Шрамы болят. Ты можешь забыть об этом на какое-то время, позволить себе эту роскошь, но вновь и вновь они будут напоминать о себе, врываясь в твою жизнь дёргающей болью. Я медленно, с почти религиозным трепетом массировала подушечками пальцев основание шеи. Не хотелось задумываться о том, что я нахожу там, между позвонками. К счастью, голова занята совершенно другим.

Красивый старый город с мощёными узкими улочками. Крыши домов, покрытые по-настоящему зимним снегом. Я пока не брала его в руки, но знаю – снеговика из него не слепишь, мороз не позволит. Ветви деревьев тоже покрывал иней и оттого берёзы, стоящие вдоль дороги, напоминали хрустальные люстры. Вот если бы сейчас было солнечное утро, а не эти, как назло, унылые облачные сумерки… Но любоваться пейзажем мешала авария, которая, собственно, и приковала мой взгляд. Пять разбитых легковых автомобилей (как минимум двое не сменили летнюю резину), одна карета скорой помощи, толпа зевак – всё, как и всегда. Маленькое тельце лежало в некотором отдалении от эпицентра аварии, возле тех самых берёз. Никто его не касался, просто сила удара была настолько внушительной, что тело выкинуло с проезжей части будто манекен. Изломанные тазовые и бедренные кости, шея повёрнута под неестественным углом, лицо залитое кровью – что ж, медики могут не торопиться. Я прикусила обветренные губы и перевела взгляд в сторону. Ярко-жёлтый рюкзак с изображением японского мультика смотрелся здесь до абсурдности неуместно. Словно телефонная вышка на картине Босха.

Я поёжилась: годы, проведённые в изгнании, давали о себе знать. Отвыкла от морозов, забыла, что означает зима здесь. Стоило сменить одежду ещё тогда, сразу после прилёта, когда на трапе сжалось горло и невозможно было вдохнуть. Но внутри меня что-то надорвалось. Столько лет, столько долгих лет жизни с воспоминаниями о доме, которого меня лишили. Я не хотела дать им победить. Для меня тёплая одежда означала только одно – мой дом перестал им быть. Так по-детски, если подумать. Словно школьник, который стягивает шапку с головы, едва скроется от материнского взгляда. Вот так, гордая, но продрогшая, я стояла на мостике, перекинутом через городской канал, и ловила косые взгляды на свой чёрный растянутый свитер без горла, чёрную кожаную куртку с серым трикотажным капюшоном, изношенные джинсы и кроссовки. Образ дополняло белое всклокоченное каре и сигарета за ухом. Пальцами правой руки я поигрывала именной зажигалкой. Из всех украшений лишь серебристый брелок в форме пёрышка, прицепленный к левому кроссовку. Впрочем, косые взгляды были лишь в моей голове – после визга тормозов для всех я стала не ярче скамейки.

Шрам заныл с новой силой, но потянувшуюся к нему руку перехватили за запястье. Я вздрогнула и на этот раз не от холода. Всегда считала, что подкрасться ко мне если и возможно, то весьма трудно. Впрочем, оборачиваться не стала, и так ясно кто это.

– Ребёнок погиб. – В моих ушах ещё звенели чужие крики. Почему-то захотелось плакать.

– Да, жаль. Я недооценил её. – С усилием, но я выдернула ладонь. Чёрт бы побрал этого урода! Уилл… По крайней мере именно так он представился во время нашего первого телефонного разговора. Он сразу привлёк моё внимание хотя бы тем, что мой номер трудно найти в адресной книге. Его бархатный голос звучал на английском вполне естественно, поэтому я едва не поперхнулась, когда он без малейшей запинки переключился на литературный русский. Найти девчонку, что могло быть проще? Не стоило позволять ему идти к ней одному. Особенно после того, как я сделала за него всю работу. – В любом случае она уже за пределами твоей досягаемости. Признаю, это моя вина, но на этом наши дороги расходятся. – Пока Уилл говорил, он ни разу на меня не взглянул. Бога ради, в один момент я превратилась в обузу для него! От унижения мои обычно мертвенно бледные щёки запылали.

