Джон почувствовал, как сердце колотится где-то в горле. Можно попытаться спасти всех этих людей, которые погибнут, как Иша — за то, что им дорого, во что они верят, но… Но в глубине души Джон знал, как поступит. Потому что нельзя обмануть Августину, которая верит, что брат вернется за ней. Потому что нельзя поставить чью-то жизнь выше дела Братства. Путь уже предрешен. Но можно хотя бы попытаться кого-то спасти. Джереми не станет считаться с жертвами — а может, даже пожелает, чтобы не осталось свидетелей. Свидетелей чего — тоже пока неизвестно. Но тамплиер захочет убить их раньше, чтобы не рисковать.

Теперь Джон даже порадовался, что сидит в седле. Обычно на ногах он чувствовал себя увереннее — и двигался он так много ловчее, и вариантов для маневра было больше, однако теперь колени ослабели, и Джон тяжело осел, опустившись на стременах. Радха-Кришна была всё ближе, а вместе с ней — и всё, что сейчас произойдет.

— Медленно! — раздался позади окрик, и Джон послушался, словно во сне.

Действительно, почти ни о чем не думал, когда глядел на блестящий бок. Еще недавно это казалось трудным — как, спрашивается, когда на душе столько тревог? Про Августину, про отца, про собственную загубленную жизнь, про чертова тамплиера, про Братство… Даже про пастора, на которого он то ли натравил, то ли не натравил Орден… А потом еще от большого ума велел туда отправляться Августине. Сейчас Джон не думал даже о том, что если не домой, то сестре и впрямь бежать больше особенно некуда — раджа Мохан каждый раз приезжал откуда-то издалека, и молодой девушке, конечно, не добраться туда одной — не имея ни карты, ни провианта, и не зная дороги.

Это всё сейчас осталось позади. Джон только глядел и глядел на бусину, и ему показалось, что он видит на ней какие-то узоры — как будто спрятанные глубоко под поверхностью. Он протянул руку — медленно, как ему приказали, — и видел, как бусина чувствует приближение. Она теперь призрачно отливала голубоватым отсветом, хотя своего дара особого зрения Джон не использовал. И в момент, когда ладонь коснулась круглого бока, Джон видел, как почти невидимые до того линии вспыхивают ярким светом. Теперь уже отдернуть руку было нельзя. Время замедлилось, растянулось, как медовая капля, бусина всё манила и притягивала, и, полностью обхватив ее ладонью, насколько хватило растянутых пальцев, Джон вдруг подумал, что она вовсе не холодная — наоборот, как будто живая.

Мерцающие линии потускнели, а за спиной раздался скрежещущий звук. Глухой и тяжелый. И Джон, даже не поворачиваясь, откуда-то знал, что каменная плита под уступом, увешанным лианами, повернулась. Если кто-то уже был внутри, он точно знал, что скоро нагрянут «гости». Такие же незваные, как тамплиеры в доме Бэрроузов.

— Медленно, — напомнил Джереми за спиной, но в голосе его уже звучало едва сдерживаемое нетерпение. — Ты пойдешь первым, Жу-жу, я за тобой, совсем рядом. Не бойся ничего, я успею тебя защитить. И не делай глупостей, ты уже увяз в этом по самые уши.

Джон кивнул и спешился вслед за Джереми. К лошадям тут же бросился кто-то из солдат — стреножить, а это говорило о том, что тамплиер изначально проинструктировал свой отряд — и оставаться здесь никто не будет. Может, оно и неплохо… Если здесь появится кто-то из отцовского отряда, то он, конечно, будет знать, что в храме кто-то есть. И будет готов.

Дверь — если это можно было назвать дверью — приоткрылась не полностью. То ли так и было задумано, то ли древний механизм сработал не до конца, но в створ пришлось протискиваться. Под ногами обнаружилась лестница вниз, и Джон ступал осторожно, опасаясь, что часть ступеней могла быть разрушена. Было темно, но где-то вдалеке виднелись отсветы.

Джереми не велел зажигать огня, и процессия продвигалась медленно. Джону казалось, что они уже ушли на мили вниз, хотя разумом он осознавал, что миновало не больше трех-четырех десятков ступеней. Это всё темнота и страх.

