— Когда я вгоняю меч по рукоять в ублюдка, у которого трюмы набиты клетками с людьми и эльфами — бываю, — хмыкнул Фенрис.

Но произнести это почему-то было сложно, и эльф машинально задумался. Что такое — быть счастливым, он не очень понимал. Точнее, не применял это к себе, хотя видел, как улыбается Гаррет, когда он думает или говорит про Андерса. Как сияла Изабела, уводившая от берегов Киркволла крошечную армаду. Как лукаво щурилась Авелин, собираясь в увольнительную с супругом… Сам он испытывал удовлетворение, когда достигал поставленной цели — но светился только лириум, а не глаза.

— Глупо предлагать тосты, когда пьешь прекрасное вино из горла в тюрьме, — прорвал завесу размышлений Дориан, — но все-таки я предложу. Выпьем за то, чтобы хотя бы иногда быть счастливыми.

Фенрис машинально отсалютовал бутылкой. Он так делал нередко, когда Варрик предлагал пышные тосты — и было лень даже вслушиваться. Эльф, однако, мазнул взглядом по собеседнику и задал встречный вопрос в лоб:

— А ты? Счастлив в Инквизиции?

— Сбежав от собственного отца? — приподнял бровь маг. — Не имея средств даже для того, чтобы приобрести приличное жилье? Постоянно рискуя в сражениях с какой-то гадостью? Томными, хоть и очень нежаркими, ночами лелея мысль о том, что когда-то нам придется выступить против Корифея? Несомненно. И знаешь, Фенрис, в чем ирония? Я действительно гораздо счастливее, чем был.

— Почему? — резонно уточнил эльф. — Из-за того ритуала магии крови, которого ты избежал?

— Не только, — абсолютно серьезно ответил Дориан. — Потому что я делаю то, что считаю нужным. Когда-то я делал то, чего от меня хотели семья и общество. Потом я делал то, что хотел. Но совершать поступки, к которым призывает твоя совесть и твой долг — совершенно иное.

Повисло молчание.

— Забавно, — охарактеризовал его речь Фенрис, когда понял, что больше болтливый маг не собирается ничего говорить. — Когда-то я думал так же.

— А потом? — живо заинтересовался Дориан.

— А потом исполнение долга входит в привычку, — усмехнулся эльф.

Маг задумался, и Фенрис, не получив ответа, тоже невольно начал размышлять. За прошедшие после памятного сражения в Казематах два года он убил десятки, если не сотни, людей. Да, отвратительных; едва ли достойных звания человека или эльфа. За это время охота и впрямь стала привычной — и это принесло понимание, что такая работа не только грязна и опасна, но еще и почти бессмысленна. Всегда найдется кто-то падкий на деньги, для кого чужая жизнь не стоит и медяка. Работорговцы страшились «лириумного призрака», но похищать мужчин, женщин и детей не переставали. Если бы не лица — перепуганные, недоверчивые, но светящиеся отчаянной надеждой лица тех, кого Фенрис выпускал из клеток, когда от работорговцев оставалось кровавое месиво, — он бы, наверное, давно разочаровался. И только мысль о том, что свобода каждого ценна, гнала его дальше. Но дальше… что? Увы, Инквизиции нет дела до рабов. Тайного канцлера Лелиану, честного служаку Каллена и жалостливую посла Жозефину наверняка можно склонить к акции запугивания или массового освобождения, но это — только на раз. К тому же сейчас, когда над Морозными Горами разверзлись небеса, работорговцы как раз стали тише и куда осторожнее…

Весь мир ждал.

А Фенрис только теперь осознал, что за эти два года не видел ничего, кроме охоты. Хоук действовал как-то не так — у него всегда находилось время на каждого, кто был рядом с ним. Сейчас рядом с Фенрисом не было никого.