–О, «солнце», – передразнила я его, – ты до сих пор не понял с кем связался? Ты втянул меня в это, но не тебе указывать мне на выход. Распрощаемся, когда я скажу, ферштейн? Мне было непросто и опасно лишь приехать сюда и скорее всего на данный момент я даже не смогу добраться до аэропорта. Да и не только туда, сейчас мне все дороги заказаны. В случае благоприятного исхода этого дела я бы смогла ненадолго слиться с толпой и со временем что-нибудь придумала бы, но… Одного я больше тебя не отпущу. Я не знаю, что именно вас связывает с этой курицей и по какой причине ты с таким рвением гоняешься за ней, – я медленно массировала сжатые веки, пытаясь отвлечься от внезапно начавшейся пульсирующей головной боли, – но после произошедшего здесь у меня к вам обоим есть серьёзные вопросы, и, если ты не желаешь на них ответить, я задам их девчонке. А потом и посмотрим, захочется ли мне соблюдать условия нашей сделки.

Уилл оставался бесстрастным (что невероятно раздражало), лишь слегка изогнулась его левая бровь:

– Боюсь, дальше тебе не стоит следовать за мной. Лера сейчас вне зоны твоего влияния, это буквально другой мир. – Я фыркнула и переложила сигарету в рот. Щёлкнула зажигалка, дрожащий огонёк осветил моё хмурое лицо.

– Тебе буквально стоит пореже использовать слово «буквально».

– Как знаешь. В любом случае, у нас была стопроцентная предоплата, я могу не чувствовать себя чем-то тебе обязанным. Не могу сказать, что наше знакомство было взаимно приятным, тем не менее, я тебе очень признателен. Однако теперь вынужден откланяться. – И, перемахнув через чугунную решётку резким прыжком, полетел в воду. Мой разум не успел проанализировать ситуацию и среагировать, зато мои рефлексы всё ещё работали как часы. В последний момент мои пальцы успели вцепиться мёртвой хваткой в рукав его полупальто, в отчаянной попытке остановить падение. Но разница в наших весовых категориях была слишком очевидна, мой образ жизни оставлял желать лучшего, и я полетела вслед за этим придурком. Последним, что я успела заметить перед столкновением с поверхностью ледяной воды, было странное серебристое свечение.

Зимние сумерки сдали свои позиции быстро и бесшумно. Серые дома вдруг стали грязно-синими, в один момент зажглись уличные фонари. Это могла бы быть чудесная картинка зимнего вечера, если бы не красно-синие тени, бегающие по зданиям, по тротуару, по лицам. Первая карета скорой помощи уже уехала, но на её месте выросли ещё две. Поверх всей этой гнетущей атмосферы царил лишь один звук – крик отчаяния одинокой матери.

«Тысяча сто двадцать один, тысяча сто двадцать два, тысяча сто двадцать три…» – главное не позволять себе вспоминать увиденное, – «Тысяча сто двадцать шесть, тысяча сто двадцать семь…» – нужно идти, нельзя останавливаться, – «Тысяча сто тридцать пять…». Лера уже не помнила, когда начала отсчитывать шаг, но так, без сомнения, было легче. Заставлять и тело, и разум работать, не возвращаясь мыслями к увиденному. Поразительно, за сколь малый отрезок времени, твоя жизнь может не просто перевернуться – взорваться! Ещё вчера, по крайней мере Лере казалось, что это было только вчера, она проснулась в своей постели, в своей комнате, в квартире, которую снимала, уже полгода. Жутко опаздывала на пары по истории, а потому, даже не позавтракав, натянула на себя привычную одежду и выскочила на улицу.

Это был поздний ноябрь, на улицах уже плотным ковром лежал снег, а изо рта вырывались клубы пара. Но утро оказалось солнечным, а потому градус настроения не смотря на спешку неуклонно полз вверх. Лера была первокурсницей, одной из сотен тысяч других. Даже на бюджет смогла поступить, без какой-либо помощи, чем невероятно гордились и сама Лера, и её мама. Перебраться в этот город было её детской мечтой, а потому даже находясь на самом старте, Лера уже считала свою жизнь удавшейся. Единственное, что немного омрачало такое блистательное развитие событий – отсутствие комнаты в общежитии, так что девушке пришлось тратить всю стипендию и часть присылаемых мамой денег ради съёма скромной квартирки в спальном районе. Оставшегося хватало только на еду, а потому последнее время Лера была всерьёз занята поисками подработки. В индустрию фастфуда идти отчаянно не хотелось, но другие варианты, маячившие на горизонте, были немногим лучше, так что… Лера дёрнула головой: «Ладно, этот месяц пока можно не думать о кассе и форменной одежде». Но вкрадчивый голос шепнул: «Пока… пока не думать».