И вдруг впереди блеснул свет. Джон машинально направился к нему, отмечая, что коридор стал шире, а ступени остались позади.

Внутри горели факелы — и это ярче всего говорило, что храм обитаем.

Их было немного, но Джон был едва ли не ослеплен — здесь была уйма золота. Старого, потемневшего от времени золота. Им были украшены древние стены, оно блестело повсюду. Но больше всего его было впереди — там, где, похоже, было само святилище.

Моргая и щурясь, Джон попытался осмотреться. Не слишком большой круглый зал, высокие колонны, поддерживающие свод естественной пещеры, давшей возможность устроить здесь почти незаметное глазу святилище. Колонны были абсолютно гладкими, забраться не выйдет.

Факелы горели по четырем сторонам, а свет пятого только угадывался — тот был далеко впереди. Но увидеть его не получалось не из-за расстояния — просто впереди виднелась решетка, а за ней сияние золота было много сильней.

— Стой, Жу-жу, — послышался сзади приказ, и Джон остановился.

Джереми прошел вперед, потоптался, огляделся… Вдруг что-то скрипнуло. Джон встревоженно вскинулся и обнаружил, что по обеим сторонам решетки, в глубине зала, тоже были двери. И сейчас они распахнулись, являя человеческие фигуры. Люди эти были облачены в длинные одежды и тюрбаны, держали в руках затейливо изогнутые кинжалы и что-то восклицали, но Джон не знал их языка. Разобрал только повторяющееся слово «душманон». Враг или враги, как-то так… Для Джона здесь «душманон» были все.

Интересно, сумел ли отец договориться с индусами? Или, проникнув в храм, он остался для них незамеченным? Или он вообще не приходил сюда? Джон припомнил слова отца, которые вовсе не обязательно были правдой, о том, что ассасины здесь побывали, но отступились. Были ли на самом деле?

— Убить, — холодно прозвучал приказ Джереми, и солдаты бросились в атаку.

Солдат был десяток, защитников храма — не меньше, но что могли жрецы, посвятившие жизнь учению и философии, против тех, кого учили только убивать?

Джон замер. Он не знал, как вступиться за этих людей, да и сомневался в правильности такого решения. Индусы не станут слушать тех, кто пришел сюда тайно, преступно. И для них он сам ничем не отличается от тамплиера и его цепных псов.

Четверо жрецов уже погибло, когда один из них, видно, сообразив, что с незнакомцами в лоб ничего не сделаешь, вдруг вырвался с места схватки и рванулся к Джону. И к Джереми, конечно, ведь тот стоял совсем рядом, скучающе дожидаясь, пока солдаты, наконец, справятся с местными.

Джон не испугался ножа, направленного ему в грудь. Он мог бы убить индуса и без оружия. Он мог бы перехватить его руку, отнять нож и убить нападающего его же оружием. Но убивать он не хотел, а потому почти растерялся. Ведь хотел же спасти!

От толпы дерущихся отделился еще один индус и тоже помчался вслед за первым. Джон заторможенно отметил, что местным неудобно бегать — длинные одежды были слишком… то ли многослойными, то ли широкими, и путались в ногах.

— Стой спокойно, и останешься жив, — скомандовал Джереми, когда враг оказался совсем рядом.

Джон отступил, позволяя… Ну вот как беспрекословно улегся с ним в постель. Теперь он позволял творить насилие уже не над собой — ради великой цели. А над невиновными, в сущности, людьми, которые всего лишь хотели защитить себя и то, что они клялись защищать. Джереми бросился на врага, но второй противник вильнул и попытался поразить Джона своим ножом. Так и не ставший ассасином Джон легко уклонился, а потом и сделал подсечку, надеясь, что тамплиер этого не заметит, увлеченный дракой. Индус полетел на пол, но успел схватить Джона за рукав, и тот повалился вместе с ним. И, выламывая руку жрецу, Джон шепнул, ни на что особо не надеясь:

— Мохан. Мохан, Мохан. Знаешь его?

Он не был уверен, что индус его понимает. Что ему знакомо это имя. Но Мохан был единственным индусом, кроме прислуги, которого Джон знал, и он попытал счастья наудачу. Жрец распахнул глаза и что-то пробормотал, но, увы, Джон ни слова не понял. И, похоже, его не понимали тоже.