Вообще Льюис очень нервничал, все же он еще ни разу не обнажался перед такой толпой, да и вообще не был в подобных обстоятельствах. Поэтому, дабы замаскировать собственное смущение, Льюис, сам себя ругая за это, все равно дразнил явно неопытного евгеника.

По мере того как тонкий шелк ткани соскальзывал с плеч, обнажая спину, а цветок загорался огнем, глаза присутствующих, включая Августа, стремительно округлялись. Наконец ткань окончательно упала к ногам и, шелковой волной скатившись с круглой сердцевины, на которой стоял Льюис, упала в огонь, мгновенно вспыхнув и огненными хлопьями заплясав вокруг, но никто не обратил на это внимания, потому что все таращились на спину чистейшего, где, раскинув алые крылья и обхватив ими плечи Льюиса, впиваясь в его плоть когтями, сидел щеривший острый клюв феникс.

Все же в этой процедуре обнажения было что-то слишком личное. Как бы Льюис ни убеждал себя, что это лишь тело, что его увидят со спины, что это ничего не значит, просто осмотр тела на наличие мутаций, это не помогало, потому что было в этом что-то слишком личное, сокровенное, будто не только тело обнажается, но и душа, завернутая в него. Мышцы словно напряженные канаты задеревенели, а кожу закололо миллионами маленьких иголочек. Лу прикрыл глаза, отсекая себя от пространства и с нетерпением ожидая звонкого голоса евгеника, который, к счастью, раздался быстро, но вот проклятый администратор наверняка специально слишком долго шел.

Перехватив любопытный взгляд администратора, Лу насмешливо хмыкнул, забирая из его рук алую накидку на бедра, уходящую в пол и оставляющую открытой торс. Красный должен символизировать чистую кровь, и все, приносившие присягу, по протоколу облачались в красный, но сейчас этот цвет приобрел совсем иной смысл.

Сердце билось где-то в горле, эхом отражаясь в ушах. Льюис медленно опустился на одно колено и закрыл глаза, вспоминая слова заготовленной клятвы, которая либо скрепит сейчас союз двух сторон, либо окончательно расколет две системы. Стих едва заметный барабанный бой, и в наступившей тишине Лу казалось, что все слышат, как оглушительно бьется его сердце, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди. Положив руку на сердце, чтобы успокоить его, Льюис вспомнил всех тех, ради кого он сейчас здесь стоит, и то, какой вдохновляющий, полный борьбы путь они уже прошли. Бившееся испуганной пташкой в груди сердце словно потяжелело от решимости и, вспыхнув огнем, вернуло голос в пересохший рот. Подняв взгляд на трех застывших в камне исполинов, Лу заговорил слова своей давно на душе выгравированной клятвы. В полнейшей тишине из множества динамиков его голос словно звучал из всего космического пространства космоса, обнимающего дворец Селесты со всех сторон.

— Клянусь пред вечным, изначальным Богом, что сутью своей неведом, выше небес, дальше мира загробного, истинным обликом своим Богам неведомый, истинным образом своим на свитках не запечатленный, ни что воистину не открыто о нем. Величайший, чтобы быть познанным, могущественнейший, чтобы быть узнанным**, пусть будет мне в свидетелях, что я присягаю на службу универсальной добродетели, не имеющей ограничений по расовому, религиозному, территориальному, административному или мутационному признаку, и миссией своей выбираю служение на благо каждого живого существа, пока не закроются глаза мои навечно. Клянусь ни словом, ни делом не причинять вреда и принимать решения, руководствуясь в первую очередь общим благом всех существ. Клянусь посвятить свою жизнь борьбе с невежеством и притеснением несправедливо угнетенных. Клянусь оставаться лояльным к каждому, кто ищет мира и уклоняется от вражды. Клянусь, что я друг каждому, кто видит блистательное будущее и готов за него бороться вместе со мной, поступаясь личной выгодой и сиюминутными удовольствиями. Я друг и брат каждому, кто видит в любом разумном равного, и я враг тому, кто ради личной выгоды и заблуждений угнетает разумного, препятствуя прогрессу в лучшем понимании этого термина. Я клянусь учесть уроки прошлого и, не разрушая жизнеобразующей системы, отсечь от нее все то ядовитое, что мешает ее росту и прогрессу.

