Никто до Эдуарда не относился ко мне с такой заботой и лаской, и я, словно бездомный котенок, впервые познала настоящее тепло человеческих рук и запах дома, где нет постоянных склок и разборок, а тебя никто никогда не любил и вряд ли полюбит.

Сначала котенок щетинится и шипит, выпуская когти, но ласка и доброе отношение берут верх, и вот, он превращается в мягкий пушистый комочек, готовый отдавать всего себя. И пусть Эдуард выглядит как мерзкий и отвратительный старик, его душа казалась мне такой близкой и родной. Мне казалось, что я пытаюсь найти в нем замену своему несуществующему отцу.

Он ушел, оставив на постели запах своего одеколона, и я еще долго ползала по простыням, вдыхая этот запах. Я так и заснула посреди кровати, свернувшись калачиком, как котенок, которого отогрели и дали ему возможность почувствовать себя нужной.

На следующее утро я проснулась другой. Это уже была не та Анжела, которая любила ненавидящую ее мать и терпящая мерзкое отношение к себе. Я стала взрослой, будто одна ночь полностью перевернула мое сознание. И я ждала его. И он пришел, когда уже начало темнеть, а я начала терять терпение. Хотела его обнять, но пока не хотела проявлять инициативу, оставаясь на стадии его рабыни.

Эдуард сам обнял меня и усадил на комод, хотя это ему далось непросто. Он вдыхал мой запах, часто дыша и стискивая мою грудь, едва прикрытую тонкой тканью ночной сорочки.

Мои соски выступили сквозь ткань, и он зубами прикусил сначала один сосок, а потом другой, от чего не сорочке остались мокрые следы. Я сама сорвала сорочку и прижалась к его шелковой пижаме обнаженным телом.

Как я хотела чувствовать себя в полной безопасности, окруженной заботой и вниманием. Я каждой клеточкой тела ощущала свою необходимость для этого мужчины, который держал меня в плену, и который давал мне столь многое. Эдуард опустился вниз и поцеловал меня в промежность, и от его горячего дыхания по всему моему телу пробежали мурашки восторга и возбуждения.

Еще вчера казавшееся мне ненормальным, теперь я понимала, что это возбуждение – именно то, что подсказывает мне мое тело, которое расцветало в объятиях этого пожилого мужчины, как цветок, который долгое время не поливали. Он ласкал меня языком внутри моей вагины, а я наслаждалась этими моментами, чувствуя, как набухает внизу моя плоть, готовясь впустить внутрь себя его. И так и произошло.

Эдуард встал и резко вошел в меня, пока я сидела на комоде. Его живот коснулся моего живота, поэтому мне пришлось немного опуститься, чтобы полностью впустить его пенис в себя.

Я застонала, ни капельки не сомневаясь в том, что мой стон – это правильно и логично. Мне было приятно ощущать его твердый член в себе, и, если еще вчера мне было больно, сегодня о боли я совершенно забыла, отдаваясь ему и доверяя каждой клеточкой своей израненной души.

– Милая, родная, самая лучшая, – шептал он, входя в меня и ударяясь об меня своим животом, который снова покрылся потом.

Я слышала его частое и тяжелое дыхание и старалась сама двигаться, чтобы Эдуарду было легче. Его лицо опять покрылось красными пятнами и он, вздрогнув, сделал еще несколько толчков, пока его сперма вливалась в меня горячей струей. Он еще несколько минут находился во мне, не выпуская меня из объятий, и я не шевелилась, давая ему насладиться моментом.

Я думала, что после этого он уйдет, но Эдуард надел штаны и сел в кресло. Я слезла с комода и надела сорочку, чувствуя, как по ногам стекает его сперма. Но я не смела пойти в ванную без его разрешения и просто стояла, облокотившись о комод и глядя на него.

– Я хочу ответить на твой вопрос, – неожиданно сказал он, хотя я не задавала ему никаких вопросов. Я молча продолжала слушать.

– Та женщина, которую ты иногда видишь в саду, – продолжил он, – Эта женщина – моя жена.

Я не стала говорить ему о том, что уже сама догадалась о том, кто она, давая ему продолжить. Мне казалось, что, если я перебью его, то потеряю возможность узнать хоть что-то из секретов, витавших в этом огромном полупустом доме.

