— Ну, если отхватить тебе полголовы, то это действительно не лечится. Вернее, вырастить мы можем всё, но это будет уже совсем другая личность. Причём с определёнными изъянами. А почему это тебя интересует?

Я рассказал про Влану. Очень скупо, обходя имена и причины.

— Эйниты, говоришь, отказались? А диагноз какой?

Точного диагноза я не вспомнил.

— Наверно, действительно плохо дело, — сказал медик. — Но, если можешь, запроси подробный диагноз. И покажи доктору. По крайней мере, совесть твоя будет спокойнее.

Я кивнул. Чтобы сделать запрос, придётся обратиться к эрцогу. Средства связи у меня по прибытии на «Леденящий» изъяли.

Что ж, к эрцогу, так к эрцогу. Попрощавшись с Элиером, я завернул в главный коридор, прошел мимо общего зала и… не обнаружил охраны возле каюты Локьё.

Я не знал, что эрцог плохо выносит разного рода дежурных, и под ногами они у него, обычно, не вертятся. Будь я в курсе здешних порядков — просто зашёл бы в соседнюю каюту или вернулся в общий зал и там нашёл кого–то из свитских. Но ординарцев не любил и Мерис, да и сам я ставил кого–то у дверей лишь в крайнем случае. Потому — просто постучал и вошёл.

— Функциональные изменения головного мозга — налицо. Обычно мы наблюдаем такие в период, между 120–150 годами. Каких–либо генетических предпосылок к более раннему старту третьей сигнальной системы найти не удалось. Возможно, что–то послужило случайным стимулятором. В таком случае, очень хотелось бы знать — что? Потому что никаких отклонений нет. Абсолютно здоровый мозг. Все зоны нормально развиты. Ощущение такое, что мы вообще рассматриваем какой–то классический, обычный вариант. Словно бы у него–то как раз всё в порядке, не в порядке — у тех, у кого таких функциональных изменений при том же строении мозга — нет.

Медик поднял голову и замолчал. Я узнал Домато. Без белого халата он выглядел как–то непривычно.

Эрцог тоже повернулся ко мне, но не рассердился вроде. Только буркнул:

— Лёгок на помине. Чего пришёл?

— Хотел попросить разрешения сделать запрос на Аннхенлл.

— Ну, так делай, я–то тут причём?

Я оттянул вниз рукав и показал, что браслета общей связи у меня нет.

— А, — сказал эрцог. — Перестраховщики завелись. — Он хлопнул по панели, и выругался, когда загорелся сигнал.

— Служба безопасности, — бесстрастно отозвалась панель.

— Браслет отдай, дурак, — сказал эрцог с ленивым раздражением. — Он тут в гостях, а не в тюрьме. Понял?

— Вас понял.

— Не «васпонял», а понял, спрашиваю?

— Так точно.

— Одни болваны кругом, — сказал Локьё отжимая кнопку. — Иди, мученик. Впрочем, стой. Раз зашёл уже…

Он лениво развернулся ко мне вместе с креслом, закинул сцеплённые ладони за голову.

— Садись, чего стоишь?

Я сел.

Он разглядывал меня с каким–то физиологическим интересом. Долго разглядывал. Я сидел, думая о Влане. Как она там, и что вообще с ней такое? Элиер был прав — у неё, скорее всего, просто срезало полголовы. Я вспоминал виденный мной пластиковый фиксатор, больше похожий на колпак, и всё больше утверждался в мысли, что как–то так оно и было.

— Ты чего такой скучный? — поинтересовался, наконец, Локьё.

Я передернул плечами, твоё, мол, какое дело.

— Врачи мои обижают что ли? — он посмотрел искоса на Домато, но тот игры не поддержал, да и взгляда в общем–то не заметил: смотрел на экран и думал о чём–то.

— Да нет, с врачами как раз всё нормально. Если исключить историю с сапфиром, то более комфортного медобследования я ещё не проходил.

— С каким сапфиром? — лениво спросил Локьё.

— На Гране ребята мне подарили сапфир, наверное, с записью, ещё не проверял. А я его проглотил, оказывается, когда Бризо за мной охотился. И забыл об этом напрочь…

— Сапфир? Почему вдруг сапфир? — удивился Локьё.

— А почему — нет? Может, не было под рукой синийского камня. А может — вообще просто на память.

— А ну, покажи.

