— Приглашаешь посмотреться в ручей вместе?

— И на звезды тоже, — усмехнулся Йорвет.

— Зачем тогда? — Исенгрим понимал, куда и зачем его зовут. — У нас не выйдет счастливой любви, Йорвет.

— Будто я не знаю, командир, — язвительно отозвался тот.

Исенгрим помедлил. Он мог отказаться так же тихо и твердо, как отказался остаться с нынешним отрядом Йорвета. Этот отряд был тенью, слабым напоминанием о том, как сильны и опасны были скоя’таэли в те времена, когда сам Исенгрим верил.

Железный Волк не сомневался: если будет еще хотя бы один шанс вернуть утраченное, Йорвет воспользуется им. Так же, как он пользовался любой оплошностью врага в бою — быстро, изобретательно и… точно.

И этих качеств он не терял никогда.

— Это может тебе навредить, — последний раз предупредил Исенгрим. — Я уйду, это решено. Зачем тебе косые взгляды твоих же бойцов?

Йорвет упрямо вздернул подбородок, скривился…

— Я отвечу, если кто-то спросит. На тех, кто дипломатично молчит о разных убеждениях, я уже полагался. Теперь я могу доверять только тем, кто со мной… таким, какой я есть.

— Но ведь ты не рассказал им..? — Исенгрим даже запнулся.

— Незачем, — Йорвет отвернулся. — Этого я точно не выбирал.

— Тогда пойдем.

Исенгрим поднялся, наскоро оглядывая лагерь. Не хотелось, чтобы в отсутствии командира кто-то из скоя’таэлей…

— Можешь так не смотреть, — Йорвет тоже встал, и его тень, искажаясь и ломаясь, упала далеко, словно он и впрямь был чудовищем, которого надо бояться. — Никто твоих питомцев не тронет. Я бы никогда не допустил, чтобы в мое отсутствие мои бойцы…

Он шумно перевел дыхание и закончил резко и отрывисто:

— Мы — не d’hoine. Возможно, если меня не станет, с другим командиром будет иначе. Но пока я жив, никто не нарушит приказа в мое отсутствие.

Исенгрим вновь почувствовал, как щемит в груди. Йорвет — тот самый немногословный, но упрямый боец, которого он когда-то сам натаскивал — стал настоящим командиром. Это звание получают не из рук людей; это звание достается само — и порой дорогой ценой.

Йорвет, кажется, даже не заметил одобрительного и печального взгляда. Исенгрим сейчас как никогда остро чувствовал, что стареет — и вместе с годами уходит и вера, и желание побеждать. Но Железного Волка, грозу Темерии, еще долго будут вспоминать. Не только как хорошего командира; не только как грозу дорог и лесов.

Исенгрим шагнул в тень, слепо потянулся и привычно нащупал руку друга. Только теперь Йорвет вел его за собой. И Исенгриму сейчас действительно был нужен тот, кто сумеет указать путь.

Лагерь с его негромким и ровным шумом остался позади, и теперь Исенгрим отчетливо различал звук льющейся воды. Берега ручья были острыми, изрезанными, словно кто-то, кто создавал этот мир, сначала пытался создать красивые изгибы, а потом с досады перечеркал все пером.

Бывший скоя’таэль внимательно вглядывался вдаль. Дождь все шел и шел, и ручей, до которого Йорвет довел очень скоро, явно разлился. Вышел из берегов, блестел серебряными искорками медленно бегущей воды. Исенгрим убрал с лица влажные волосы и следом за другом подошел к ручью.

Отражение видно было плохо. Стемнело, да и гладь воды была не больно-то гладкой — капли дождя заставляли блестящие воды дрожать и преломлять невеликий свет. Исенгрим вгляделся внимательней, напрягал зрение, но лучше не стало. Напротив, когда он приблизился и встал плечо к плечу с Йорветом, ему показалось, что время обернулось вспять.

Отражение было мутным, неясным. Угадывались только общие черты, и в этот миг Исенгриму показалось, что он видит вовсе не то. Не двоих изуродованных, разочаровавшихся воинов, а тех эльфов, что когда-то во что-то верили.

Сам Исенгрим и тогда уже был не юн, а вот Йорвет был молод, горяч и упрям. С годами молодость сменилась горьким опытом, горячность — циничностью, и только потрясающее упрямство осталось с ним. Впрочем, и его Йорвет сумел обратить себе во благо, превратив в несгибаемость и стальную волю.

