— А человек — ты уже после? Да, мы говорили с тобой об этом. Полагаю, это было юношеское, и тебе пора уже определиться.

Локьё открыл глаза, но повернуть голову и посмотреть на Домато не смог. Тот ушёл из его суженного процедурой массажа поля зрения.

— Лучше бы ты бил меня, как раньше… — он сказал это тихо и ненаполнено. Эмоции с трудом подчинялись ему: руки молодого медика погружали в состояние расслабленного покоя с медленной, сосредоточенной силой.

Но сам Элиер мог оглянуться, и сделал это.

Доктор опустился в соседнее кресло и теперь Локье видел его лицо.

— Скажи, Домато, почему боги не дали мне сына… — как хорошо, что врачу не нужно объяснять, какого именно «сына» он имеет ввиду. Вот такого, как Элиер, следующий за доктором словно тень, или мальчишка–капитан…

— А ты веришь в богов? — удивился Домато.

— Нет.

— Ну так спроси себя, от чего не захотел сам? И вспомни, что проблем с молодыми много. Они не только портят твои нервы, но и покушаются на твоё личное душевное пространство и твоё личное одиночество. Возможно, до этого времени ты не был готов к подобным жертвам. Да и сейчас, я не уверен, что это не очередная блаж. У покровителей твоего «капитана» проблем с ним достаточно, как и у меня с Элиером. За его ошибки ещё долгое время отвечать буду я.

— Возможно, я, наконец, вырос. Теперь мне кажется, что это лучше, чем отвечать за ошибки Пфайфера или Рауля.

Рауль Гилоо был побочным сыном эрцога от горячей южанки Инги фон Остерхофф. Но там, где её темперамент доставлял удовольствие, Рауль не годился, а в остальном проблемы в общении у него возникали не реже чем раз в полугодие. И всё–таки, Инга любила хотя бы тело эрцога…

— Хочешь, чтобы тебя любили, и до сих пор не завёл себе собаку? — усмехнулся Домато. Он умел резать не только скальпелем.

Дыхание Локьё стало прерывистым, и Элиер снова поднял на доктора полные укоризны глаза.

— Тебе действительно есть, что мне сказать? — спросил его Домато достаточно резко.

— Вот только экзекуций при мне устраивать не надо, — перебил эрцог. — Ты полагаешь, что я совершил ошибку, не объяснив тогда имперцам, с чем именно они имеют дело? И как теперь это исправить?

— Отдай документы по Плайте. И передай командование Бгоро. Лучше всего — на время болезни, я тебе это устрою.

— Военные действия возобновятся сразу же. Бгоро спокоен, примерно, как пороховая бочка.

— Выход найдёшь потом. Но сейчас, пока командуешь ты, лендслер не нарушит перемирие, несмотря на все провокации регента. Он — человек слова, как и ты. Болезнь разнесут по галактике, и ты получишь свою «левую горизонтальную ветку».

— Скажи, Домато… Я не в силах сейчас коснуться паутины, чтобы понять, куда это всё заведёт… Но ты говорил мне как–то, что не понимаешь линейности наших прогнозов. Чем ТЫ руководствуешься?

— То, что ты называешь «паутиной» — нелинейно, вот и всё. И последователи Аграция способны воспринимать лишь малую часть истинных связей. Потому что любое учение сужает восприятие. И чем далее — тем больше. Я воспринимаю вселенский закон иначе, но воспринимаю, как ты видишь. Трудно не воспринимать очевидное, и уповать на слепой случай. Или считать, что это двуногие управляют миром. Вселенная — сеть, мы всего лишь — рыба.

Эрцог помолчал. Его чувствительное сознание его замерцало, обретая равновесие в сказанном. Наконец он выдохнул.

— Почему ты не говорил со мной об этом?

— Потому, что ты не спрашивал. Но я рад, что ты не боишься быть ребёнком сейчас. Я сообщу Бгоро, что у тебя серьёзные нарушения мозгового кровообращения, это, кстати, не так уж далеко от истины. А ты — лежи. Элиер, я рекомендую полную санацию сосудов и общие процедуры. И заниматься этим будешь ты. Раз уж решился защищать пациента — защищай до конца. Не допускай его общения с регентом, а регент будет настойчив.

