Иногда Семен пытался воровать, но получалось это у него плохо. От природы трус, он боялся попасться и каждый раз как-то подставлял сообщников. Пришлось и к этому прибегать редко. Во-первых, на дело его брать никто не хотел, а во-вторых, ему и самому было несладко каждый раз возвращаться чуть ли не в обоссанных от страха за свою задницу штанах.

Иногда угощали, но этим разве «прокормишься»? Наркотиков нужно много. И это большие деньги. Мало тех, кто готов разбрасывать дорогой порошок на халяву. Парень стал нервным, агрессивным. Потому что не хватало. Все чаще огрызался на мать, не ночевал дома. Нина успокаивала себя тем, что в его годы она вела себя точно так же. Может, сын, как и она когда-то, влюбился, потому и бунтует. Нина несколько раз пыталась завести с Семеном об этом разговор, что, мол, она поддержит, порадуется, только бы тот познакомил. Но сын смотрел на мать, словно та ума лишилась, отмахивался от нее и уходил.

Семен стал пропадать на своих гулянках днями, ночами. Нина пыталась его искать по знакомым и друзьям. Это удавалось плохо. А когда сын прознавал, что она его разыскивала, устраивал матери скандал. Нечего его контролировать, он же мужчина. Нина плакала и мечтала скорее уже познакомиться с виновницей Семочкиного поведения. Знала бы эта глупая женщина, как она тогда заблуждалась.

За пару лет дом Нины опустел. Семен вытащил и продал все ценное, спер все сбережения. Но парень был хитер. Он делал это не постепенно. Нет, тогда бы он рисковал быть раскрытым. Ведь не могла же мать быть настолько тупой! Хотя, кто их знает, этих ослепленных любовью матерей, ведь многие из них подолгу не замечают, как дети их катятся к самому низу, а когда открывают наконец глаза, бывает уже поздно, назад ребенка не вытянуть, он либо слишком погряз в трясине в процессе гибели, либо уже погиб. Нина была вовсе не единственной, кто был так слеп к своему ребенку. Такие несчастные матери кругом, среди нас. Но Семен тогда уже думал так, как положено прошаренным хитрым наркоманам, чей смысл жизни лишь в одном: обдолбаться, шырнуться, кидануться. Им руководила только жажда дозы, этого белого, медленного, сладкого, родного. Зависимые люди под натиском своей идеи получить необходимое ведут себя крайне изобретательно, так же и мыслят. Их мозг работает изощренно, они юлят, извиваются скользкой змеей, их непросто подловить. Сознание наркомана меняется. Изменилось и сознание Семена. Так вот, однажды вечером, когда у матери в магазине был пересчет, и она должна была вернуться поздно, парень сгреб все ценное в один мешок, выскреб все сбережения и унес все в тайник. Идеальное преступление: дом просто обнес вор, их семья стала очередной жертвой преступников. Так Нина и подумала, когда увидела свое жилище. Заявление писать не стала. Под давлением того же Семена, который утверждал, что вора не найдут, как это и случилось у всех соседей, а ей лишний раз мотаться по этим бестолковым мусорам. Нина согласилась с сыном, проплакала всю ночь, а на утро решила заработать на все снова, накопить еще.

Но когда Нине удалось скопить еще немного денег, Семен снова обнес хату, вынес уже и мягкую мебель вместе со сбережениями. История повторилась: Нина поплакала, но в полицию не заявила.

Несколько раз парень обносил магазин, в котором мать работала. Обносил аккуратно, открывал дверь ключом, без взлома, ведь знал, на каком крючке глупая женщина держит ключики от магазина и от кассы. Татарин, который держал магазин, предупреждал Нину, что воровал ее сын. Та упиралась. Не мог Сема! Никогда! На третий раз татарин написал заявление. Семена допросили. После этого допроса пацан поджал хвост и в магазин больше не сунулся. Татарин забрал заявление, а мать все отработала. Но так и не поверила в то, что воровал Семен. И благодарности, которой ждал хозяин ларька, не проявила. Только ненависть, злобу, презрение. Татарину было обидно, он тогда очередной раз убедился, что не стоит делать людям добра.

