Нет.

Юэла ощущала это вокруг себя. Необъяснимую энергетическую связь между людьми, законы жизни, которые явно диктовались не людьми и неземными силами.

Она верила, что станет не только чьим-то воспоминанием.

И эту веру ей диктовал не страх.

А жизнь.

«Если ты сдашься, лучше не станет» пронеслась в голове мысль. Мысль, сказанная не её голосом. Не её сознанием.

Но эта настолько простая фраза ударила в голову так, словно была чем-то материальным.

Глаза открылись сами по себе. Дыхание участилось.

И сейчас, смотря на голубое небо сквозь зелёные, молодые листья старых деревьев, на её глаза навернулись слёзы. Не от горечи, не от боли.

А от веры. Веры в новую жизнь.

Она никогда не чувствовала себя настолько хорошо. Даже лежа в грязи, в крови, в костях и трупах.

Она жива, и она доведёт дело до конца.

Один напряг в сильном прессе, и Картрайт встала. На ноги. С новой улыбкой на лице. С новым осознанием этой жизни.

***

Ощущение пустоты не впервые тронуло его сердце. Но сейчас оно проявило себя совершенно по-другому.

Где все?

Аккерман огляделся. Огляделся, словно человек, который только что потерял память и не может вспомнить, как он попал сюда.

Это был один из тех редких случаев, когда он проиграл. Когда он не смог спасти кого-то, не смог увидеть, как погибают его товарищи. А смертей немало. Некогда ярко зелёная, весенняя трава окрасилась багряным ужасом. Даже нетронутая кровью зелень будто потускнела.

И всё это случилось тогда, когда он упал? Или… Или из-за того что он упал?

Вот почему так трудно быть сильнейшим воином человечества. Смерти твоих солдат ложатся тебе на плечи неизмеримым грузом, за твои промахи чаще всего платят твои солдаты. Они погибают из-за того, что не смогли дожить до пика своего могущества, не успели научиться выживать, не достигли полного мастерства.

Чьи это ошибки?

Не их.

А его.

Просто потому, что когда винить больше некого, ты начинаешь думать, что виноват сам. Виноват в том, что не смог их обучить, что не смог спасти каждого из них в роковой момент.

Виноват в том, что не устоял на ногах.

Но ещё тяжелее побеждать…

Побеждать и понимать, что ты хоть что-то сделал правильно, и теперь тебе нельзя это упустить. Нельзя это разрушить.

И брать на себя всю ответственность, потому что ты не имеешь права надеяться на тех, кто слабее.

Ты не имеешь права на ошибку, иначе твоя ошибка убьёт весь мир.

Вот что значит быть в рядах сильнейших солдатов человечества. Вот что значит побеждать.

Впервые в груди зарождался крик. Крик отчаяния. Потому что уже нет сил ни проигрывать, ни побеждать, ни идти к проигрышу или победе.

А если сдашься, то кому будет дело до твоих выигрышей, до твоих поступков.

Все будут говорить: «Он был слаб, он проиграл».

Его руки скованы. Его судьба начертана. Его действия под наблюдением нескольких тысяч пар глаз.

Но…

Встав на ноги, он вдруг вспомнил, как очень давно. Года четыре назад. У них была совместная вылазка с разведчиками. Воспоминание так чётко всплыло у него перед глазами, как будто он увидел сон. Тот самый явный сон, который постоянно пугает тем, насколько он реальный.

Он вспомнил, как Брандон стоял на пьедестале и говорил вдохновляющую речь. Очередную речь, в которую старик снова вкладывал очень много. Только чтобы заставить их поверить в то, во что он сам не очень то верит. Или верит? Или Леви просто надеялся, что он не один не верит ни во что.

Он удивлялся тому, что люди, которые столько лет рядом с ним, которые пережили не меньше его, могут продолжать смело идти вперёд веря в то, что они смогут победить. Что человечество вновь будет свободным. Что они застанут этот счастливый момент.

Но Брандон, казалось, и правда верил в победу.

