Я приоткрыла дверь, чтобы подслушать их разговор, но в коридоре стояла зловещая тишина: видимо, мужчины обсуждали этот пикантный вопрос в отдельном кабинете, куда моим ушам доступ был ограничен. Зато в коридоре я нос к носу столкнулась с Зоей: она шла в одну из спален с комплектом постельного белья и подарила мне злорадную улыбку:

– Доброе утро, Анжелика.

Я ничего ей не ответила, а просто закрыла дверь в свою комнату и уселась на кровать. Завтрак мне никто не принес, и я поняла, что теперь придется самой заботиться о еде.

Я спустилась вниз по лестнице и свернула направо, где, по моим подсчетам находилась кухня. Так и было: я увидела большой стол, плиту с вытяжкой и холодильник. На столе стояла ваза с фруктами, и я схватила из нее яблоко.

– А ты не хочешь позавтракать со всеми? – услышала я голос Эдуарда и испуганно обернулась.

Он смотрел на меня почти равнодушно, и от этого у меня сразу пропал аппетит. Я положила яблоко на место и посмотрела на него. Выглядел он потрясающе: дорогие джинсы в сочетании с клетчатой рубашкой делали его моложе лет на десять.

– А я имею право даже на это? – спросила я у него, не совсем представляя «завтрак со всеми».

– Ты – моя племянница, я – дядя Эдик. В чем проблема позавтракать с дядей?

– Я не против, – я выдала некое подобие улыбки и прошла вслед за своим «дядей» в столовую, о существовании которой не подозревала. Зоя, увидев меня, метнула в мою сторону уничтожающий взгляд, но, тем не менее, поставила передо мной тарелку.

– Какие планы на день? – спросил у меня Эдуард.

Мне было так непривычно сидеть с ним за одним столом в такой непринужденной обстановке, что я терялась и не знала, что именно мне говорить и как отвечать на его вопросы.

– Я надеялась заняться похоронами матери, – сказала я, отодвигая тарелку с овсяной кашей, которую мне подала Зоя.

– Не переживай, этим уже занимаются мои люди, – спокойно ответил Эдуард, – тебе будет достаточно поприсутствовать на ее похоронах и оформить наследство.

– Наследство? – непонимающе спросила я, ломая голову над тем, что мне могла оставить моя мать-пропойца.

– Конечно. Квартира теперь твоя, ты можешь сдать ее или продать. Или переехать туда, а я помогу с ремонтом.

– Не терпится от меня избавиться? – не выдержав, съязвила я, и тут же наткнулась на недобрый взгляд Эдуарда.

– Я тебе вчера все сказал. Ты остаешься здесь столько, сколько пожелаешь. Ты не лезешь в мою жизнь, занимаясь своей. Ты – моя племянница, и я несу ответственность за тебя. Вопрос закрыт, твои эмоции лишние, и не принесут тебе никакой пользы.

Он отчеканил свою речь, словно не брал мысли из головы, а говорил заученным текстом. Наверное, я не первая, кто слышал эти слова. Возможно, Зоя, которая стояла за его спиной и едва сдерживала злорадную улыбку, тоже в свое время слышала эти же слова. Я встала из-за стола и, извинившись, пошла в свою нынешнюю комнату.

Через несколько минут в нее зашел Эдуард. Увидев его, я подскочила с кровати, скорее, по привычке. Но его лицо было холодным, почти ледяным. Таким же был и его тон:

– Завтра в полдень за тобой приедет мой водитель и отвезет тебя на кладбище, где ты попрощаешься с матерью. Кроме тебя там никого не будет. У твоей матери не оказалось подруг и коллег, пожелавших с ней попрощаться. Исполнишь свой долг, потом поедешь к нотариусу, который тебе объяснит все детали по наследству. Тебе еще нет восемнадцати лет, поэтому я становлюсь твоим опекуном, это я организую сам. Твой день рождения через несколько месяцев, ты будешь вправе покинуть этот дом и начать самостоятельную жизнь, о которой я тебе уже говорил. Ты можешь посещать свою школу, а можешь учиться в местной, как решишь, дай мне знать, я все устрою. Подарки остаются у тебя, можешь их продать, а можешь оставить на память. Надеюсь, что ты все запомнила, я считал и считаю тебя умной девочкой.

