— Куда? — вязко произнес Исенгрим, а потом его словно прорвало. — А куда идешь ты? И, главное, зачем? Где ты набрал этих тощих эльфов и чего вы теперь добиваетесь? Тебе явно нелегко пришлось, по лицу, уж прости, вижу! Как ты выжил? Зачем выживаешь сейчас?

— Тише, — бросил Йорвет, и Исенгрим даже послушался — потому что неожиданно резко вспомнил, как совсем недавно пытался так же заткнуть мальчишку. — Я могу рассказать, как я выжил. Но расскажу только тому Железному Волку, которого знаю. А что я вижу теперь? Ты идешь без цели и смысла с одним из своих… наших!.. врагов. И пусть этот щенок не опаснее бабочки, он такой же, как все! Сегодня, завтра вы выживете. Но что ты будешь делать потом? Я предлагал тебе пойти со мной. И даже оставлю твоих друзей, — его губы скривились, — в живых. Отпущу, пусть идут на все четыре стороны. Если тебе незачем жить, то оставайся. Я… был бы рад.

На миг перед внутренним взором Исенгрима мелькнули… то ли мечты, то ли воспоминания. Вновь проснуться поутру перед дозором, поесть вкусной каши — пусть даже не вдосталь. Вновь ощутить азарт охоты и вкус победы. Вновь вспомнить, что такое…

— Нет, — глухо ответил он, разрушая собственные мечты. — Я больше не хочу. Все нас предали, Йорвет.

— Я не предавал тебя, — внятно произнес Йорвет, а потом вдруг склонился к лицу, как уже тоже было когда-то — словно с намерением поцеловать. — Может быть, это заставит тебя вспомнить, остановиться и решить?

Точно так же было и тогда, когда он наставлял молодого еще бойца Йорвета — слишком горячего, слишком пылкого для такой войны. Но приподняв веки, он увидел бордовое пятно шрама — и все разом встало на свои места.

Исенгрим коротко огляделся — нет, за ними никто не наблюдал. Да даже если и наблюдал…

— Нет, — повторил он. — Вернуть ничего нельзя. Я не понимаю тебя, Йорвет. Зачем преследовать цели, которые нужны не тебе?

— Затем, что ничего больше у меня не осталось, — Йорвет с досадой прикусил губу и отодвинулся. — Но я пошел на эту войну не для того, чтобы добывать для Нильфгаарда земли и величие. Я пошел на нее, потому что это была моя война. И если Нильфгаард предал меня, то я себя не предавал. Мы погибаем, и я это знаю. Но я уйду, захватив с собой столько d’hoinе, сколько смогу. И если кто-то потом заставит меня думать иначе, я должен до этого дожить. Любая борьба, любая война — лучше, чем то, что происходит с тобой.

Исенгрим невидящим взором обвел лагерь, и на душе внезапно стало полегче. Он по-прежнему не понимал старого друга и не был согласен с ним, но именно это противоречие заставило его подумать о том, что что-то еще может быть. Что-то, чего он не видел — так же, как сейчас не замечал, что Матиас уронил себе на ногу поданную ему флягу, а эльфка рядом закатила глаза; что Найрес с помощью кривой железяки взялся править чей-то меч…

— Я понимаю, — наконец уронил Исенгрим. — Нельзя просто так уйти. Но знаешь, Йорвет, когда я видел, как мучились Риордаин и Ангус, я собрался бежать не для того, чтобы избежать кошмарной участи. Ничто не мешало мне утопиться там же, когда цепи тянули на дно. Я просто захотел жить. Только… не здесь. Я уйду, Йорвет. Но… спасибо. Так бы я ушел огорченным и раздосадованным. А теперь я уйду, пожелав тебе удачи в твоей войне. Я воспитал достойного скоя’таэля, уже этим можно гордиться. Наверное, я действительно старею, Йорвет.

— Вина? — глухо предложил тот.

— Давай, — согласиться почему-то стало легко. Исенгрим выразил, зачем пытается выжить — и допустить небольшую вольность стало как-то проще.

Фляга, ничем не отличающаяся от той, второй, с водой, тоже легла в руку привычно. Он и сам раздавал такие, когда удавалось красиво завершить операцию. И сейчас, отхлебнув, он мгновенно сделал вывод — хорошее вино из старых темерских кладовых.

— Где достал? — улыбнулся он.