— Эрцог и в самом деле настолько болен, что я не могу даже поговорить с ним? — дежурный выпил–таки моё терпение, и я повысил голос. — А ну дай кого–нибудь старше по званию!

Ну, вот, рассердился и, сам не заметив, надавил. И, досадуя уже на себя, наблюдал теперь, как лоб бойца покрывается мелкими капельками пота. Он судорожно сглатывал, но сказать ничего не мог.

Абэ то да хербэ!

— С доктором можешь меня связать?

Дежурный закивал и, спустя секунд десять, протянувшиеся для меня минутами, на экране возникло раздраженное лицо Домато.

— Что у тебя горит? — выдал он мне вместо приветствия.

— Хочу поговорить с эрцогом.

— Зачем? — врач уставился на меня холодно и внимательно, словно опять планировал, как сподручнее разобрать на запчасти.

— Просто хочу поговорить. Что тут непонятного?

— Он не готов сейчас говорить о делах.

— Я не о делах, — произнес я медленно и членораздельно. — Я просто–хочу–его–увидеть!

— Стыкуйся, — сказал Домато, прищурившись. — Но только попробуй загрузить его чем–то. Голову оторву.

— Спасибо, — сказал я, вложив в благодарность изрядную долю иронии.

Эрцог действительно выглядел не лучшим образом. Он был бледен и измучен. Но мне обрадовался.

— Ты? — спросил он, приподнимаясь на стандартной кровати медблока, изученной уже и моей спиной до тонкостей.

Моё появление на экзотианской территории действительно выглядело странным. Даже если допустить, что я не в курсе последних событий. Но Дьюп сообщил мне временной передаче командования.

— Мимо летел. Решил проведать.

— Домато велел ничего не говорить?

— Велел. Но я и сам не собирался. Грузить не хочу.

— А чего тогда хотел? Удостовериться? — усмехнулся Локьё.

Вышло у него это иронично и грустно.

— Проведать хотел. Тупо.

— Не боишься ты…

— Кого? — я сделал большие глаза, чтобы хоть немного развеселить его. — Регента что ли? А пусть погоняется. Давно я в догоняшки не играл.

— А, — фыркнул эрцог. — Я у тебя, значит, на одной стороне воюю, а регент — на другой…

— Вроде того, — согласился я. — Ты поболей пока, а я проясню для себя: кто тут с кем воюет.

— Пламя и Бездна, — выругался вдруг Локьё. Эрцог хотел дотянуться до висящей у изголовья столешницы, но рука соскользнула, и он потерял опору.

Я наклонился к нему, придержав легкое сухое плечо:

— Лежи, а то мне Домато голову оторвёт. Серьёзно так обещал, — я не смог сдержать улыбку.

— Тогда бумаги подай, вон там, на краю стола.

Я встал, взял опечатанный, запаянный в пластик пакет и протянул ему. Но эрцог покачал головой:

— Нет, это тебе. Передай в руки лендслеру. И скажи ему, что лучше бы всё это потом уничтожить. Это по Плайте. Возможно, поможет вам чем–нибудь.

Я кивнул и, расстегнув китель, спрятал пакет под рубашку.

— В общем–то, твой прилёт — кстати. Я как раз думал, как передать это.

— Я передам, — улыбнулся ему я.

— Будь осторожнее. И больше сюда соваться не смей. Со мной Домато, он умереть мне не даст.

— Эрцог хочет войны, не больше, чем мы сами, — заявил я, вваливаясь к Мерису.

— Ты откуда упал? — он поднял глаза от бумаг.

— Был на «Леденящем», потом на «Гойе», там встретил Дьюпа. Он к тебе послал. Сказал, что на Аннхелле в ближайшее время возможны провокации на «рабочем» континенте. И чтобы я подстраховал тебя. Келли висит в воздухе. И с ним «Четтер». У Келли пять сотен свободного десанта, и на «Четтере» человек триста. Но, при необходимости, если ободрать оба корабля, можно и полторы тысячи сбросить. Но я бы не советовал…

— Мне тебя и одного пока — за глаза, — перебил Мерис. А Сам где?

— Он мне забыл доложиться. Могу только догадываться, что Колин собирается повоевать в космосе, раз сидит у комкрыла.

— Локьё действительно отстранён от командования?

— Скорее, самоустранился. Эрцог болен, но не фатально, вроде.