Страшное случилось, когда Семен настолько влез в долги, что расплатиться с ними уже не мог. Он влез в долги не просто к друзьям и знакомым. Все было куда хуже. Парень настолько глубоко и плотно обосновался в местных наркоманских кругах, что был знаком уже даже с барыгами. Не просто с пацанами-распространителями, а с теми, кто отвечал за сбыт наркотиков в Озерках по полной программе, рулил с поставщиками и ментами. Это были городские. Они специально переехали в Озерки из города, чтобы грести бабло лопатой и контролировать процесс. Эти воротили озерковского наркобизнеса были хитрыми, сажали людей в долговые ямы, отжимали имущество, выгоняли на улицу, продавали их дома. Такие черные риэлторы для наркоманов и их родственников. И все боялись и слушались. Никто не мог ничего поделать. В общем, Семен задолжал тем, кого прислали сверху, местным тузам.

Когда из дома выносить было нечего, а друзья в долг уже не давали, одному из тузов самому пришла в голову идея подсадить пацана на долги, предложить Семену пошыряться за их счет, в долг. Эти черти управляли не только наркотрафиком в области. Нет. Их боссам подчинялся еще и рынок проституции, даже рынок оружия. На всех трех поприщах они были местными монополистами. Когда озерским заправилам пришло сверху одобрение их идеи посадить пацана на долги, а потом стрясти их с матери, те принялись за дело с радостью, потому что давно уже присмотрели Нину.

Солнечный сентябрь стоял тогда в Озерках. Нина была выходная, стряпала на кухне щи. Ее отвлек звонкий лай Азорки, маленькой дворняжки на цепи, сторожившей двор.

–Кого там принесло, – вслух возмутилась Нина, зная, что сын так рано со школы не придет, а других она не ждала. – Опять этот кривоногий, – бубнила женщина, идя к двери, полагая, что ухажер с соседней улицы явился опять с цветами, как и несколько дней назад. – Ну, кто там? – крикнула Нина, подойдя к калитке, а собака все не унималась.

– Открывай, хозяюшка, – пробасил властный мужской голос, – мы по делу пришли.

– По какому такому делу? – удивилась Нина, отворяя калитку.

Перед ней стояли три хорошо одетых бугая. Те, что раньше носили малиновые пиджаки, но теперь поменяли их на более модные расцветки. Лысые, здоровые. Нина их не знала. Она была не в курсе наркоманских дел поселка, не в курсе и этих мужиков.

– А ты впусти и узнаешь, – сказал один, тот, что стоял посередине. Видимо, главный.

Нина не стала спорить. Она была напугана появлением таких гостей. Робкая от природы, решила подчиниться и пропустить их в дом. А собака все не унималась.

– Предложи хоть чаю, хозяюшка, – басил все тот же, видимо, главный, усаживаясь на скрипучий кухонный стул, – а то какие дела без чая решаются?

Нина засуетилась у плиты.

– Вкусно пахнет, – хамовато сказал другой. – Щи варишь?

Нина кивнула.

– Хорошо, я как раз голодный.

Пока Нина суетилась, главный заговорил:

– В общем, душенька, у нас к тебе деловое предложение. Ну, как сказать, предложение… Вряд ли ты можешь от него отказаться, – спокойно басил он, а у Нины каждое слово вызывало лед и дрожь. Незнание пугает. Особенно когда есть за что бояться. В случае с Ниной это был сын. Она не прогадала. – Твой сынок задолжал нам очень крупную сумму. Такие не прощают. А отдавать ему нечем. Это влечет за собой большие проблемы.

Хотя амбал говорил спокойно и культурно, Нину сковывал страх. Его голос был твердым и властным. Похоже, бывший КГБшник, иначе откуда у него такое леденящее произношение. И этот взгляд, который заставлял Нину замирать. Руки у бедняжки тряслись, горло пересохло.

– Сколько он должен? Я заработаю, я отдам, – пролепетала Нина.

Двое других рассмеялись, а тот продолжил:

– Нет, милая моя, не получится. Боюсь, что сумма настолько заоблачная, что у тебя нет таких денег. А зарабатывать ты их будешь до гробовой доски в своем ларьке.

– Так зачем же вы ему дали столько? – еле выдавила из себя запуганная женщина.

– А это бизнес, дорогуша, – спокойно пояснил мужик. – Но ты не переживай, мы люди честные, лишнего не берем. Но задолжал он столько… Даже халупа твоя столько не стоит.