— Если обеспечить должную охрану, то это тоже неплохо, — заметил Джон. Несказанные слова жгли, жалили, и он не удержался. — Отец, ты ведь пришел сюда не затем, чтобы сообщить мне последние новости. Борьба продолжится, и это было понятно.

Бэрроуз-старший, как и сам Джон, поболтал ногами и вздохнул:

— Верно. Она началась не вчера и завтра не закончится. Поэтому меня больше волнует то, что ты сейчас сидишь на крыше. Я правильно понял, что ты проводишь ночи не у себя?

Джон оценил деликатность оборота. «Не у себя», когда можно было бы прямо сказать, что всего тремя ярдами ниже — комната индийского гостя.

— Да, отец, — Джон не счел нужным лгать. Такого не скроешь. Да и не хотелось больше ничего скрывать. — И если ты против, то скажи об этом сразу, потому что я… Я не изменю своего решения. И если ты не примешь меня, то мы, наверное, отправимся в индийское Братство, хотя не могу сказать, что мне хочется туда возвращаться.

Бэрроуз-старший молчал долго, а потом проговорил — скрипуче и тяжело:

— Только я виноват в том, что случилось с тобой. Разумеется, я ждал последствий. И разумеется, догадался я обо всем давно. Еще когда вы, такие наивные и уверенные, что никто ничего не заметит, уединялись на корабле. Может, не сразу, конечно, догадался, но за четыре месяца в путешествии…

Джон сглотнул комок в горле и возмутился:

— На корабле мы уединялись только для того, чтобы побыть вдвоем, а вовсе не для…

— Как будто большая разница, — отец вскинул бровь. — Хотя отрадно, конечно, слышать, что вас хватило на более долгие ухаживания.

— Джитендра предложил мне… гандхарву, брак по его обычаям, — мрачно буркнул Джон. — И я принял его предложение.

— Давно предложил? — Бэрроуз-старший усмехнулся.

— Вчера, — еще мрачнее откликнулся Джон. — И только после этого…

Бэрроуз-старший приподнял и вторую бровь. Джон даже повернулся, чтобы как следует разглядеть это незнакомое зрелище — отца обескураженного.

— Признаться, удивлен, — наконец нашел слова полковник Бэрроуз. — И я… не собираюсь делать ничего такого, что бы заставило тебя с твоим… сердечным другом делать глупости и бежать на край света. Но, Джон, несмотря на эту вашу… гандхарву, прости ее Господи, ты должен связать себя нормальным браком, — голос отца стал сухим и неумолимым. — Я могу… достаточно деликатно узнать, в каких достойных семействах растут дочери, не видящие себя в роли исключительно жены и матери. По Августе вижу, что такие быть должны.

— Она хочет стать ассасином, — вдруг вспомнилось обещание, данное сестре. — Угрожает, что если ты в ближайшее время не дашь разрешения на ее посвящение, она начнет выкидывать фортели.

— Будто Августа, став членом Братства, перестанет их выкидывать, — нахмурился отец. — Но я услышал тебя. Она уже хоть что-то да умеет. А на серьезные задания я ее всё равно пока не пущу. А то она…

— Кстати, — Джон вдруг сообразил одну вещь. — Почему ты так настаиваешь на браке для меня? Я не то чтобы против… Мы с Джитендрой говорили и об этом. Но почему бы тебе не делегировать эту обязанность Ричарду? Он мрачный бука, да, но на него посматривают девушки. Даже из Братства.

— Джон, сын… — Бэрроуз-старший прикрыл глаза. — Я хочу увидеть свое продолжение в твоем исполнении потому, что… Если у Августины родится дитя… хотя кто такую упрямицу за себя возьмет… то дитя будет носить имя ее мужа. А Ричард… Он заранее отказался от всех прав на наследование.

— Но… почему?! — Джон чувствовал, что рот непроизвольно приоткрывается от изумления. — Он же старший сын!

— Он старший сын твоей матери, — мягко произнес отец. — Но… скажем так, не совсем мой. Я был ему отцом с пеленок, да, и он носит мою фамилию, но… Мой отец, тоже Джон Бэрроуз, не зря был не в восторге от моего выбора. Когда я сочетался браком с Эмили, это было даже не торжество. Мы тихонько обвенчались в деревенской церкви, потому что никакой корсет уже не мог скрыть, что она в положении. И когда она… м-м-м… начала быть в положении, мы с ней еще не были знакомы. Мы познакомились, когда я выручил ее из неприятностей, связанных как раз с этим.