Сказав это, Эдуард вышел из комнаты, оставив меня в полной неразберихе. Я не могла смириться с тем, что за один день он превратился в совершенно другого человека. Еще вчера мы страстно занимались любовью, а сегодня я, видите ли, его мнимая племянница, а его «помогайка» уже в поисках новой жертвы. И с ней теперь Эдуард будет заниматься любовью, учить ее тонкостям секса и в ее глазах будет идеалом мужчины.

Как больно внутри, как мне хотелось вцепиться в его лицо и доказать, что только я буду для него той самой девочкой, которую он ласково называл самой лучшей и единственной.

Я закрыла глаза, вспоминая его поцелуи, его ласки, его руки, касающиеся моей груди, а потом его член, входивший в меня столько раз и горячие струи спермы, доводящие меня до экстаза. Я не могла поверить в то, что этого больше не будет. Я так хотела все вернуть.

На следующий день я похоронила свою мать. Никого не было на кладбище, кроме меня и могильщика, который закапывал могилу после моего знака. Я вспомнила день, когда мать неожиданно вернулась домой с работы, якобы очень сильно устала и неважно себя чувствовала. Я знала такие признаки: она просто хотела выпить и нашла повод, чтобы сделать это, пораньше прибежав домой. А ее тогдашний сожитель, дядя Боря, пользуясь ее отсутствием, усадил меня, десятилетнюю, на колени и укачивал, как младенца, поглаживая по голой ноге.

Как в тот день орала мать, выдернувшая меня из рук своего любовника! И орала она не на него, на этого старого извращенца, который, наверняка, пытался получить сексуальное удовлетворение с помощью меня, а орала на меня, обзывая «мелкой стервой» и «шлюхой».

Я, десятилетняя девочка, понятия не имевшая о том, что означают эти слова, чувствовала свою вину, но не понимала, за что. Мать схватила меня за волосы и таскала по всей квартире, швыряя из стороны в сторону, как будто я кукла, а не человек, я рыдала, прося прощения, но я не знала, в чем провинилась перед ней.

Для меня это был самый ужасный день, после которого еще неделю болела голова, а мать не произнесла ни слова извинений. В этом была вся она, женщина, давшая мне жизнь.

Я вдруг осознала, что не испытываю к матери никаких чувств, и, если поначалу мне было дико разлучиться с ней и начать жить иначе, то теперь мне казалось, что я упустила кучу времени, проводя его с ней на одной территории и наблюдая за ее деградацией, которая привела к тому, что ее просто прибил пьяный сожитель.

Не такой жизни я хотела себе поэтому, положив букет свежих роз на свежую могилу, я быстрым шагом удалилась с кладбища, не оглядываясь назад.

После возвращения от нотариуса я застала Эдуарда в саду, читающего книгу. Он посмотрел на меня и слегка улыбнулся:

– Ты как? Держишься?

Я кивнула, едва сдерживая собственные эмоции. Как мне хотелось броситься ему на шею, поцеловать его, а потом раздеть и заняться с ним сексом. Но я лишь скромно стояла возле него, пожирая его глазами, не смея даже коснуться его руки, державшей книгу. Конечно, я могла пустить слезу и упасть в объятия Эдуарда, но я так не умела делать, да и вряд ли бы это получилось у меня естественно.

– У меня все хорошо. Я подумала насчет школы и решила, что хочу перевестись в школу рядом с твоим домом. Я не вернусь домой, и квартиру я хочу продать.

– Я тебя услышал, передам все юристам, они займутся продажей. А сейчас иди к себе, я тебя прошу поменьше мелькать перед моими глазами.

– А как же совместные завтраки, обеды и ужины? – спросила я, понимая, что стала для Эдуарда больной мозолью.

– Я погорячился насчет этого. Зоя объяснит тебе, когда ты сможешь спокойно питаться, не сталкиваясь со мной в столовой.

Кивнув, я ушла к себе. На глазах уже накопились слезы обиды, я так хотела хотя бы во время этих непродолжительных приемом пищи быть рядом с ним. Но нет, он лишает меня этой возможности, выкидывая, словно блохастого котенка. Я выглянула в окно и не увидела Эдуарда на скамейке, где он читал книгу. Он ушел. А скоро появится она, заменитель меня.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».