Но ручей, который лениво и неспешно тек, как время сквозь пальцы, помнил те, другие, времена. Помнил и сурового наставника, и молодого, не очень сдержанного воина, что так стремился вступить в настоящий бой… И пусть это время давно прошло, ручьи, деревья и горы будут это помнить. Будут помнить те времена — и те, что были еще раньше, когда эльфы вели совсем другую жизнь.

Исенгрим почувствовал, как его ладонь сжимает чужая рука, и встряхнулся. Ему никогда не была присуща сентиментальность, так откуда же теперь такая печаль? Он словно прощался с дорогим ему миром. Словно только теперь осознал, что в прошлое канула целая эпоха. И он сам — один из реликтов прошлого, которого вроде и стоит почитать, а вроде и задвинуть на дальнюю полку проще…

— Я помню, каким ты был, — вдруг уронил Йорвет. Как будто подслушал мысли, но вероятнее — ему те же воды напоминали о том же самом. — Я не хочу вернуть тебя. Что было — то было, пусть остается. Но ты когда-то учил меня, и я не хочу, чтобы ты ушел… вот так. Я хочу, чтобы ты помнил.

— Я тоже хочу это помнить, — Исенгрим кивнул, а потом, ощутив, что пальцы на его руке сжимаются сильнее, добавил негромко: — И я хочу, чтобы ты забыл… о тех.

— D’hoine, — голос Йорвета прозвучал глухо и резко. — Будто мало от них грязи. Им всегда хочется больше.

Исенгрим почти беспомощно огляделся. Он только теперь задумался о том, что и где собирается делать.

Когда-то, укладывая Йорвета порой в самых неподходящих для этого местах, он шутил, что в покоях с шелковым бельем ему, гордому скоя’таэлю, наверняка не понравится. А сейчас… Сейчас он мог уложить его только в грязь. И это было почти символично. Больше ничего не осталось.

Исенгрим поднял голову, оценивающе взглядывая на давнего любовника, но видел не изможденного, изуродованного эльфа в кольчуге явно с чужого плеча, а своего Йорвета, предложить которому лечь в раскисшую, чавкающую землю он не мог и не хотел.

— Испытываешь затруднения, командир? — насмешливо бросил Йорвет в ответ на взгляд, а потом и отступил ближе к скале, укрывающей лагерь.

Там было немного суше, но только немного, а под ногами уже ощущался твердый камень. Йорвет с негромким звяканьем расстегнул пояс и бережно пристроил его под выступающим «брюхом» скалы. Потом потянул через голову кольчугу, оставаясь в потрепанной белой рубахе с закатанными рукавами, замявшейся под плотным плетением кольчужного кружева.

Исенгрим невольно сглотнул. Шрамов у друга явно прибавилось, особенно выделялся один, совсем свежий. Темный, бугрящийся, он проходил по предплечью вдоль, немного косо.

Йорвет поймал взгляд и пояснил:

— Пытался прикрыться от ножа. Это я еще помню.

Исенгрим кивнул, хотя подробностей схватки ему знать не хотелось. И так он видел и знал слишком много. Но с губ невольно сорвалось:

— А меня повесили?

Йорвет хмыкнул, устраивая кольчугу рядом с поясом:

— Нет. Тебя пытали и убили в Диллингене. Разбойники, должно быть, поскольку суд в Дракенборге был справедливым и беспристрастным.

— Должно быть, хорошо организованная засада, — усмехнулся в ответ Исенгрим. — Действовали слаженно и неукротимо, потому как народные мстители.

— Рад, что твое чувство юмора осталось при тебе, — вернул ему его же слова Йорвет, а потом и потянул к себе за руку, опираясь спиной на влажный камень.

Исенгрим даже передернул плечами, буквально загривком ощутив холод соприкосновения с мокрой скалой. В Темерии наступала осень, но дни стояли сырые и прохладные, а ночью уже было зябко даже в плаще.

— Тебе не холодно?

— Привык, — коротко бросил Йорвет, а потом и сощурился. — И надеюсь согреться.

А вот это уже был прямой вызов. В былые времена Исенгрим бы рассмеялся на эти слова и погнал бы нахального ученика на дополнительную тренировку, а потом брал бы его, когда тот, окончательно выбившись из сил…

Но теперь Исенгрим только криво улыбнулся и прижал любовника к скале, опираясь рукой на неровный камень, привычно нащупывая губами чернильные линии татуировки и языком повторяя знакомый узор. Йорвет откинул голову назад, упираясь затылком в скалу, запрокинул острый подбородок, так, что почти не было видно кошмарного шрама на лице, обхватил рукой за плечо.