Эльф взглянул на собеседника, но тот только смотрел в огонь жаровни и неспешно скармливал жадному пламени скомканные черновики письма, в изобилии разбросанные по полу и по матрацу. Он явно о чем-то думал, и молчание становилось натянутым, когда Фенрис неуверенно его нарушил:

— Хоук умеет иначе. Я бывал у него… у них с Андерсом. Прожил там почти три недели. Гаррет, он… Он умеет находить время на всё: заниматься какими-то магическими экспериментами; холить и лелеять своего одержимого; гонять своего мабари… Пес еще щенок почти — неуемный. Таскать андерсова котенка. Писать Варрику длиннющие письма; переписываться с Авелин и наставлять младшего брата, который выбрал не одержимого, зато магессу крови… А между всем этим он успевает задать трепку жадному торгашу, что надул старушку и подсунул ей гнилую брюкву, и мелкому аристократу, который решил, что за деньги все можно. И когда я приехал, для меня у него тоже нашлись и время, и отличное вино, и несколько хороших книг. А я ему привез только письма и… просто рад был его видеть.

Дориан поднял голову, но улыбка его вышла какой-то.. то ли печальной, то ли искренней:

— Но ведь он был тебе рад? Ему было все равно, что ты привез.

— Мне показалось, что даже его одержимый был мне рад, — пробормотал Фенрис. — Наверное, так личное счастье влияет на людей.

— Наверное, — Дориан встряхнулся и отставил полупустую бутылку. — Пожалуй, мне стоит уйти. Мы уже немало наговорили друг другу, дальше мы будем только пьянеть и делиться тем, о чем потом пожалеем.

Фенрис удивленно на него взглянул — не ожидал, что разговор, который задел его за живое, закончится так резко и неожиданно. Он понимал, что маг прав, но прерывать этот уютный вечер не хотелось, и он не находил, что сказать.

Дориан, уже начавший подниматься с пола, вдруг замедлил движение и совершенно другим тоном произнес:

— Я, конечно, могу и не уходить, но тогда тебе придется признать, что ты хочешь моего общества. В общем, не буду удивлен — я красив, умен, начитан и отлично веду беседы. Но готов ли ты допустить, что окажешься — по своей воле — рядом с мужчиной, который смотрит на тебя с интересом… Это вопрос.

Фенрис напряженно свел брови. Ответить — не магу, а себе — оказалось сложнее, чем он думал. Слишком давно в его жизни не было моральных терзаний: он знал, что поступает правильно и не имел сомнений. А сейчас это вернулось. И виновником, конечно, был Хоук… Кто же еще? Хоук всегда умудрялся заставить его отвечать на вопросы, о которых не хотелось даже думать. Сейчас Гаррета рядом не было, но именно его письмо, написанное тем же уверенным, с нажимом почерком, заставило Фенриса оставить ставшую привычной жизнь и отправиться в новый поход.

Но вопрос был задан не Хоуку. И касался даже не спасения мира. Создатель, даже решить судьбу мира казалось проще, чем собственную. Тевинтерский магистр — недомагистр — весьма откровенно дал ему понять, что будет… ухаживать и добиваться, а Фенрис не знал, что ответить. Хотя еще сутки назад не сомневался бы в ответе.

Дориан не торопил, и это медленно начало склонять чашу весов. Если бы маг настаивал, пытался заговорить зубы, сбивал с толку и отвлекал, бывший раб бы знал, чем на это ответить. Но Дориан молчал и, похоже, действительно ждал ответа.

Фенрис постарался избавиться от неожиданно-неприятного ощущения — когда-то мнение его, раба, не учитывалось, и сейчас эльф невольно злился на себя. Тевинтерец, который явно хотел его, ждал его решения, и это будило в душе что-то… неправильное.

Фенрис постарался отрешиться от неприятного чувства. Попытался сделать то, чего от него никогда не мог добиться Хоук — взглянуть с другой стороны. Посмотреть на этого недомагистра как на человека; как на мужчину, который и в самом деле был привлекателен. Из отталкивающего в нем были только магический посох и происхождение. Даже к его манере речи Фенрис почти привык.

Но нерешительности Фенрис бы проявить себе не позволил. Это было хуже, чем поражение. И эльф заговорил, пока не вернулось то омерзительное чувство превосходства:

— Оставайся. Если ты готов остановиться.

Маг думал недолго:

— Сейчас я готов и остановиться, и уйти, — произнес он почти небрежно. — Но если я останусь, неизбежно настанет момент невозврата. Это как магия времени: пропустишь момент — и то, что должно случиться, случится.

— Заткнись, — коротко бросил Фенрис, но нашел в себе силы пояснить, почти не видя, но чувствуя удивленный взгляд. — Заткнись со своей магией. Времени? Звучит еще хуже, чем магия крови.