– Нам было по тридцать лет, когда мы с ней возвращались с дачи ее родителей. Я был за рулем, и не смог справиться с управлением, когда машину занесло и мы влетели под грузовик. Наша машина ударилась о большегруз пассажирской стороной, и моя жена осталась инвалидом. Она была беременна, восьмой месяц.

Я слушала его, затаив дыхание. В голове проносились десятки вопросов, но я не решалась их задать.

– Ей сделали кесарево сечение, и на свет появился наш сын. Он был здоров и крепок, сейчас ему уже двадцать три года. И все двадцать три года я несу свой крест. Я забочусь о ней, я не оставляю ее ни на один день, и она ничего не знает о таких, как ты.

Об этом я тоже догадывалась. Я – не первая и, наверняка, не последняя девушка, оказавшаяся в этом доме.

– Я много лет пытался хранить верность своей молчаливой жене. До аварии она была словно огонек, освещающий мою жизнь, а потом превратилась в жалкий увядший цветок, который не способен на эмоции и чувства. Она не помнит ничего до аварии, но я знаю, что она любит меня и нашего сына, а я люблю ее. И пусть она не понимает о том, что я держу в доме других женщин, о том, что я иногда уезжаю в командировки не один, она знает, что я всегда вернусь к ней и буду спать с ней в одной постели. Это и есть преданность, понимаешь?

Я кивнула, хотя о преданности читала только в книгах. В моей жизни преданность хранила только я своей бестолковой матери, которой я не была нужна абсолютно.

– Теперь ты многое знаешь обо мне, – сказал Эдуард, подводя конец своему монологу, – Но ты должна понимать, что я – натура увлекающаяся, и завтра ты можешь покинуть этот дом. Конечно, я тебя не обижу и дам денег, много денег, и ты сможешь начать новую жизнь. Пока я этого не хочу, но не уверен, что не захочу этого завтра или через неделю.

Я снова кивнула, думая о том, что не хочу быть выкинутой из дома, в котором ко мне относятся по-человечески. Но я не могла ему возразить, поэтому молчала до того самого момента, пока он не вышел из комнаты и не провернул ключ в замке. Я смотрела на закрытую дверь в надежде на то, что она еще долго останется закрытой, а Эдуард будет приходить ко мне без лишних слов и намеков на то, что я становлюсь ненужной. Мне казалось, что это будет самым большим ударом в моей жизни.

Откровенность Эдуарда казалась мне ценным подарком, получше всяких дорогих вещей. Я всю ночь думала о том, сколько ему пришлось пережить, осознавая, что по его вине любимая женщина навсегда превратилась в инвалида.

Но подарки не прекращались. После обеда Эдуард зашел ко мне в комнату и протянул бархатную коробочку внушительного размера. Я приняла ее, едва сдерживая дрожь в руках.

– Открой же скорее! – радостно сказал он. – Я хочу увидеть твою реакцию.

Дрожащими пальцами я открыла темно-бордовую коробочку и едва не ослепла от переливающихся камней. Это было колье, усыпанное камнями.

– Что это? – спросила я, боясь держать в руках такую красоту.

– Это колье с бриллиантами, – с гордостью ответил Эдуард, и, взяв его из моих рук, аккуратно повесил мне на шею. Колье было тяжелым, но, увидев себя в зеркале, я обомлела от того, какой красоты оно было и как гармонировало с моим лицом.

– Тебе нравится? – спросил он.

– Мне очень нравится, – ответила я, стараясь сдерживать слезы, – Мне никто и никогда не дарил таких подарков.

– Тогда, может быть, ты обнимешь меня в знак благодарности? – с улыбкой спросил он, и я бросилась ему на шею, как собачка, ждущая разрешения своего хозяина.

Руки Эдуарда обхватили меня за талию, а потом опустили ниже и, сжав мои ягодицы, прижали к себе. Я почувствовала его член, который был еще спокойным, но я понимала, что еще немного, и он увеличится в размерах и станет твердым и манящим.

– Сними свою одежду, останься только в моем подарке, – приказал он, и я, ни секунды не сомневаясь, скинула ночную сорочку и трусики.