Забавно, что это была далеко не последняя их тренировка.

Но других Юэла вспомнить не могла.

Сейчас Юэла поступала именно так. Всегда. Не только в бою. Но и в общении с людьми. Она опиралась на все свои качества и чувства.

А ведь и Эмин, и Пэрон были намного мудрее её. Она замечала в их словах и действиях много того, чего не понимала. И была уверена, что много чего она даже не замечает.

И кажется, сейчас, со временем, она начинает больше понимать и видеть в том, что они говорили и что делали.

Забавно и то, что Юэла всю жизнь прожила с Эмином. Каждое воспоминание, кроме недавних, связано именно с ним.

Сначала у них была сильная, практически братская дружба. Затем она плавно перетекла во что-то большее. Как только каждый из них увидел, как повзрослел другой.

Открыв друг в друге нечто новое они и сами не заметили, как влюбились.

Или они любили всегда?

И только из-за того, что в Эмине Юэла видела столько сторон — и брата, и друга, и то самое большее — ей было так больно, когда всего этого не стало.

Порой она чувствовала, что Эмин — её брат близнец.

Всю жизнь рядом. Везде, куда бы она ни пошла, он всегда был с ней.

Конечно, это звучало абсурдно, но ощущения были именно такими.

Ни Пэрон, ни её подруги так и не стали такой огромной частью её жизни, хотя тоже играли в ней большую роль, и боль от их потери была не меньшая.

Но при том, что Юэла ни на шаг не отходила от Эмина, она так и не заметила, как он повзрослел и поумнел. Она увидела это, но не застала процесс…

Когда Эмин стал мудрее её? После знакомства с её братом?

Вот это и было забавно.

Пэрон научил их многому. Это был разносторонний человек со своими взрослыми, отстранёнными мыслями. Понявший всё в этой жизни. Знающий все её прелести и всю горечь. С частой тоской в глазах. Даже когда шутил и смеялся…

Но теперь никого из них нет.

Никто из них не встретит это рождество вместе с ней, и от этого становилось больно.

Но она начала замечать, как новые друзья, Мэри и Лиана, Марон и Коул, её отряд, тоже становились частью её жизни.

С радостью, и одновременно с волнением она осознала это. И со страхом… перед их потерями.

Однако какая-то твёрдая уверенность и кураж закрывали его собой.

На этот раз она не позволит себе их смерти. Она погибнет сама, но не позволит им умереть.

Иногда эта мысль звучала эгоистично в её голове. Если она погибнет, то её друзья переживут то же самое, что когда-то пережила и она. То есть она готова поставить их в это положение, лишь бы самой не чувствовать эту боль снова?

Нет.

Она хотела бы, чтобы никто не чувствовал этого.

Но это невозможно.

Потому что они солдаты сами пошли на это. Они все должны были знать, что раз они пошли когда-то в своей жизни в кадетский корпус, то столкнуться с потерями и болью.

И всё-таки она не позволит погибнуть ни Коулу, ни Марону, ни Мэри, ни Лиане, ни всему отряду Леви…ни самому Леви.

Он ведь тоже стал для неё почти что другом. Другом, которому она столько раз, мысленно и вслух, говорила «спасибо».

Сам же Леви не обращал внимание на сегодняшнюю дату. Для него это был обычный выходной день, святость которого он привык и вовсе не замечать.

Да и зачем? Что ему даст этот праздник?

У солдат нет праздников. Они слишком чёрствые для таких, казалось бы, обычных вещей. Особенно он.

Или только он…

В этом году он даже и не вспомнил про рождество. В одно прекрасное утро он просто вышел из комнаты, а коридоры уже украшены самодельными снежинками и гирляндами из чего попало.

Как будто за ночь какая-то неведомая сила развесила украшения, и разукрасила небольшую ёлку в столовой. Будто так и должно быть, что эти декорации так незаметно, из ниоткуда, появились на стенах.

Конечно, Леви знал, что это его подчинённые постарались. Вероятно, не спали всю ночь.

Он шёл по главному коридору и с несвойственным ему интересом оглядывался, изучая новые дополнения. Каждый год одно и то же, но каждый год интересно.