— О… — Джон понял, что не в состоянии сказать что-то внятное. — А-а-а… Ну…

— Ричард, разумеется, знает обо всем этом, — вздохнул полковник Бэрроуз. — Эмили не хотела, чтобы ее… ошибки повлияли на мой род, которым отец так гордился. Это стало первым шагом к их примирению.

— Ричард?! — Джон всё еще не мог прийти в себя. — То есть… Он нам с Августой брат только по матери? Но… но ведь он же такой же зануда, как ты!

— Спасибо, — усмехнулся Бэрроуз-старший. — Мое воспитание. К вам, родным, я питал бо́льшую слабость, хотя старался никогда никого не выделять, но… Я горжусь вами обоими. Хотя не могу не признать, что вы с Августиной не стали отрадой для отцовского сердца.

— Я не хочу огорчать тебя, отец, — Джон слегка примирился с этими новостями, которые были куда неожиданней смерти короля. — И я женюсь, обещаю. И будет лучше, если моя венчанная супруга не будет ждать ничего от меня, так что я доверяю этот выбор тебе. Может, подружимся с нею хотя бы…

— Я понимаю, — Бэрроуз-старший кивнул. — Я был не самым примерным сыном. Так что и мне придется смириться с тем, что Ричард гордо отказался от любого наследства, Августина предпочла стать амазонкой, а ты нашел свое счастье с мужчиной. Приводи Винсента на завтрак, кстати. Мне будет нужно с ним поговорить. Не хмурься и не вскидывай подбородок. Просто поговорим.

— И что… Это всё? — Джону как-то даже не верилось.

— Конечно, нет, — Бэрроуз-старший улыбнулся, но несколько криво. — Тамплиеры попробуют свергнуть или очернить королеву Викторию, завладеть Триадой Предтеч… А вот всё остальное… Ничто не истинно, всё дозволено, Джон. Детей я воспитал в лучших традициях Братства. Не прыгай сразу за мной, дай мне сначала выбраться из стога.

Джон видел, как Бэрроуз-старший подходит к самому краю, как собирается за миг перед прыжком и красиво исчезает внизу. А потом и сам шагнул на выступ. Отсюда когда-то он совершил первый прыжок веры. Как и Августина, и Ричард. И сам отец, наверное…

Солнце выходило из-за облака, воздух медленно начинал прогреваться. Джон не мог этого знать, но в Англии наступала новая эпоха — викторианская, которая оставит в сердцах такой след, что и в далеком двадцать первом веке это будут помнить.

Но сейчас Джон только вскинул лицо к небу и улыбнулся. Его жизнь, некогда сломанная под жарким индийским солнцем, начинала возрождаться под бледным и не слишком ласковым солнцем английским.

И Джон шагнул вперед. Навстречу воздуху и новому дню. Шагнул — раскинув руки и классически прижав щиколотку правой ноги к голени левой.

И верил.

***

— Франция, Париж, Леаль-о-Вэн, — выпалил Джон. — Что там сейчас?

— Университет Пьера и Марии Кюри, — меланхолично отозвался Шон и вдруг вздрогнул. — Пьера и Марии Кюри!

Ребекка тоже оттолкнула клавиатуру и круглыми глазами уставилась на Шона:

— В первом отделении был тринитрофенол или что-то вроде того… Тринитротолуол. Тротил! А… Так вот, что было во втором отделении! Ядерное оружие! Возможно, обогащенный уран или плутон… Ваджра, чтоб ее.

— Господи, — Хлоя поглядела почти несчастно. — Я не хочу даже думать, что за оружие в третьем!

— Мы должны остановить это раньше, чем тамплиеры его найдут, — Джон вскочил с места. — Я тоже не хочу знать, что там, но нам и ядерного оружия хватает за глаза! Какую бы дрянь ни нашли в третьем, миру и без того достаточно.

— Поедем, — Ребекка вновь подтянула к себе клавиатуру и яростно застучала клавишами, но при этом успевала рассеянно говорить. — Я забронировала билеты на транспортер под Ла-Манш. Нам бы теперь только побыстрее добраться до Дувра или до Фолкстоуна…

— Знали бы, что это не в Лондоне, не сидели бы тут зря, — вздохнула Хлоя. — Можно было догадаться, что из Норгберри это отправили куда подальше.

— Кстати, если бы не приказ Наполеона, то Лорану не пришлось бы плыть морем, — заметил Шон. — Строительство тоннеля планировали еще в 1807-м. Поедим, выспимся — и поедем. Чур, за рулем Ребекка. Как бы я ни относился к ее стилю вождения.