднимает голову на сектор, видит в полумраке лица улыбающихся людей, которые смотрят на него и хлопают. И тогда автор показывает пальцем себе на грудь, мол, это мне? И люди отвечают: да, мол, да, естественно! И давай хлопать ещё сильней.
Так и шёл по беговой дорожке к выходу мимо переполненных секторов, и каждый сектор как бы передавал его аплодисментами другому.
Почти как чемпиона.
«Что есть слава? – спрашивал, бывало, мудрец, прислонясь к дувалу. И сам же себе отвечал: – Слава есть не иначе как яркая заплата на ветхом рубище певца!»
Автор же, в свою очередь, думает: что за дувал такой? Может, мудрецы к нему не прислоняются, может, они из него кушают?
Из сборника «Кролики – это не только ценный мех»
Вообще-то автор относится к исчезающему племени эстрадных драматургов. А драматург, кто помнит, – это человек, сочиняющий пьесы. За деньги, конечно. Получается, что эстрадный драматург тоже сочиняет пьесы, только это называется «малая драматургия». Очень малая, смотреть не на что.
И деньги такие же.
Бернард Шоу, к примеру, или там Мольер в жизни не взялся бы за подобное. Только, понимаешь, размялся, взял дыхание, дошёл до четвёртой страницы, а уже велено заканчивать! А куда прикажете остальные, числом восемьдесят?! Шекспир бы разругался: что за дела?! Ещё был такой северный человек Ибсен – тот мог бы и заушить. Характер-то нордический.
А Чехов бы простил. Он всем прощал.
Вот. А автор, в отличие от всех упомянутых, вынужден был окорачивать свой гений, заталкивать его в прокрустово ложе заказчика. Каждый раз такая была морока – пришлось бросить и забыть. Но кое-что сохранилось. Помнится, народ всё это смотрел и смеялся. Иногда до слёз.
Ниже можно почитать и обнаружить, что автор не врёт.
Впрочем, он давно не врёт, что-то надоело.
«Кролики – это не только ценный мех»
Лето. Украинское село. Правление колхоза. В раскрытое окно слышится придавленное мычание трактора. Или тракториста. За столом – председатель этого всего Иван Михайлович. Перебирает колхозные бумажки, бросает костяшки на бухгалтерских счётах, сопит, занося в графики фиолетовые цифры. Вполголоса клянёт шариковую ручку.
Жарко.
В кабинет вбегает правленческая девчонка:
– Иван Михайлович! К вам корреспондент!
– Зачем?
– Из столицы!
Иван Михайлович клянёт эту жизнь вообще, затем – столицу, начальство, жару, зачем-то амбарного сторожа. Говорит:
– Проси!
Входит столичный корреспондент с магнитофоном через плечо. Знакомится.
– Иван Михайлович, мы давно с интересом следим за вашим хозяйством!
– Просю садиться.
– Вы опять разводите кроликов, а некоторые не хотят!
– Не хотят, говорят, мороки много, чтоб они повыздохли!
– А вот вы и расскажите нашим слушателям.
Корреспондент рассупонивает магнитофон, достаёт микрофон, готовится к работе. Председатель тоскливо наблюдает за операцией, жмурится, затем вскакивает, кричит в окно:
– Да выключи ты его, пока я тебе этот трактор на голове не побил!
Становится тише и жарче. Наконец у корреспондента всё готово:
– Иван Михайлович, начнём с броской такой рекламной фразы… Например: «Кролики – это не только ценный мех, но и три-четыре килограмма диетического, легко усваиваемого мяса!» Вот сюда – в микрофон.
Председатель смотрит на микрофон, как один из его диетических питомцев на удава. Говорит почему-то шёпотом:
– Оно уже включено?
– Ну да!
– Выключьте… Счас. Это же кролики быстро размножаются, а этые интервью мне прямое наказание! Весной приезжала корреспондентка, так я…
– Иван Михайлович! У меня ни минуты времени! Буквально десять фраз! Итак, «Кролики – это не только ценный мех…» Давайте.
– Уже включили?
– Нет.
– Включайте!.. Включили? Выключьте. Что вы спросили?
– Повторите: «Кролики – это не только ценный мех…»
– Давайте! /говорит чужим голосом/ «Труженики нашей артели вышли на новые рубежи по производству яиц от каждой овцемамки!..»!.. Извиняюсь, матки! Всё?
– Стоп! Какие овцематки?!
– Ну такие, весь двор в катышках, гляньте нарочно.
– Давайте сначала! Иван Михайлович, соберитесь!
– Счас, только пускай у меня в животе перебурчит…
– Давайте! «Кролики – это не только ценный мех, но и…» Ну!
– О, перебурчало! Включайте.
– Включено давно!
– Ага. Выключьте. Это, наверное, у вас бурчит.
– Иван Михайлович!
– Я понял, это Славик опять дизель гробит!
Председатель высовывается в окно, громко ругает Славика. Корреспондент смотрит на часы, барабанит по столу пальцами, затем кулаком:
– Иван Михайлович, давайте работать!
– Ага!.. Счас водички!
– Вы поняли, повторяете фразу за мной! Давайте!
– Счас водичку поставлю… Про каких животных вы спросили?