Его взгляд упал вдруг на странный рисунок на окне. Подобного он не одобрял, потому что сам зачастую вымывал эти окна. Но рисунок был невероятно странным и… завораживающим.

Профессиональным и хорошо-проработанным и далеко не таким банальным, как остальные. В его штабе обитали и прирожденные художники, но таких странных произведений искусства он ещё не видел.

На окне набитой рукой были нарисованы две девушки. Русоволосая молодая девушка с большими, серыми глазами и беловолосая голубоглазая, с более старшими чертами лица. Обе девушки стояли спинами друг другу, и смотрели куда-то вниз с нежной гордостью и любящей тоской. Чем больше Леви смотрел, тем больше этот странный рисунок поглощал его, завораживал и притягивал. Тем больше Леви замечал какие-то детали. Вокруг девушек кружил снег. Они были одеты в рождественские наряды.

Вокруг них было по-странному…светло. Словно эти две девушки излучали неземной свет.

Как ангелы…

Точно.

Это были ангелы, с любовью смотрящие на человечество в этот праздник. У Леви появилось смутное сомнение о том, что он уже, кажется, видел этих девушек.

— Красиво, правда? — услышал он сзади себя голос. Аккерман резко развернулся. В той мертвой тишине, которую он только что создал вокруг себя, слова Ловерена прозвенели особенно громко. Мужчина тихо подошёл сзади к Леви и встал рядом с ним. Ловерен был на две головы выше Аккермана, и вечно бросал на него насмешливо выжидательный взгляд сверху вниз, будто проводящий экзамен учитель.

Это бесило.

Его русые, жёсткие волосы постоянно были собраны в пучок сзади. Пухлые губы, щетина, серые глаза и длинные ресницы. Ресницы несвойственной мужчинам длины. Хоть Ловерен на мужчину похож был даже больше, чем он сам, эти ресницы явно были шуткой природы. И причиной для шуток от Аккермана.

Тем не менее Леви уважал Ловерена.

Когда тот не выпендривался и не клеил всех женщин в округе. Конечно, у каждого свои черти, и быть командиром одного из старших отрядов не значит избавиться от всех недостатков и стать идеальным.

— Да, — отрезал Аккерман и отвернулся.

— Ах, извини, напугал, — саркастически засмеялся Уилл, замечая резкий поворот Леви.

— Да, ненакрашенный ты всех пугаешь, — грубо хмыкнул Леви.

Ловерен засмеялся, но затем перевёл взгляд на картину, и выражение его лица резко изменилось. Оно стало серьезным, задумчивым, внимательным. Он медленно посмотрел на Леви.

— Заставишь её стереть это, да? — с едва заметным огорчением и сожалением сказал мужчина. Аккерман удивлённо повернулся к нему лицом.

– Её?

— Картрайт…– пояснил Ловерен без тени подозрения.

— Это она нарисовала? — каменное равнодушие мигом слетело с Аккермана. На его лице прояснились любопытство и удивление. И Уилл впервые увидел его таким.

— А что здесь такого? — Уилл выгнул бровь дугой. Леви перевёл взгляд на картину. Он резко понял, кто эти две девушки.

Кая Вудвиль и Джен Бейл.

Те самые друзья Юэлы Картрайт. Те самые, которых она не сумела спасти. Леви завороженно буравил взглядом стекло, на котором красками был нарисовано довольно странное, многозначительное произведение.

И что она чувствовала, когда рисовала их лица?

Рука Картрайт явно была набита. Конечно, вышло не идеально, однако очень похоже.

— Аккерман…– тихо окликнул его Уилл, вызволив из задумчивости.

— Не знаю, — отмахнулся Леви, даже не удостоив Ловерена взглядом.

Уилл вздохнул и коротко хмыкнул.

— Ты видел, как она вчера рисовала это? — спросил Леви после долгой паузы.

— Нет, Аккерман, это понятно каждому, кто когда-то в своей жизни видел этих девушек, — коротко ответил Ловерен и пошёл дальше, вновь оставив Аккермана одного.