Эрцог резко подался ко мне. Я не видел в камне хоть какой–то ценности для него и достал кристалл из нагрудного кармана. Футляр я потерял, сапфир просто лежал, слегка переливаясь, на ладони. Крупный такой, довольно. Больше келийского ореха. Искусственно не огранённый, но сам по себе очень красивый. Только маленький скол у основания, наверное, снижал его ювелирную ценность. Но в техническом плане камень был безупречен. Мы Элиером рассматривали его на предмет внутренних дефектов в аппарате, которым изучают свойства крови. Там приличное увеличение.

Эрцог взглянул, задумался, набрал что–то на экране и вызвал голографическое изображение. Над столом возникло голо сапфира с мою голову, необработанного, с маленьким сколом внизу.

— Похоже, — сказал я.

— Ещё бы, — сказал эрцог.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Тупишь? Ну, давай, сначала, на другой вопрос попробуем ответить. ЗАЧЕМ на Гране тебе дали на память — сапфир?

— А что такого?

— Грана — место, где прервался род последних эрцогов дома Обсидиана. Я бы понял, если бы тебе дали там какую–то реликвию, связанную с этим камнем. На память. Но — сапфир–то почему?

Только тут до меня дошло, что сам Локьё принадлежал как раз дому Сапфира.

Возникла пауза.

— Это какая–то семейная реликвия? — спросил я, наконец.

— Вроде того, — согласился с моей обтекаемой формулировкой эрцог.

— Тогда я проверю. Если там ничего не записано, и мне его подарили просто на память — могу отдать. Но я проверю не здесь, а на «Вороне».

— Удивительно наглое молодое существо, — покачал головой эрцог.

— Нет, ну а что бы ты сделал на моём месте? — удивился я.

— Да я даже теоретически не мог оказаться на твоём месте! — повысил он голос.

— Ну отбери тогда, — пожал я плечами.

Локьё замер.

— Это что, оскорбление? — спросил он.

— Почему, оскорбление? Это констатация факта. Я здесь один и без оружия. Даже, если опять его проглочу, то рядом — медик.

Эрцог смотрел на меня, и я видел, что он не знает — злиться ему или расхохотаться.

— Всё, что ты можешь сделать в этой ситуации — так или иначе граничит с оскорблением, — сказал он, наконец, с усмешкой. — Ты не можешь мне его отдать — он и так мой, а НЕ отдать — тем более не можешь.

— Тогда сделай вид, что никакого камня не было, — сказал я, пряча сапфир обратно в кармашек. — Мне его дал человек, которому я обязан жизнью. Дал с какой–то целью. Пока я не пойму с какой — иной ценности камень для меня не имеет. Или — зови ординарцев. Только побольше. Хлипкие они у тебя какие–то.

Эрцог посмотрел на Домато (тот наблюдал за нами с доброжелательным любопытством) и спросил:

— Ну и что я с ним должен делать?

— С кем? — переспросил доктор. — С мальчишкой или с камнем?

— С обоими, — притворно вздохнул Локьё.

— А зачем тебе камень? Что–то я не замечал за тобой раньше пристрастия к родовым реликвиям? Не ты его терял… — Домато был явно равнодушен в некой корпоративной морали. — Если тебе так легче — думай, что это ты его подарил.

— А мальчишка?

— А мальчишку я бы наказал. Просто в профилактических целях. Чтобы знал, что такие игры, обычно, хорошо не кончаются.

— Логично, — сказал эрцог. И повернулся ко мне. — Видишь дверь? Вот иди туда и жди меня там. Я закончу разговор и решу, что с тобой делать.

Я пожал плечами и пошёл. Дверь в глубине каюты вела в другую каюту, поменьше. Судя по обстановке — это было личное помещение эрцога.

Осмотрелся по сторонам и понял, что попал, похоже, в святая святых.

В маленькой каюте находились очень личные вещи, это чувствовалось. Оправленный в рамку рисунок на стене был явно сделан ребенком. На полу — небольшой ковёр из какого–то растительного волокна. Похоже — тоже ручной работы. Возле совершенно стандартного спального места висела маленькая статуэтка, очень старая и уже совсем непонятно что изображающая. Я присел на корточки. Похоже, какое–то божество — сплетенные тела мужчины и женщины плавно срастались в одно, неразделённое тело… наверное, эрцог спал здесь. Всё в каюте несло отпечаток его внимания, внутреннего присутствия.