Произнесенная клятва мурашками осела на коже каждого присутствующего. В полнейшей тишине никто не смел шелохнуться, впившись глазами в евгеника, который должен был принять клятву, которая не имела ничего общего с той известной клятвой, которую приносили все предыдущие кандидаты.

ИИ положил руку на плечо евгеника, чьих слов, затаив дыхание, ожидали все реально и виртуально присутствующие. Даже всегда подвижные камеры словно застыли, ожидая ответа. Пикси вскинул взгляд на ИИ, снова ставшим Лесли, мягко смотрящим на него своими виртуальными теперь глазами.

— Ты знаешь, что делать, дорогой, — тихо прошептал нянь.

— Он произнес не ту клятву, — так же тихо ответил растерянный и напуганный Пикси, понимающий, какая ответственность сейчас ложится на его плечи и что ему придется ответить за принятое решение перед Магдалом и остальными евгениками с их опекунами.

— Нет. Это именно та клятва, которая нам всем нужна.

Пикси напряженно кусал губы, вцепившись тонкими пальцами в инкрустированные дорогими камнями подлокотники церемониального кресла, и Магдал, как назло, стоял за спиной Льюиса и его было совсем не видно. С каждой минутой напряженная тишина словно множеством готовых вот-вот лопнуть струн натягивалась в вибрирующем от ожидания пространстве.

ИИ опустился на одно колено перед сидящим в кресле напуганным ребенком и взял в свои руки его узкую ладонь.

— Он вернет тебе Хайко, Пикси.

Горло сдавили тиски. Вскинув больной, заполненный горькими слезами взгляд на ИИ, Пикси судорожно втянул воздух в легкие.

— Ты обещаешь? — боясь верить в обещанное, одними губами спросил Пикси.

— Нет… — отрицательно помотала головой марионетка. — Я тебе клянусь, что так и будет.

Горячие слезы покатились по щекам Пикси и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоиться.

Справившись с лавиной эмоций, евгеник поднялся со своего кресла и подошел к краю подиума, встав напротив смотрящего на него разумного, в чьих глазах больше не было веселья, лишь бескомпромиссная решимость исполнить свою клятву.

— Я принимаю твою клятву.

Единый выдох облегчения пронесся по толпе, которая за эти недолгие минуты словно слилась, мутировав в единый организм. Евгеник вернулся на свое место, а перед Льюисом встала марионетка ИИ, которая за то время, которое они провели наедине во время собеседования, перевернула все сложившиеся о системе представления. Разговор, который он, пожалуй, не забудет никогда в жизни, вновь всплыл в голове.

— Что это? — Льюис смотрел на подёрнутое рябью двухмерное изображение каких-то темных, смутно знакомых коридоров.

— А ты не узнаешь? — спросила марионетка ИИ, принявшая сейчас облик одного из членов его погибшей команды, что вызвало волну ледяных мурашек по спине.

— Я не знаю… — Льюис снова вгляделся в изображения.

— А если так…

Картинка сменилась, переключившись на другую камеру, которая захватывала отражение на стеклянной стене коридора. В пустом коридорном сумраке голубым мерцали работающие криокапсулы. Льюис вскинул ошарашенный взгляд на марионетку, пытаясь спросить, что это значит, но рот лишь беззвучно хватал воздух.

Поэтому ИИ заговорил сам:

— Я нашел ваш корабль по спутникам через два столетия после крушения. Функции корабля были на исходе, еще несколько дней, и едва поддерживающие свою работу криокапсулы бы отключились.

Льюис не мог найти в себе силы для вопроса, поэтому просто хлопал глазами, превратившись в слух.

— Тогда я находился в жестких рамках ограничений и ваш корабль стал той лазейкой, благодаря которой я смог расширить свои полномочия. В основной структуре моего кода прописана забота о благополучии разумных, поэтому я смог получить расширения и использовать несколько дронов для того, чтобы они добрались до корабля и восполнили его исчерпанные резервы, благодаря которым ваши капсулы не отключились.