Хоть он был уверен в том, что не доживёт до этого момента, в нём жила надежда на лучшее. Он видел мир в счастливом свете и считал, что иначе быть не может.

Но не все разделяют его мнение.

Какой-то рослый парень лет двадцати шагнул вперёд, выйдя из унылой толпы. Его глаза сияли уверенностью и в них горела искра мятежа. В разведкорпусе его так и прозвали — мятежник. Настоящего имени Аккерман не знал.

Он, находясь в старших войсках уже несколько лет, выбившись в командующие второго отряда, уже привык к таким выходкам, со стороны новичков.

Парень чисто из формальности отдал честь, чтобы его не перебивали, и громко заявил:

— Сэр, зачем вы говорите это нам, когда сами знаете, что мы погибнем? Вам легко, вы — главнокомандующий. Вас будут защищать такие же, как мы. Так зачем вы в нас вселяете ложную надежду? Мы все равно умрем!

Его голос звучал уверенно и насмешливо. Один его голос скрывал намного больше желчи, чем те слова, которые он говорил.

Брандон смотрел на него со слегка поднятой бровью, выражая интерес и легкое недоумение одновременно.

— Мы не такие как вы, мы слабее, нас сожрут первыми, а вы продолжите жить…– последние слова парень прошипел.

В болотно-зелёной массе что-то зашевелилось.

Аккерман стоял в стороне от толпы. Ему не хотелось сильно отдаляться от неё, но стоять в ней и чувствовать себя одним целым с ней ему было отвратно.

Поэтому он не увидел, что именно, или кто именно, потревожил унылую неподвижность строя.

Не увидел, пока этот человек не вышел на свет и не встал рядом с мятежником.

Совсем низкого роста, внешне похожая на подростка, но благодаря излучаемой от себя энергии она казалась выше всех в этом мире, старше и сильнее каждого из этих солдат. Она бесстрашно встала перед этим крепким, сильным парнем, смотрящим на неё сверху вниз.

Тогда она была уже командиром своего отряда. Тогда она уже была важным солдатом для всего человечества. Тогда её уже все уважали.

— Знаешь, почему мы до сих пор живём? — уверенным голосом сказала Картрайт, смотря прямо в глаза мятежнику. Тот не шелохнулся. Он чувствовал, всем своим существом, кто стоит перед ним. Он ощутил давление всей её сущности на себе. Он чувствовал страх. Страх и благоговение.

— Знаешь? — повторила вопрос Юэла.

— Потому что вы сильны…– начал мятежник, но девушка резко, молниеносно перебила его.

— Нет…

Тишина. Напряжённая. Все прислушались так чутко, словно силились расслышать стук сердец друг друга. Леви почему-то казалось, что сейчас все их сердца стучали в унисон.

— Мы уверены в том, что от нас одних зависит победа человечества. Что каждый из нас важен. Что каждый из нас — сильнейший боец человечества. Мы верим в то, что если мы умрем, то мы потянем за собой всех остальных. А если мы сдадимся, мы останемся одни. Вот во что верю я и мои друзья. Поэтому мы не боимся бросаться в самое пекло. Поэтому мы из любой битвы выходили живыми. Вот почему мы дошли до последнего уровня нашей боевой подготовки. Потому что мы знали, что за нами человечество. И что мы-его щит.

Мятежник смотрел на нее, съежившись. Видно было, как ему неудобно смотреть на неё свысока. Как он желал уменьшиться. Аккерман помнил, как тогда смотрели на Юэлу солдаты. С готовностью, с боевым духом. С искренним уважением. Он сам почему-то почувствовал прилив сил.

Прилив надежды.

С той вылазки вернулись все.

Это была одна из единственных вылазок за стену, которая закончилась победой, а не потерями сотен сильных воинов. Её слова подействовали незамедлительно, хоть она и не сказала ничего удивительного.

Она просто разрушила все те убеждения, которым солдат учили с самого начала их военного пути. Разрушила то, что им надо отдать свои жизни за человечество.

Она его переиначила.

Не отдать…

Посвятить.