— Украл, где же еще я мог что-то достать, — Йорвет усмехнулся, но острый момент был пройден, и теперь усмешка эта была, скорее, добродушной. — Тот господин, кажется, был готов мне душу продать, а не только вино, лишь бы его голова осталась на месте. Жаль, что его душа мне была не нужна… А вот его голову мне обнаружить не удалось. Откатилась куда-то…

— Рад, что ты еще сохраняешь свое чувство юмора, — фыркнул Исенгрим — и вдруг почувствовал, что говорит искренне. — Может, расскажешь все-таки, как тебе удалось выжить? Я перед тобой ничего не скрываю. Пока d’hoinе пытали наших друзей, я точил цепь. Риордаин и Ангус погибли, и только их смерть позволила мне выжить.

— Так сделай их жертву не напрасной, — буркнул Йорвет и перевел взгляд на огонь костра. — После того, как вас троих забрали, нас погнали пешком. В цепях, под палящим солнцем, в кандалах… Потом у другой реки ждали корабля. Чем дольше ждали, тем больше скучали стражники. В тот вечер их командир уехал — разбираться, почему до сих пор нас никто не перевез. А его подчиненные пошли пить. Я сразу понял, что в тот вечер что-то будет.

Йорвет замолчал. Молчание затягивалось, и Исенгрим подтолкнул:

— И что было?

— Двое пришли… Вначале ничего особенного не было. Так на всем пути после Диллингена было — насмехались, кого-то избили, но не сильно, чтоб идти еще мог. Почувствовали… волю. А потом забрали Дайлана. Осмотрели его и решили, что сойдет, раз женщин нет.

— Предсказуемо, — глухо проронил Исенгрим. — А потом?

— А потом я сам вызвался, — резко, но тихо ответил Йорвет. Помолчал — и добавил, словно высказанное могло избавить его от воспоминаний: — Сказал, что умею. Что у меня уже такое было. Что мне все равно.

— Оценили? — усмехнулся Исенгрим. В груди неприятно что-то ворохнулось, но тут же затихло.

— Даже обещали дать выпить, если хорошо постараюсь. От Дайлана, правда, так и не отстали. Забрали нас обоих. Потом… Потом кандалы с меня сняли. Я сказал, что мне неудобно.

— Надо же, поверили.

— Я был убедителен, — цинично усмехнулся Йорвет и заговорил отрывисто и коротко. — А они пьяны. Впрочем, ты теперь единственный, кто об этом знает. Тех пятерых d’hoinе, что знали, убили мы с Дайланом. На крики прибежала охрана, их было, наверное, около пятнадцати… Мы с Дайланом отступили к лесу. Он был в оковах, не мог быстро бежать. Его убили там же. Потом я… почти ничего не помню. Не помню, как мне удалось бежать, искали ли меня, и почему не нашли. Помню только постоянную боль и то, что я брел через лес. Меня нашли наши же бойцы, из «Врихедда». Я бы умер, если бы не они. Пришел в себя уже в Брокилоне.

— Ты не знаешь, бежал ли кто-то еще? — спросил Исенгрим.

— Не знаю. Насколько мне известно, я тоже не бежал. Как я слышал, и меня, и Дайлана успешно судили и повесили в Дракенборге. Говорят, подыхал я долго, а перед смертью угрожал всем d’hoinе страшной смертью. Это хорошо, пусть думают, что я возвратился из ада. Тем более, что это не будет неправдой. Даже внешность теперь подходящая.

— Йорвет, — как Исенгрим ни старался, голос все-таки дрогнул. — Преврати это в оружие, как и все остальное. Твоего имени еще будут бояться. И твоего лица — тоже. Но оружие нужно использовать в подходящее время. У тебя есть какая-нибудь чистая тряпка?

Йорвет помедлил, а потом опустился на локоть, запустил руку в ближайший мешок — и выудил оттуда темно-красную тряпку вроде длинного лоскута.

— Зачем тебе?

— Давай сюда, — Исенгрим потянулся за тряпкой, ощутил дорогую, приятную на ощупь ткань и поднялся на ноги, обойдя друга со спины. Перевязывать кого-то было не слишком удобно, такое Исенгрим проделывал только на себе, но с третьей попытки ему удалось достаточно ладно устроить платок и завязать его аккуратным узлом. Йорвет поправил тряпку, чтобы не сползала на губы и уставился внимательным, острым взглядом, едва Исенгрим уселся на место.

— Ну как? — в голосе его звучала неуверенность.

— Краше не стал, — безжалостно ответил Исенгрим. — Но теперь твое оружие в ножнах. Достанешь, когда будет нужно.

— Достану, — кивнул Йорвет. — Пойдем. Хочу посмотреться в ручей на свою нынешнюю красу.